Тисту - мальчик с зелеными пальцами - Дрюон Морис (читать книги онлайн без .txt) 📗
Вы, конечно, понимаете, что он сильно волновался. Ведь это же была его первая проба сил.
«Только бы мои зеленые пальцы сделали свое доброе дело! Только бы Седоус не ошибся!»
Решившись, Тисту стал прикладывать свои пальцы ко всему, что попадалось ему на глаза: к самой земле, к стыку между стеной и тротуаром, к трещинам в камнях, к основанию прутьев железной решетки. Не забыл он и замочных скважин входной двери и даже караульной будки, в которой мирно похрапывал охранник.
И когда все было кончено, он вернулся домой и на сей раз моментально заснул.
На следующее утро слуга еле-еле добудился его.
— Погляди-ка, Тэсту, солнцэ ужэ вовсю свэтит!
Мы уже говорили вам, что у слуги Каролуса был легкий иностранный акцент.
Тисту так и подмывало задать ему один-единственный вопрос, но все же он не решился. Впрочем, мучиться безвестностью — к чему же привела его затея? — долго ему не пришлось.
Потому что тюрьма… О-ля-ля! Если бы даже сам господин Трубадисс выпалил из пушки прямо на главной площади Пушкостреля, то и это не наделало бы такого шума! Представьте себе, в какое смятение повергло город подобное чудо! Представьте себе, как удивились пушкострельцы (именно так называли жителей Пушкостреля), увидев, что их тюрьма преобразилась в цветущий замок, в настоящий дворец чудес!
Уже утром, к десяти часам весь город знал об этой невероятной новости. А в полдень все горожане толпились перед высокой стеной, украшен ной розами, и некогда черными решетками, превратившимися в зеленые беседки.
Ни одно окно тюрьмы, ни один прут решеток не были забыты: все они утопали в цветах. Цветочные стебли карабкались вверх, ниспадали каскадом вниз; на гребне стены с острыми отвратительными зубцами красовались теперь кактусы.
Самое жгучее любопытство вызывала, пожалуй, караульная будка: жимолость там разрослась так быстро и так буйно, что охранник оказался просто спеленатым по рукам и ногам. Растения крепко обвили, словно подставку, его ружье и надежно загородили вход в будку. Толпа зевак в изумлении созерцала этого беднягу охранника, который, сидя в глубине своего зеленого туннеля, смирился, видимо, с судьбой и преспокойно потягивал трубочку.
Никто не мог объяснить этого чуда, никто… кроме, конечно, садовника Седоуса, который тоже пришел взглянуть на цветущую тюрьму. Да, он пришел, поглядел и ушел обратно, ничего не сказав.
Но после полудня, когда Тисту, нахлобучив себе на голову соломенную шляпу, отправился к нему на второе занятие, Седоус встретил его следующими словами:
— А, это ты! Неплохо, совсем неплохо получилось с тюрьмой. Для начала очень мило.
Тисту чуть смутился.
— Без вас, господин Седоус, я бы нипочем не узнал, что у меня зеленые пальцы, — с чувством благодарности ответил Тисту.
Но Седоус не слишком-то любил сердечные излияния.
— Хорошо, хорошо… — пробурчал он в усы. — Но ты очень уж увлекся жимолостью. И потом, обрати внимание на аристолохии. Этот вьюнок быстро растет, хотя у него и темноватые листья. В следующий раз побольше посади вьюнков, это доставит людям хоть немного радости.
Так садовник Седоус стал тайным советчиком Тисту.
Глава девятая, в которой мы узнаем, что учёные мужи таки не открыли тайну Тисту, но зато сам Тисту сделал новое открытие
Взрослые вечно жаждут объяснить необъяснимое.
Все необычное всегда вызывает у них раздражение, и если в этом мире случается что-нибудь новое, особенное, то они с пеной у рта бросаются доказывать, что во всем этом нет ничего нового, ничего особенного, что все это было им доподлинно известно уже давным-давно.
Когда мирно и спокойно, словно окурок, затухает какой-нибудь вулкан, то целая дюжина ученых в очках тут же склоняются над кратером, прислушиваются, принюхиваются, спускаются по веревке вниз, обдирают себе коленки, снова поднимаются наверх, берут пробы воздуха в колбочки, зарисовывают, пишут книги, спорят, Вместо того чтобы попросту заявить: «Вулкан этот потух и перестал куриться; у него, должно быть, забит нос».
Черт побери, расскажут ли они нам когда-нибудь, как же действуют вулканы?
Тайна пушкострельской тюрьмы сослужила взрослым добрую службу: она предоставила им великолепную возможность поволноваться. Первыми прикатили в город фотографы и журналисты — недаром это их ремесло! И тотчас же захватили все номера в единственной в городе гостинице.
Потом прибыли почти отовсюду — кто поездом, кто самолетом, кто на такси, а кое-кто даже на велосипеде — ученые мужи, которых именуют ботаниками и которые занимаются тем, что раздирают цветы на клочки, придумывают им трудные названия, засушивают их на промокашках и смотрят, через сколько времени они потеряют свою естественную окраску.
Заметим, кстати, что подобная профессия требует от людей обширных познаний.
Когда ботаники собираются все вместе, то такое сборище называется у них конгрессом. И так, в Пушкостреле состоялся конгресс ботаников. И если существует на белом свете бесчисленное количество самых разно образных цветов, то, не в пример цветам, все ботаники делятся всего лишь на три категории: ботаники известные, ботаники выдающиеся и ботаники знаменитые. Встречаясь, они величают друг друга или «сударь», или «господин профессор», или «достопочтимый коллега».
Поскольку пушкострельская гостиница была битком набита журналистами, наотрез отказавшимися ее покинуть, городским властям, пришлось — надо же где-то размещать ботаников! — разбить на главной площади своего рода кемпинг. С виду он чем-то напоминал цирк, но цирк захудалый.
Тисту жил в постоянной тревоге.
— А вдруг они дознаются, что сделал это я? — доверительно сказал он как-то раз Седоусу. — Вот будет номер!
— Не тревожься попусту, — успокоил его садовник. — Вся эта публика не способна сделать даже простой букет. Даю усы на отсечение, что они ни о чем не догадаются!
Садовник не ошибся: за целую неделю ботаники, изучившие с лупой в руках каждый цветок, каждый листик, не продвинулись в своих изысканиях ни на шаг. Тюремные цветы оказались самыми обычными цветами, это было очевидно, и отличало их от своих собратьев лишь одно: все они выросли за одну-единственную ночь. Тогда ученые ринулись в бой: ожесточенные споры, обвинения во лжи, в невежестве и мистификации так и гремели над кемпингом. И на этот раз кемпинг действительно напоминал настоящий цирк.
Но, как известно, любой конгресс, завершая свою работу, обязательно принимает резолюцию. Вот и ботаники перед закрытием конгресса тоже приняли соответствующую резолюцию, специально пересыпанную латинскими словами, дабы никто и ничего в ней не понял. В ней говорил ось об особых атмосферных условиях, о птицах, которые якобы могли занести туда семена, об исключительной плодородности земли возле тюремных стен, которую облюбовали пушкострельские собаки. Потом все эти ученые мужи покинули город, отправившись в другую страну, где вдруг объявилась вишня без косточек. Только тогда Тисту наконец вздохнул свободно.
А что же заключенные? Вам, наверно, хочется знать, что думали они сами обо всем происшедшем.
Так знайте же, что изумление ботаников, их волнения, даже их смятение — все это было ничто по сравнению с восхищением заключенных.
Раз перед глазами у них уже не маячили решетки в камерах, а тем более колючая проволока и острые зубцы на стенах, то отныне они и не помышляли о бегстве. Ворчуны перестали ворчать, ибо с удовольствием созерцали теперь все окружающее, а неугомонные злыдни тоже угомонились и уже не злились, не дрались между собой.
Жимолость, забившая все замочные скважины, мешала закрыть двери. Но самое любопытное было в том, что освободившиеся заключенные не пожелали покинуть тюрьму, потому что там пристрастились к садоводству.
Вот с этой-то поры и стали приводить пушкострельскую тюрьму в при мер как единственную в мире образцовую тюрьму.
