Жили-были. Русские инородные сказки – 7 - Кац Михаил Борисович (книги онлайн полные .txt) 📗
Старик отвязал сверток, бережно спустил его со спины шмару. Развернул шкуру.
Внутри был Машти. Окровавленный, с лицом, белым от мороза, он все же дышал.
– Возьми своего мужа, женщина. Натри его тело жиром, растирай снегом, только не клади близко к очагу, чтобы мясо не слезло с костей. К весне он будет здоров.
Так сказал Куорт, а потом скатал шкуру ямба, взял шмару за повод и повел к своему дому, и никто не заступил ему дорогу. У порога он свалил шкуру и – стоящие ближе могли поклясться – вытер ноги о белый мех. А заглянувшие в окна видели, как старик развел огонь в очаге, наполнил водой котелок и уселся на циновку. Он снял сабо и поставил рядом с другими – узкими, отполированными до желтизны, и темными, маленькими.
Наталья Иванова
Из-за какой-то десятки
– Папа! Папа! Ну, па-а-апа!
– Лаура, ангел мой…
Лаура, белокурый и плохо расчесанный ангел девяти лет от роду, замолчала и вопросительно посмотрела на отца.
– Поиграй с близнецами, Лаура…
– Нет! Я не хочу! Не хочу! Я не буду! Па-а-апа-а-а!
Бургомистр захлопнул дверь кабинета, отгораживаясь от криков. «Какая-то десятка, – подумал он. – Из-за какой-то десятки…»
В кабинете сгущались тени, но огня бургомистр не зажигал. Грузно осев в кресле, он смотрел на единственный лежащий перед ним лист бумаги. Текст бургомистр знал наизусть – да что там, он и каждый затейливый завиток подписей мог нарисовать с закрытыми глазами… он мог описать фактуру бумаги, мог точно сказать, на каком расстоянии от края наскоро затертая писцом клякса и сколько букв содержится в каждом слове, и в каждой строчке, и во всем документе целиком. Очень простой документ, совсем недлинный, и начинается со слова «договор». Семь букв.
Из-за какой-то десятки. Слова крутились в голове с назойливостью мухи. Из-за какой-то десятки. Из-за какой-то десятки и одного вора – его, бургомистра, служащего! Которого уже повесили, но что этим теперь исправишь… Тот (бургомистр сморщился, как от кислого) – тот швырнул на стол монеты и договор и уперся длинным пальцем в сумму, выведенную писцом с особой тщательностью, дважды, словами и числами, а после, растягивая слова, предложил пересчитать монеты. Он не принял извинений – принесенных потом извинений. Потом, после совсем недлинного расследования. Ах, поздно, поздно, надо было извиняться сразу и не надо было говорить тех слов, про безродных бродяг, которым неизвестно еще можно ли доверять.
Хотя кто он и есть, как не безродный бродяга, незнамо откуда заявившийся в город со своим предложением, без единого рекомендательного письма, с карманами, набитыми леденцами в табачной крошке; безродный бродяга в пыльных сапогах, прямой как палка и гибкий как ящерица, рыжий и с разноцветными глазами, – и ах, как они все бегали вокруг него! Кудахтали как куры и приглашали к обеду, и кто-то из них – тайком, всё тайком – заглядывал к старухе Файвер, которая пустила его жить в комнату за своей лавкой. А он все крутился в городе, заглядывал в подвалы, щурился, смеялся, слюнил палец и проверял ветер, раскланивался с дамами и оделял детей леденцами. И утром последнего дня назначенного им самим срока, когда совет в ратуше начал уже многозначительно переглядываться, а городской судья молча, но о-очень выразительно листал свод законов в той его части, что касалась неисполнения возложенных на себя обязательств, – этим утром он сделал что обещал. Легко! Насвистывая! В каких-то полчаса! А после пришел за деньгами. А потом…
Он сам дьявол, сказал святой отец. А они ушли. А вора повесили. Но они уже ушли, они шли, как собачки, окружив его плотной толпой, и он шел в центре и насвистывал, а их невозможно было оттащить, они цеплялись друг за друга, они вырывались, они отталкивали протянутые руки и проходили мимо собственных детей. Они заслонили его собой, когда, отчаявшись, в него начали стрелять. Они ушли – все. Жены, матери… экономки, лавочницы и рыночные торговки, прачки, кухарки, цветочницы, гувернантки. Кормилицы. Пряхи. Все. В городе остались девочки шестнадцати лет и младше, да старуха Файвер, да еще несколько старых дев и мадам Анжу. Бургомистр невесело усмехнулся – вот уж про нее никто никогда не думал, что она девица, эта ее лавка, ее наряды, ужимки! Акцент!
А детей надо кормить. Мыть, одевать, расчесывать. Гулять с ними, играть и заниматься. Надо стирать одежду. Чинить ее. Готовить еду. Убирать дома. Беднякам… беднякам – им проще. У них большие семьи, у них девочки сызмальства помогают по дому и присматривают за младшими, они умеют, они приучены. А вот Лаура – нет, а близнецам всего год и три. Мысли бургомистра путались, запинались: год и три. Или год и четыре. Уже. Но, может быть, они вернутся? Может быть? Крысы же… крысы же начали… возвращаться.
Как кошка языком
Миз Рэт была просто вне себя. Еще бы: подобрала девчонку, поселила в своем доме, кормила, одевала, устроила ей хорошую партию… И каков итог? Паршивка исчезает в день свадьбы. Как кошка языком слизнула, сказала миз Рэт, буквально как кошка языком, подумайте только, столько труда, столько сил вложено, а моя репутация в Нижнем городе, сказала миз Рэт, какой ущерб нанесен! Господин Кротус, жених, подозревает невесть что – сговор, да-да, вообразите себе, это прозвучало, сговор, обман! Собственноручно обстучал все стены в ее комнате, пол, потолок, выискивал потайную дверь, куда она могла исчезнуть, эта негодница, упрямая, дрянная девчонка, даром что тихоня, глаз не поднимет лишний раз, за столом клевала как птичка, но куда, скажите, пропало зерно из кладовой? А ковры, а меха? Предположили было, что девчонка погибла в обрушившемся тоннеле, завал разобрали по камешку – ни-че-го. Ни следочка. Только перья какие-то, что за перья, откуда… ну куда, куда она могла деться со всем этим скарбом, глаз ведь с нее не спускала, сказала миз Рэт, как чуяла, и стоило на полчаса отпустить ее от себя! Добавить флердоранжа! И как кошка языком…
Посоветовал поискать морскую пену. Ну, там – не собралась ли в лужицы на полу или еще где, мы, конечно, не на побережье… там недавно исчезла такая же приблудная, без роду без племени девица, невозможной, говорят, красоты, а уж как двигалась! Жаль только – немая. Поэтому танцы танцами, а в жены принцу сосватали совсем другую девицу, с прослеживаемой родословной и хорошо подвешенным языком, но ту бедняжечку никто не гнал, ну что вы, и принц, и его нареченная были с ней сама доброта, и на балы, и на приемы – всюду брали ее с собой, и вот во время морской прогулки эта немая замешкалась в каюте, что-то она там, что ли, поправляла в своем наряде, ее ждали – она должна была танцевать, потом послали слуг, потом принц сам, лично за ней пошел – и ни-че-го. Ничего, кроме морской пены по всей каюте, хотя иллюминатор был закрыт и никаких гигантских волн не наблюдалось на десять морских миль в любую сторону от корабля.
Ах, не морочьте вы мне голову, сказала миз Рэт, какая немая, какая пена, что тут вообще общего! Но отвлечь я ее отвлек, и она засобиралась, чему я был только рад. Работы, знаете ли…
Свадьбу устроили в три дня, сразу, как подобрали девицу к туфельке, – оглашение, и понеслись, тут вам и венчание, и парад, и ужин, и платья для фрейлин, и что делать с тыквой, откатить на каретный двор или вызолотить, обнести оградой и оставить где есть, такой милый сувенир на память о первом посещении дворца будущей королевой. В чем лично я, дворцовый распорядитель, глубоко сомневаюсь – в посещении того бала именно нашей будущей королевой… ведь кто, как не я, опрашивал стражу, и хотя большинство сперва пялилось на чудесные трансформации, а потом на размахивающего туфелькой принца, кое-кто успел заметить, что искомая девица шмыгнула в сторожку и оттуда не появилась. Деться из сторожки совершенно некуда, никаких окон, подземных ходов и прочего в этом роде в ней не предусмотрено, каменная коробка с камином, столом и дверью, стражники, я знаю, пьют там вино в ненастные дни. Девицы тем не менее в сторожке не нашлось. Как кошка языком… тьфу ты, привяжется ведь выраженьице! Исчезла девица. А та, которой туфелька пришлась впору и которая стала женой нашему принцу и станет когда-нибудь королевой, – что ж, она прекрасная девушка, и умна, и красавица, но сдается мне, что цвет глаз у нее малость не тот и с размером ноги ей просто повезло. Но это, прямо скажем, не мое дело – мое дело сейчас решить наконец, что делать с тыквой и что – с мышами, пока эти ливрейного окраса паразиты не расплодились по всем службам. Был тут, говорят, в ближнем селе какой-то специалист с дудкой…
