Кайтусь-чародей - Корчак Януш (библиотека электронных книг .TXT) 📗
— Антось, уже близко!
Опустила голову, нюхает след на дороге.
— Мы пришли. Тут проезжала наша бричка. А вот следы нашего Сивки.
Не терпится ей. Хочется помчаться стрелой. Но Кайтусь останавливается, лижет пораненную камнем лапу.
— Беги одна.
— Нет.
Иногда длинная дорога кажется короткой, а иногда короткая бесконечной. Лишь поздним вечером добрались они до Зосиного дома.
Сидит на крыльце мама Зоси, а на коленях у неё детская шапочка и туфелька. Встала Зося передними лапами на крыльцо, заглядывает маме в глаза. Лижет ноги, скулит, прыгает.
— Ты откуда? Чего тебе?
А в голосе тревога, словно мама что-то предчувствует.
«Узнает», — подумал Кайтусь.
Нет, не узнала. Ведь люди верят только своим глазам.
Не узнала мама родную дочку.
— Иди ко мне, собачка. Люди не могут найти мою Зосю, так, может, ты найдешь. На, понюхай её шапочку. Будем искать вместе.
Обняла мама Зосю, а та лижет её в глаза, в лицо.
Снова отдых. Снова тёплое молоко. Перевязанная рана быстро зажила.
— Останься ещё, — просит Зося.
Грустно расставаться после стольких совместных приключений. Но пора в дорогу.
Одному легче отыскать пропитание, но тяжко одиночество.
Узнал Кайтусь за время этого одинокого путешествия, что чувствуешь, когда гебя продают, осматривают и прицениваются.
Познакомился с цепью. Узнал, что значит иметь хозяином капризного мальчишку, которому для забавы подарили собаку, нe избавила судьба Кайтуся и от самой страшной собачьей беды: поймал его петлёй живодёр. За что? За то, что он живёт и хочет жить?
Вырывался Кайтусь, но потом по-человечьи притворно присмирел, а когда решётка раз и навсегда готова уже была закрыться за ним, по-собачьи вцепился зубами в руку живодёра, выскочил из клетки и убежал.
Вот разве что хороших два дня провёл он у бедного пастуха. Голодно было, но это ничего. Здесь он был не игрушкой и даже не животным, а — равным, близким — другом, братом. И когда расставались Кайтусь и пастух, то долго с грустью смотрели друг на друга, понимая, что не скоро забудут про эту встречу.
Когда силы иссякли, Кайтусь снова испробовал счастья на железнодорожном вокзале. Дважды не удалось. Один раз двери в вагон были закрыты, а другой раз сбросили его пинком уже на ходу. На третий раз заметила его девушка, ехавшая в город на работу.
Бросила она Кайтусю под скамейку кусок чёрного хлеба.
— Поешь. Ты один, и я одна. Хоть в пути будем помогать друг другу.
И вот наконец Варшава.
Родной город с его неповторимыми запахами и воспоминаниями. Боковыми улочками без приключений добрался Кайтусь до своей квартиры.
Но здесь его ждала неприятная неожиданность.
Стоит он под дверью, нетерпеливо скребётся, втягивает запах родного дома. Замерев, приникает к дверной щели носом и тоскующей душой
Слышит мамин голос:
— Посмотри, кто там царапается.
Не узнали его родители.
— Собака какая-то. Нечего тут… Ступай себе. Был бы жив Антось, был бы у тебя товарищ…
— Папа, папочка… — проскулил Кайтусь.
— Может, она голодная? — сказала мама.
— Ладно, покормлю тебя…
Не хочет Кайтусь. Да. он изголодался, но только по ласковому слову, по родительской ласке.
— Ну, раз есть не хочешь, ступай, пока я не потерял терпения.
Прыгнул Кайтусь, опёрся лапами отцу на грудь и смотрит ему в глаза.
— Пошла прочь!
— Может, она бешеная?
Ушёл Кайтусь. Дворник прогнал его со двора.
Куда идти? Зачем он сюда вернулся?
«Как огромен мир. В нём столько городов и деревень, людей и зверей, и у каждого есть дом или нора и кто-нибудь любящий его».
Нет, Кайтусь не станет возвращаться к Зосе. Стыдно ему. Да и сил нет. Бредёт Кайтусь, сам не зная, куда и зачем.
Вспоминает старика с вязанкой хвороста, вспоминает пастуха и школьника, который кормил его в вагоне, вспоминает лесника и девушку. Вспоминает тех, кто помог, и тех, кто обидел. Вздыхает. И тут он почуял знакомый запах. Поднял голову. А, так он возле своей школы…
Лёг Кайтусь в арке дома на другой стороне улицы, положил голову на лапы и смотрит в окна.
Ждёт. Собачья жизнь научила его терпению.
Он ждёт свою добрую воспитательницу.
Ждёт. Дремлет. Кто погладит его, кто толкнёт. Кто ласковое слово скажет, а кто буркнет, что вот, мол, лежит псина, проходить мешает. И вот вышла воспитательница.
Кайтусь по пятам за ней.
Оглянулась она. Он остановился. Пошла дальше, вошла в магазин. Кайтусь сидит и ждёт.
Заметила она его только у своих дверей.
— Ты ко мне? Ну, входи, раз пришёл.
Отнеслась она к нему, будто он не собака, а её ученик;
Кайтусь вошёл, осматривается в бедной комнатке.
«Почему я всегда думал, что учителя — это богачи и богачки?»
А она словно угадала его мысли.
— Да, бедно у меня. Что поделать, на учительских хлебах не разжиреешь.
Поели они.
— Да, собачка. Я-то думала, будет всё не так. Обольщалась, что дети будут дружны со мной, будут мне помогать. Что поделать, они ведь не понимают. Я не могу так, как хочу я и хотят они. Мне не разрешают. Директор следит, инспектор проверяет. Говорят, что у меня на уроках шумно, что плохие успехи в учёбе. Слушаются тех, кто умеет наказывать, а я хочу по-доброму, лаской.
Кайтусь увидел розу, которую когда-то подарил ей. Страшно давно это было. Роза увяла, но всё равно стоит в вазе — учительница сохранила её на память.
— Да, собаченька. Мне хотелось заниматься с детьми, быть учительницей, но сейчас я просто тяну лямку. Теперь я радуюсь воскресеньям и праздникам и не скучаю по школе. Что толку, что я стараюсь, если дети не хотят? Антося вот жалко, я любила его, очень хотела ему помочь, чтобы он исправился. Но человека трудно переделать. Вот так-то, псина. Раньше я была весёлая, а теперь грустно мне.
Прижала она голову Кайтуся к груди, и он понял, что она плачет.
А есть такой старинный закон чернокнижников, который гласит: «Если человек, превращённый в животное, выпьет человеческую слезу горькой обиды на людей, он вновь обретёт человеческий облик».
Так велит старинный закон 1233 года, которому уже семьсот лет.
Глава 20
Кайтусь превратился в вербу. В дальних странах. На морском дне. На полюсе. Будь дисциплинированным
Старинный закон гласит:
«Если человек, прекращённый в животное, выпьет человеческую слезу горькой обиды ни людей, он вновь обретёт человеческий облик».
И вот когда учительница прижала к груди голову Кайтуся и заплакала, он поймал языком жаркую, горькую слезу обиды на детей.
Он тут же почувствовал, как выгибаются и меняются его кости, как вытягиваются жилы, по-другому бьётся сердце и дышат лёгкие, разрывается шкура.
Сжался он, рванулся, вырвался — прыгнул к двери, толкнул её лапой и выскочил на площадку.
Стремительно сбежал по лестнице и спрятался за заборами.
И свершилось превращение.
Стоит Кайтусь, пошатываясь, — уже человек, а став человеком, он обрёл чародейскую силу.
Первым делом он утолил голод.
Затем добыл шапку-невидимку.
А потом, исполненный тревоги, захотел узнать судьбу Зоси.
«Хочу, желаю, повелеваю…»
И уже перед ним необыкновенный посланец феи.
Из-за забора выглянул настоящий гном, неловко вскарабкался на доску и, потрясая седой бородою, сообщил:
— Зося, о великий кудесник, ждёт спасения.
— Почему ты называешь меня кудесником?
— Потому что не для себя ты всё делаешь.
— Не понимаю тебя.
— Поймёшь после суда.
Ах, да. Ему же предстоит суд.
Кайтусь уже позабыл о нём. Его и Зосю ожидает суд повелителей чернокнижников.
Нет. Зося на суд не пойдёт.
— Я один буду отвечать.
И тут же Кайтусь произнёс четвёртое повеление:
— В Затишье. В сапогах-скороходах.
Только произнёс, как Варшава исчезла из глаз.
