Тени Авалона - Олейников Алексей Александрович (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
Дженни шла пустыми галереями, где стучало эхо шагов, шла по высоким узким коридорам со стрельчатыми окнами, из которых падали косые столбы света, разлиновывали коридор на свет и тень, свет и тень. Как клавиши пианино.
«Умеют ли Барды Магуса играть на таких инструментах?»
Суд, Марко, история с мамой, Талос, мертвый город, похищенные печати, заговоры и тайны – она будто была на дне колодца в старой электронной игрушке, а сверху падали и падали бетонные блоки, один другого тяжелее, и не было сил ни увернуться, ни сдвинуть их с места.
Дженни вышла на верхушку одной из боковых башенок (по извилистому, как кротовья нора, ходу) и вдруг встала.
Арвет. Сидел на складном стульчике и рисовал.
– Привет, – он поднял глаза. – Классно выглядишь. Как ты?
– Спасибо, так себе, – Дженни села на нагретый на солнце камень. – Ты же на полигоне?
Арвет огляделся:
– Разве?
Дженни не сдержалась, улыбнулась. Вышло смешно.
– Не, эти танцы с волками не для меня, – его карие глаза блеснули на солнце, сбили ей дыхание.
Они молчали довольно долго. Арвет щурился и легко и быстро касался карандашом бумаги. Дженни смотрела, как он рисует, а солнце золотит его ресницы и плавит воздух на профиле, и из сердца у нее никак не уходило напряжение, она думала сразу обо всем, что случилось с ее жизнью за прошедший год, и оттого не могла закончить ни одной мысли до конца.
– Я запуталась, – сказала девушка. – Слишком много всего, слишком быстро.
Арвет показал рисунок.
Мягкие холмы, обрывистая линия утеса, облака и чайки. Ничего необычного.
– Зачем люди рисуют, когда есть фотоаппараты?
– Ни один фотоаппарат не увидит того, что видит человек. Фотография – это застывший свет, комбинация электронов на карте памяти. А картина несет след того, кто ее нарисовал, она светит светом самого художника. Портреты, марины, пейзажи, натюрморты – это слова и фразы художника, его алфавит – краски.
Это как ясный взор, только у каждого художника он свой, и никто, кроме него, не сможет написать картину именно так. Иначе – смогут, но вот так, как видит он, и увидеть то, что видит он, – не смогут. Понимаешь? Рисунок – зеркало для художника, только зеркало, которое меняется само.
– Ты же не учился рисованию? Почему так уверен?
– Учился немного, – Арвет прищурил глаз, поглядел на вид, потом на рисунок. – Но это неважно, учился ты или нет. Важно, кем ты себя сам считаешь. Я раньше не понимал, а теперь вот понял…
Он повернулся:
– Пока плыл сюда, на Авалон, думал. Я все никак не мог понять, кто я.
Дженни улыбнулась:
– Ты Арвет Андерсен, внук шаманки Элвы…
– Да, шаман, прошедший посвящение старика Мяндаша. Я скачу по небу на солнечном олене и держу в руке железное перо. Но еще я – служка в церкви Святого Олафа, а еще – сын своей мамы и своего отца. Так кто я на самом деле?
– Ты тот, кто спас меня. Кто всегда спасал меня и приходил за мной. Даже туда, куда не мог прийти.
– Для тебя я такой. Но для себя кто я есть? Что я значу, что я могу? Раньше я не сомневался, жизнь была как прямая дорога. А теперь все…
– …как в тумане, – закончила она. – Все непонятно. Это я виновата. Во всем, что происходит, во всем виновата я! Люди гибнут, судьбы ломаются, жизнь летит под откос. Если бы я не открыла ту дурацкую клетку, ничего бы не было!
Дженни, видно, посмотрела прямо на солнце, оттого глаза заслезились.
– Есть и хорошие вещи.
– Какие?!
– Я снова начал рисовать, – улыбнулся саам. – Думал, совсем бросил. А после похода в мертвый город как прорвало. Всегда есть хорошие вещи, во всем.
– С тех пор, как ты приплыл, мы почти и не были вместе вот так, как сейчас, – вздохнула Дженни. – Все на бегу, все время спасаю или спасаюсь. Нет времени, чтобы просто посидеть на ветру, поглядеть на море. Всегда должно быть время поглядеть на море.
Арвет протянул набросок.
– Уже закончил?
Картина не изменилась, только в углу выросла башенка, на которой можно было различить две маленькие фигурки.
– Допустим… Если все картины о чем-то говорят, тогда о чем твой рисунок?
Арвет задумался:
– О свободе. Об одиночестве. О готовности к молитве.
– Ты до сих пор веришь в Бога?
– А что поменялось? – Арвет пожал плечами. – Оттого что я стал шаманом, с Богом ничего не случилось.
Девушка только руками развела:
– Вот упертый!
Она встала, уперла кулаки в бока:
– Эй, Бог! Ты там, наверху! Если ты там, всемогущий и всеведущий, скажи – зачем все это?
– Джен, он так не ответит, – мягко сказал Арвет.
– Да он вообще не ответит! – Дженни начала кипятиться. – Это же глупо – полагаться на какого-то всемогущего дядю, который решит твои проблемы. Если он есть, как допустил, чтобы маму унесли в Тартар? Чтобы Марко лишился половины жизни? Чтобы погиб город и весь Магус Дьюлы?
– Джен…
– Каким жестоким надо быть, чтобы ничего не делать, когда на войне гибнут дети?!
– Или Бог садист, или его нет, – перебил ее Арвет. – В любом случае, молиться ему бессмысленно. Так?
– Пусть он ответит, если есть! – не сдавалась Дженни. – Сам подумай, сколько мы всего видели, а Бог на глаза не попадался.
Зачем смерть, Бог?! Зачем ты всех убиваешь, Бог? Что мы тебе сделали?!
Ее знобило, сердце колотилось сильно-сильно и хотелось плакать. Этот мертвый город она не забудет никогда.
Арвет встал, обнял ее.
Стало немного теплее.
– Думаешь, мне бы не хотелось, чтобы он был? – сердито сказала Дженни. – Тебе плохо – помолился, и легче стало, наверное. А мне куда идти?
– Ко мне, – серьезно сказал Арвет.
Его дыхание грело затылок, и мурашки ползли по шее, и Дженни хотелось стоять так вечно, и уже не спорить, а просто слушать море.
– Завидую я, – буркнула она, остывая. – Ты со своим Богом как в шубе на морозе. А я голышом.
– А может, он не садист, – сказал Арвет. – Может, он слишком любит людей.
– Любит?! – Дженни аж задохнулась. – Как же он может стоять в стороне, если убивают ребенка?!
– Один раз вмешаешься – придется вмешиваться всегда и везде. Нельзя спасти в одном месте, а в другом уберечь, придется спасать еще и еще. И тогда что останется от свободы человека? Мы будем просто игрушками в его руках. А ты представь, каково это – мочь все, и видеть, и понимать всех людей и их поступки, любить всех и при этом добровольно ограничить свое всемогущество ради свободы всех. Ты подумай, какая это мука.
Дженни недовольно засопела. Она все равно была не согласна – нельзя, нельзя допускать зла! Но понимала, что этот спор сейчас можно закончить только ссорой.
А ссориться она не хотела. Она хотела стоять вместе с ним.
– Арви?
– Чего?
– Я бы не хотела никого спасать, – шепнула она. – Хотя бы годик.
Юноша положил подбородок ей на плечо.
– Смотри – закат. Каждый вечер солнце опускается в бездну, и где гарантия, что вернется? Но оно проходит круг и восходит снова. Раз за разом. Просто делает, что должно. Лучше быть, как солнце…
– Смешной ты. Солнце – огромный шар газа. И это мы вокруг него вращаемся.
– Тем более, – с жаром возразил он. – Ты подумай – болтается в черном космосе, одно, в компании каких-то мелких камешков. И ведь не устает, светит. Если бы я стал пастором, то вместо проповедей рисовал бы картины.
Дженни хихикнула:
– Представляю зрелище – все собрались послушать слово святого отца, а тут ты на треноге выносишь холст. И сдергиваешь покрывало.
– А что? Я слыхивал проповеди и хуже.
– Арви, Арви, ну зачем ты приплыл, глупый ты саам.
– Чтобы тебе было кого шпынять, разумеется.
Глава семнадцатая
Черный «Рэндж Ровер» уткнулся носом в дюну, энергично заработал колесами, но не продвинулся вперед. Водитель сдал назад, загнал машину в тень чахлого деревца.
Раздраженно опустил шторки, затемнил окна. Дальше – пешком, когда зайдет солнце. Та его часть, которая некогда была демонием, слышала хор бывших собратьев, они шли по следу.
