Русские народные сказки (Илл. Р. Белоусов) - сказки Народные (полные книги .TXT) 📗
— Не слыхал такого имени, — сказал Медведь.
— И-и, куманек, мало ли чудных имен на свете живет! — отвечала Лиса.
С тем оба и заснули.
Понравился Лисе медок, вот и на третью ночь лежит, хвостиком постукивает да сама Медведя спрашивает:
— Мишенька, никак опять к нам кто-то стучится?
Послушал Медведь и говорит:
— И то, кума, стучат.
— Это, знать, за мной пришли.
— Что же, кума, иди, коли зовут, — сказал Медведь.
— Ох, куманек, что-то не хочется вставать, старые косточки ломать! Сам видишь — ни одной ночки соснуть не дают!
— Ну, ну, вставай, — понукал Медведь, — я и дверей за тобой, не стану запирать.
Лиса заохала, закряхтела, слезла с печи и поплелась к дверям, а как за дверь вышла, откуда и прыть взялась! Вскарабкалась на полку и принялась за кадочку; ела, ела, все последки съела; наевшись досыта, закрыла кадочку тряпочкой, прикрыла кружком, пригнела камешком и все, как надо быть, убрала.
Вернувшись в избу, она залезла на печь и свернулась калачиком. А Медведь стал Лису спрашивать:
— Далеко ль, кума, ходила?
— Близехонько, куманек. Звали соседи ребенка полечить.
— Что ж, полегчало?
— Полегчало.
— А как зовут ребенка?
— Последышком, куманек, Последышком, Потапович!
— Не слыхал такого имени, — сказал Медведь.
— И-и, куманек, мало ли чудных имен на свете живет!
Медведь заснул и Лиса уснула.
Вдолге ли, вкоротке ли, захотелось опять Лисе меду — ведь Лиса сластена, — вот и прикинулась она больной: кахи да кахи, покою не дает Медведю, всю ночь прокашляла.
— Кумушка, — говорит Мишка, — хоть бы чем ни на есть полечилась.
— Ох, куманек, есть у меня снадобьеце, только бы медку в него подбавить, и все как есть рукой сымет.
Встал Мишка с полатей и вышел в сени, снял кадку — ан кадка пуста!
— Куда девался мед? — заревел Медведь. — Кума, это твоих рук дело!
Лиса так закашлялась, что и ответа не дала.
— Кума, кто съел мед?
— Какой мед?
— Да мой, что в кадочке был!
— Коли твой был, так, значит, ты и съел, — отвечала Лиса.
— Нет, — сказал Медведь, — я его не ел, все про случай берег; это, знать, ты, кума, сшалила?
— Ах ты, обидчик этакий! Зазвал меня, бедную сироту, к себе, да и хочешь со свету сжить! Нет, друг, не на такую напал! Я, лиса, мигом виноватого узнаю, разведаю, кто мед съел.
Вот Медведь обрадовался и говорит:
— Пожалуйста, кумушка, разведай!
— Ну что ж, ляжем против солнца — у кого мед из живота вытопится, тот его и съел.
Вот легли, солнышко их пригрело. Медведь захрапел, а Лисонька — скорее домой: соскребла последний медок из кадки, вымазала им Медведя, а сама, умыв лапки, ну Мишеньку будить.
— Вставай, вора нашла! Я вора нашла! — кричит в ухо Медведю.
— Где? — заревел Мишка.
— Да вот где, — сказала Лиса и показала Мишке, что у него все брюхо в меду.
Мишка сел, протер глаза, провел лапой по животу — лапа так и льнет, а Лиса его корит:
— Вот видишь, Михайло Потапович, солнышко-то мед из тебя вытопило! Вперед, куманек, своей вины на другого не сваливай!
Сказав это, Лиска махнула хвостом, только Медведь и видел ее.
ЖУРАВЛЬ И ЦАПЛЯ
Летела сова — веселая голова; вот она летела, летела, летела, да и села, головой повертела, по сторонам посмотрела, снялась и опять полетела; летела, летела да села, головой повертела, по сторонам посмотрела, а глаза у нее как плошки, не видят ни крошки!
Это не сказка, то присказка, а сказка впереди.
Пришла весна по зиму и ну ее солнышком гнать-догонять, а травку-муравку из земли вызывать; высыпала-выбежала травка на солнышко поглядеть, вынесла цветы первые — подснежники: и голубые и белые, сине-алые и желто-серые.
Потянулась из-за моря перелетная птица: гуси да лебеди, журавли да цапли, кулики да утки, певчие пташки и хвастунья-синичка. Все слетелись к нам на Русь гнезда вить, семьями жить. Вот разошлись они по своим краям: по степям, по лесам, по болотам, по ручьям.
Стоит журавль один в поле, по сторонам все поглядывает, головушку поглаживает, а сам думает: «Надо-де мне хозяйством обзавестись, гнездо свить да хозяюшку добыть».
Вот свил он гнездо вплоть у болота, а в болоте, — в кочкарнике, сидит долгоносая-долгоносая цапля, сидит, на журавля поглядывает да про себя посмеивается: «Ведь уродился же неуклюжий какой!»
Тем временем надумался журавль: «Дай, говорит, посватаю Цаплю, она в наш род пошла: и клюв наш, и на ногах высока».
Вот и пошел он нетореной дорожкой по болоту: тяп да тяп ногами, а ноги да хвост так и вязнут; вот он упрется клювом — хвост вытащит, а клюв увязнет, клюв вытащит — хвост увязнет; насилу до Цаплиной кочки дошел, поглядел в тростник и спрашивает:
— А дома ли сударушка-цапля?
— Здесь она. Что надо? — ответила цапля.
— Иди за меня замуж, — сказал журавль.
— Как не так, пойду я за тебя, за долговязого: на тебе и платье короткое, и сам ты пешком гуляешь, скупо живешь, меня на гнезде с голоду уморишь!
Слова эти показались журавлю обидными. Молча он повернул, да и пошел домой: тяп да тяп, тяп да тяп.
Цапля, сидючи дома, пораздумалась: «А что ж, и вправду, для чего я ему отказала, нешто мне лучше жить одной? Он хорошего роду, зовут его щегольком, ходит с хохолком; пойду к нему доброе слово перемолвить».
Пошла цапля, а путь по болоту не близок: то одну ногу увязит, то другую. Одну вытащит — другую увязит. Крылышко вытащит — клюв засадит; ну пришла и говорит:
— Журавль, я иду за тебя!
— Нет, цапля, — говорит ей журавль, — уж я раздумал, не хочу на тебе жениться. Иди туда, откуда пришла!
Стыдно стало цапле, закрылась она крылышком и пошла к своей кочке; а журавль, глядя за нею, пожалел, что отказал; вот он выскочил из гнезда и пошел следом за нею болото месить. Приходит и говорит:
— Ну, так уж быть, цапля, я беру тебя за себя.
А цапля сидит сердитая-пресердитая и говорить с журавлем не хочет.
— Слышь, сударыня-цапля, я беру тебя за себя, — повторил журавль.
— Ты берешь, да я не иду, — отвечала она.
Нечего делать, пошел опять журавль домой. «Этакая нравная, — подумал он, — теперь ни за что не возьму ее!»
Уселся журавль в траве и глядеть не хочет в ту сторону, где цапля живет. А та опять передумала; «Лучше жить вдвоём, чем одной. Пойду помирюсь с ним и выйду за него».
Вот и пошла опять ковылять по болоту. Путь до журавля долог, болото вязко: то одну ножку увязит, то другую. Крылышко вытащит — клюв засадит; насилу добралась до журавлиного гнезда и говорит:
— Журонька, послушай-ка, так и быть, я иду за тебя!
А журавль ей в ответ:
— Нейдет Федора за Егора, а и пошла бы Федора за Егора, да Егор не берет.
Сказав такие слова, журавль отвернулся. Цапля ушла.
Думал, думал журавль, да опять пожалел, для чего было ему не согласиться взять за себя цаплю, пока та сама хотела; встал скорехонько и пошел опять по болоту: тяп, тяп ногами, а ноги да хвост так и вязнут; вот упрется он клювом, хвост вытащит — клюв увязит, а клюв вытащит — хвост увязнет.
Вот так-то и по сию пору ходят они друг за дружкой; дорожку проторили, а пива не сварили.
МЕДВЕДЬ, СОБАКА И КОШКА
Где-то на деревне была у мужика добрая собака, да, как устарела, перестала и лаять и оберегать двор с амбарами. Не захотел мужик кормить ее хлебом, прогнал со двора. Собака ушла в лес и легла под дерево издыхать. Вдруг идет медведь и спрашивает:
— Что ты, пес, улегся здесь?
— Пришел околевать с голоду! Видишь, нынче какая у людей правда: покуда есть сила, кормят и поят, а как пропадет сила от старости, ну и прогонят со двора!
