Древнее зеркало. Китайские мифы и сказки - Автор неизвестен (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .txt) 📗

Вы, конечно, захотите узнать, что это за церемония? Сейчас объясню. Как известно, в Поднебесной есть пять знаменитых гор, или Пять Хребтов, но среди них гора Тайшань обладает наибольшей чудодейственной силой. Говорят, что она соединяется с Небом, и потому здесь берут начало тучи и дождь. Издревле повелось, что высоконравственные люди, почитающие Дао-Путь, желая установить в Поднебесной великий мир или, как говорится, сделать ветры спокойными, а дожди послушными, отправлялись на самую вершину для жертвоприношений в честь духа гор. Они вопрошали Небо и Землю и слагали хвалебный стих о достойных деяниях, слова которого вырезались на особой стеле. Поскольку иероглифы потом заполнялись золотой краской, стих назывался Золотым Посланием. Каменную стелу окружал павильон из белого нефрита, он назывался Нефритовым Футляром. Императорский двор проводил эту церемонию весьма торжественно и пышно. Все знали, что слова торжественного стиха Владыке небес должны быть исполнены искренности и правды, иначе может ненароком подуть страшный ветер и разразиться буря. Ясно, что в этом случае церемонию уже не закончишь. Сей обычай возник вовсе не в годы правления ханьского Уди, он был известен еще до Великого Юя {174} и существовал, таким образом, уже семьдесят девять поколений. Впоследствии Цинь Шихуан и ханьский Уди, которых, к слову сказать, трудно назвать высоконравственными правителями, очень любили разглагольствовать о «Великом мире» и устраивать пышные церемонии, часто заканчивавшиеся, однако, неудачно. Например, при Цинь Шихуане разразился ливень, и государь был вынужден прятаться под сосною. Ханьский Уди даже спустился с горы, причем многие его слуги при спуске получили увечья. Вот почему после Уди никто больше не отваживался проводить церемонию поклонения духам. И только танский Гаоцзун рискнул справить ее в третий раз.

Дорога на Тайшань проходила через Цинчжоу, поэтому местные власти, получив высокую грамоту, немедленно повелели выделить от каждого двора работника для ремонта улиц и дорог, чтобы достойно встретить императора. Поскольку лавка Ли Цина выходила на улицу, дом старика также включили в список семей, которым полагалось нести службу. Надо сказать, что с тех пор, как старый Ли начал врачевать, все детские лекари города, повергнутые в большое смущение, закрыли свои заведения. Если бы старика Ли Цина взяли на строительство дороги, то, случись кому заболеть, лекаря не найти. Тогда жители города, выбрав из своей среды самых бойких на язык ходоков, отправили их в ямынь просить освободить Ли Цина от повинности.

– Ли Цину сейчас девяносто семь лет, почти сто. У него нет сил работать, – сказали ходоки. – Позвольте нам собрать деньги и нанять какого-нибудь крепкого парня, который за него отработает. А лекарь пускай остается в своей аптеке и продолжает лечить детей.

Так доложили ходоки. Ведь некоторые из них помнили, что много лет назад, когда Ли Цин открыл свое дело, он сказал, будто ему семьдесят. Никто из жителей не подозревал, что сейчас Ли Цину вовсе не девяносто семь лет, а все сто шестьдесят восемь. По существовавшим в те времена законам тех, кому исполнилось семьдесят лет, следовало считать стариками, а поэтому освобождать от всяких работ и повинностей. Помня эту статью, жители хотели оставить Ли Цина в аптеке, а вместо него послать кого-то другого. Однако не знали они, что их окружной начальник родом из Линнани {175}, где, как известно, не верят во врачебное искусство, но весьма почитают ворожбу. Начальник округа ответил так:

– Хотя Ли Цину девяносто лет, он крепок и здоров и еще может потрудиться. Если он способен держать в руках лекарства, почему бы ему не поработать на дороге? Вспомните Цзян Тайгуна {176}. Ему исполнилось восемьдесят два года, когда он вызвался помочь чжоускому государю Увану и даже повел войска в бой. Потом он, как простолюдин, трудился до самой своей кончины. Разве он отлынивал от работы? Вы толкуете, что Ли Цин очень хороший лекарь. Но неужели в таком большом городе, как Цинчжоу, всего один детский врач? Я как-то уже выяснял, что он действительно открыл свое заведение двадцать семь лет назад. Однако до него тоже лечили детей, и вовсе не все дети умирали. Так почему же в городе остался лишь он один? Почему только он, Ли Цин, лечит всех?

Ходоки вновь и вновь упрашивали окружного начальника, но тот оставался непреклонным. Что делать? Куда идти жаловаться? Ходоки возвратились в лавку Ли Цина и принялись совещаться. Кто-то предложил собрать деньги и сходить в ямынь еще раз – вновь просить начальство заменить лекаря. Однако Ли их остановил.

– Спасибо, почтенные, за ваше доброе ко мне расположение, – сказал он. – Только я, никчемный старик, думаю, что лучше вам туда не ходить. Окружной начальник не станет заниматься пустяками – он обеспокоен приездом государя. Дело это весьма необычное, и он должен проявить твердость. Подумайте сами. Случись у него какая промашка – с него голову снимут. В общем, я пойду на работы сам. К тому же с постороннего человека ведь ничего не спросишь. Если что произойдет, его и не сыщешь. Наверное, наш начальник думает примерно так же, а потому и слушать вас больше не станет… К тому же мне известно, что государев приказ все равно не исполнится. Вспомните! Церемонию на горе хотели свершить еще во второй год эры Добродетели Единорога, а в следующий раз – в первый год эры Спокойного Выявления. Если не сумели провести дважды, значит, церемонии не будет и в третий раз. Вот увидите, дней через пять все прояснится. Поэтому успокойтесь и делайте, что вам приказано.

– Как же так? – удивились соседи, а между собой заметили: – Мы собственными глазами видели, что в ямыне готовят особое предписание, делят дороги на отрезки, составляют список рабочих. Все торопятся, как на пожаре… Один наш старик как замороженный. Интересно, что он будет делать, если приказ не отменят? Уж мы, кажется, нашли хороший выход: собрать деньги и еще раз попробовать уломать начальство. Так нет, теперь старик отказывается, сам хочет работать. Видно, мало ему того, что получает в своей лавке, нужен еще и казенный харч!

Кто-то хихикнул. Все разошлись.

Между тем император Гаоцзун, приняв решение свершить на горе Тайшань ритуал поклонения духам, повелел сановникам из Ведомства Церемоний определить порядок предстоящего торжества. Двор ждал благоприятного дня, чтобы можно было отправиться в путь. И надо же так случиться, что императора неожиданно разбил паралич, да так, что он не мог даже ногой двинуть. Разве здесь до церемонии? Не прошло трех дней, как цинчжоуский ямынь разослал на места уведомление о том, что государев приказ откладывается. Жители Цинчжоу сразу же вспомнили слова почтенного Ли и, подивившись его умению предвидеть грядущее, прониклись к нему еще большим уважением.

Надо вам знать, что в провинции Шаньдун всегда жило очень много даосов-ворожеев. Еще во времена государя Цинь Шихуана, как известно весьма почитавшего искусство магов, на священную гору Пэнлай как-то отправили Сюй Фу {177}, человека из Ци, а с ним пятьсот отроков и юных дев, коим велено было искать эликсир бессмертия. Впоследствии ханьский правитель Уди, который также поклонялся даосскому учению, назвал даоса Ли Шаоцзюня {178} Полководцем Литературных Достижений, а Луань Дао присвоил титул Полководца Пяти Благоденствий. Оба они были жителями Ци. Каждый день вместе с ними на площадке Общения с Небесами, в Бамбуковом Дворце и Павильоне Коричного Древа император обращался к духам и небожителям, моля их снизойти на землю. Так сложился обычай, который передавался в этих местах из поколения в поколение. Многие считали, что Ли Цину тоже знакомы тайны даосской магии. И действительно, в семьдесят лет он открыл аптечную лавку и вот уже двадцать семь лет занимался своим ремеслом. Сейчас ему уже около ста лет, а он совсем еще не старик: духом крепок, а видом моложав. После того как Ли Цин предсказал грядущие события, ни у кого не осталось сомнений, что он постиг учение даосов и, подобно Дун Фэну или Хань Кану {179}, дарует людям чудесные снадобья, скрывшись под другим именем. Неудивительно, что к нему зачастили маги и ворожеи, они называли его учителем, старались выведать тайны даосского ремесла или хотя бы узнать какой-нибудь мелкий секрет. Не раз и не два расспрашивали они старика о Пути, но тот всякий раз отнекивался или, ссылаясь на свой возраст, отвечал, что ничего не помнит. Впрочем, иногда, он им объяснял, что, если после тридцати лет человек отринет все страсти и отбросит мирские заботы, если, погрузившись в созерцательное спокойствие, займется своим совершенствованием, он избавится от болей и у него пропадут все недуги. Говорил он еще что-то в этом роде, но даосские маги были убеждены, что Ли Цин неохотно делится своими тайнами, потому что он – отшельник, скрывший настоящее имя, и они продолжали донимать его расспросами.