Французская литературная сказка XVII – XVIII вв. - де Ла Круа Франсуа Пети (книги онлайн без регистрации полностью .TXT) 📗
Влюбленный Нуину в порыве безудержной радости уже готов был излить ее у ног Тернинки, но в ту минуту, когда он хотел упасть на колени, Серена удержала его за руку и подвела к брату. Тут братья нежно обнялись, однако им пришлось прервать изъявления братской дружбы ради Лучезары, которую волшебница подвела к ним обоим.
— Хорошенько посмотрите на этих братьев, — сказала она ей. — Подумайте о том, что сделал для вас первый, подумайте о том, как хорош второй, но главное — вопросите свое сердце, чтобы принять решение, которому судьба назначила зависеть от вас: какого из двух принцев вы ни избрали бы в супруги, ваш выбор будет достоин вас, и тот, кого вы изберете, не смеет отвергнуть вашу руку.
Нуину, которого присутствие Феникса несколько успокаивало, все же дрожал от страха, как бы лукавый не толкнул Лучезару избрать его. Но поскольку красотой он никак не мог равняться с Фениксом, Лучезара не колеблясь протянула руку тому, кто был более хорош собой.
А Серена соединила руки Тернинки и Нуину. В те времена в этом и состоял весь свадебный обряд, и с тех пор, как в мире заключаются браки, никогда еще принцы не женились так удачно и никогда еще лица новобрачных не сияли такой радостью.
Калиф, сам довольный не меньше их, приказал палить из всех орудий, на всех улицах жечь потешные огни, устроить фейерверк на берегу реки и на площадях, раздать щедрую милостыню народу, а из фонтанов вместо воды чтобы текло вино. Придворными же празднествами он пожелал распорядиться сам, а в устройстве увеселений с ним не мог соперничать ни один государь. Но прежде чем он возвратился во дворец, чтобы предаться этим важным занятиям, Серена сказала ему, что пьеса, которую она разыграла, еще не окончена и, хотя добродетель получила заслуженную награду, для палочки-правдолюбицы еще осталась кое-какая работа.
Радость настолько переполняла сердца всех присутствующих, что они едва не забыли о сенешальше и ее наперснице. Но справедливая Серена, которая ничего не забывала, дотронулась до лба каждой из них своей непогрешимой палочкой: превращение, какое претерпела при этом сенешальша, состояло лишь в том, что слой румян и белил в четыре пальца толщиной осыпался с ее щек и со лба, а с шеи слой еще в два раза толще. Глазам собравшихся предстала сморщенная старуха в девичьем уборе, который на ней остался, и, глядя на нее, все умирали со смеху.
Но зато мавританка преобразилась совершенно, и вместо ее лица все увидели лицо зловещей Загрызу, которая, пылая любовью и ненавистью, скрылась под этой личиной. К Тернинке вернулись было ее прежние страхи, но Серена положила им конец.
— Государь, — обратилась она к калифу. — Судьба этих негодяек в ваших руках, вам надлежит вынести им приговор.
— Ну что ж, — сказал калиф, — раз так, я не заставлю их томиться ожиданием. Позовите сюда моего верховного судью, разожгите костер и бросьте в него колдунью, [105]а сенешальшу заприте в доме для умалишенных.
Доброй Тернинке стало их жалко, но Нуи-ну, который помнил, как жестоко обошлась с ней колдунья, и все еще чувствовал пощечину, которой она ни за что ни про что наградила Тернинку, потребовал, чтобы приговор, вынесенный гнусной Загрызу, был утвержден. Никто не пожалел также и о сенешальше.
Пока приговор приводили в исполнение, прелестная и славная группа отправилась во дворец.
Калиф первым делом распорядился всем необходимым для пышного празднества, которое должно было затмить все прежние, хотя калифу не раз случалось задавать богатые пиры. Пока все хлопотали, исполняя его приказания, он, желая оказать гостеприимство почтенной Серене, повел ее в великолепные покои, отделка которых была завершена вскоре после рождения Лучезары. Он и впрямь не мог бы более достойным образом занять внимание мудрой волшебницы, ибо даже в ее неприступном обиталище едва ли нашлись бы покои столь же прекрасные или более роскошные.
— Не думайте, что я сам изобрел все это, — сказал калиф, видя ее восхищение. — Дело в том, что, когда моя покойная супруга была беременна, мне приснилось, будто она родит маленького злобного дракона, который, появившись на свет, пожрет мои глаза. Сон этот не давал мне покоя, и я вопросил о нем мнения моих ученых мудрецов. Одни полагали, что сон предвещает рождение сына, который лишит меня трона, выколов мне прежде глаза, другие уверяли, что сын просто затмит мою славу, то ли силой оружия, то ли живостью ума, который превзойдет мой. Мне внушало тревогу только первое толкование. Наконец тот из мудрецов, кто считал себя самым проницательным, объявил, что сыну, которому предстоит родиться, суждено нарушить мой покой и покой моего королевства, если до его рождения я не построю эти хоромы. Он начертал их проект, который вы видите сегодня воплощенным, и сам взялся их построить. Но как он ни торопился, прежде чем он окончил свой труд, моя супруга разрешилась Лучезарой. Все мои тревоги рассеялись, когда вместо злосчастного дракона, которого мне сулили предсказания, на свет появилась красивейшая в мире девочка. Правда, потом оказалось, что она слишком красива, и если бы вы с Нуину не пришли нам на помощь, мой дворец превратился бы в приют для слепых. Но вы, которой все известно, объясните мне, что все это означает? Почему мне пророчили сына, когда у меня родилась дочь? Зачем было строить эти хоромы со всей их богатой отделкой? И наконец, что означал мой сон, — наверное, он все-таки имел отношение к Лучезаре, ведь речь в нем шла о глазах?
— Если хотите, — ответила Серена, — я вам все объясню. Ваш сон — всего только сон, ваши толкователи — обманщики или невежды, а тот, кто построил эти покои — зодчий, желавший извлечь выгоду из совета, какой он вам дал. Но пойдемте к нашим влюбленным — там вы узнаете нечто более важное о том, почему глаза Лучезары оказывали некоторое время такое роковое действие.
Оба брата в эти минуты отнюдь не скучали — ведь они были страстно влюблены и им благосклонно внимали две прекраснейшие на свете женщины; правда, каждая из них была хороша по-своему: красота Лучезары больше поражала воображение, но зато красота Тернинки была более трогательной; первая ослепляла, но вторая, чем больше ты любовался чарами, которые трудно описать и легче почувствовать, нежели выразить словами, проникала до самого сердца.
Прекрасный Феникс, снова осыпав ласками нежно любимого брата, уже готов был ответить на его расспросы о приключениях, какие выпали на его долю с тех пор, как они расстались, когда к ним присоединились калиф и прославленная Серена.
Нуину просил их позволить Фениксу повести свой рассказ в их присутствии, и Феникс начал так.
— Когда мы с принцем Зябликом расстались, пустившись на поиски приключений…
— Простите, а кто такой принц Зяблик? — прервал его калиф.
— Это я, государь, — ответил Нуину, — и сам не знаю, почему я сменил это имя на то, которым зовусь теперь и которым решил зваться до конца моих дней, потому что под этим именем и узнала меня прекрасная Тернинка.
И тут он поведал им о том, о чем они не знали и что приключилось с ним до расставания с братом, о котором упомянул Феникс. После этого слово опять взял Феникс.
— Как вам уже объяснил брат, мы с ним уговорились, что тот, кому не повезет, возвратится домой, чтобы править нашим королевством, если другой добьется успеха в чужих краях. Я уже тогда решил, что домой не вернусь, и, кичась преимуществами, какие себе приписывал, пустился странствовать по свету в надежде покорить всех своей наружностью. Но те, чьи сердца мне удалось пленить, не могли меня привлечь, ибо не были ни достаточно красивы, ни достаточно богаты, и я решил попытать счастья в Черкесии, стране, издавна славившейся своими красавицами.
После смерти короля страной правила его супруга королева, у которой было четыре дочери — старшей по достижении совершеннолетия предстояло взойти на трон.
С ней-то я и связывал свои надежды на будущее, но судьба, уготовившая мне сокровище, куда более драгоценное, распорядилась иначе. Не успел я прибыть в Черкесию, как узнал, что королевскую семью постигло несчастье, ибо в стране произошел неожиданный переворот.
105
Если исходить из логики сказки, то кажется странным, что со злой волшебницей можно так легко расправиться, но в XVII в. колдуний вовсю сжигали на кострах.