Рыжий, честный, влюбленный - Полонский Георгий (читать книги без регистрации txt) 📗
– Нет, Лора, это другое! Это басни, которыми кормили нас в детстве! Помнишь: Лев подружился с маленькой собачкой, облизывал ее, делился с ней пищей, а когда она сдохла – он умом тронулся от горя, перестал есть... Нет, ты помнишь, как мы покупались на это? Как ты сама плакала?
– Еще бы. Вот такими слезами! – Мама показала, что слеза была величиной с полпальца. – Людвиг, это у тебя тоже от Зайцев?
Он кивнул.
– Жизнь, сынок, смеется над этими сказками! Она совсем другому учит. И сурово: капканами, охотничьими ружьями, зубами легавых псов... – говорил Папа.
Людвиг опять вспомнил свое унижение в классе, у тренажера. А Мама сказала:
– Отец, он все уже понял, я думаю. Он извинится перед фру Алисой и вообще будет молодцом. Позволь ему ужинать со всеми.
Тут открылась дверь и вышел Лабан. Этот-то уже окончил школу. В руках у него были игральные карты. Он сердито сказал:
– Я девчонок уже шесть раз обставил в «девятку». А вы все – бу-бу-бу, кони кушают овес, воробьи клюют навоз, дважды два – четыре... Мать, дели же индейку!
– Да сейчас... Ну так что, Людвиг? Правда, ты жалеешь уже? Ты больше не будешь?
Заметно было, что родители волновались, ожидая его ответа.
Людвиг, сам здорово огорченный, покачал головой:
– Папа прав: раз я так считаю, – нельзя мне с вами...
И он ушел в детскую.
Папа задохнулся даже:
– Он так считает! Философ!
И Лабан оценил:
– Малявка у нас – с характером. Я и не знал... Эй, девицы! Теперь вас, что ли ждать?
Лаура с Луизой побежали мыть руки. Образцовый Лео давно сидел за столом, всем видом своим говоря, что он скромно ждет вознаграждения на эту свою образцовость. Отец и мать сидели мрачнее тучи; ужин любой вкусноты не обещал быть веселым.
Лабан почесал себя за ухом и, наклонившись к отцу, пошептал ему что-то. Папа глянул с маленькой надеждой:
– А что? Нет, правда, Лабан, займись, а? Или я его сам, своими руками...
Людвиг тем временем сидел в детской среди надувных резиновых уточек и петушков, среди разбросанных карт, обручей для хула-хупа, настольных игр, прыгалок и даже боксерских перчаток. Из гостиной слышно было, как Лабан обещает родителям:
– Да приведу я его в норму. К общему знаменателю, так сказать. – В этот миг, наверное, подняли фарфоровую крышку, и заговорили уже не о нем, а о ней, о той, чей неописуемый аромат долетал даже сюда, кружа голову:
– А вот и наша красавица! Батя, да она не хуже той, рождественской... А тогда индейка была такая (Людвиг услышал звук поцелуя), что прадедушку нельзя было силой от нее оторвать!
И папин голос:
–Да, любит академик обмановедения пожрать в гостях! Это единственная хитрость, которую он еще помнит...
Они чавкали. Труднопереносимые звуки, черт побери... Людвиг попытался заглушить их, бросая в стенку пинг-понговый целлулоидный шарик. Раз двадцать шарик ловился, когда отскакивал, а на 21-й отлетел не в руки, а как-то по кривой и выкатился в гостиную! Людвиг – за ним. Стараясь не смотреть на жующие рты, пробормотал: «Извините, я – за шариком...» и полез под стол. Старался никого не задеть за ногу. А сестры, наоборот, старались его задеть, болтая ножками в оранжевых «дольчиках», наподдать ему остроносыми туфельками!
Но что это? Чья-то рука тянется к нему, чтобы передать индюшачью ножку! Тайно, безмолвно... До чего ж она аппетитная! Ну, конечно же, это Мама, милая Мама старается, перехитрив всех, поделиться с ним... Кусок не лезет ей в горло, когда голоден ее младшенький... А он замешкался, он в сильнейших сомнениях: брать эту ножку или нельзя ему?
Мамин голос строго сказал:
– Ну в чем дело, Людвиг? Забирай свой шарик и уходи к себе. И пальцы мамины выказывали нетерпение: ну что же ты, дурачок?! Людвиг отстранился, пробормотал тихо и невесело:
– Шарик заберу, да...
И он пощекотал маме ладонь! Рука с индейкой дернулась и исчезла. Людвиг убрался в детскую. И уже оттуда слышал, как потрясена была Мама:
– Он болен, этот ребенок! Его честность – какая-то пугающая... Отец, ну скажи, что он оставит эту блажь, когда подрастет...
– А он не подрастет, – сказал Лабан.
– Как это? Что ты говоришь, Лабан?
– Он правильно говорит, Лора! Если Людвиг не будет хитрым, он не подрастет! Никогда! В том-то и дело!
Мама всхлипывала... Лео предложил отвести этого ненормального к прадедушке. А Лабан опять пообещал, что малявкой он займется сам. Завтра же! У него, правда, были другие планы... куда более занятные, но если родители – в такой истерике... Потом было молчание и опять чавканье. На лабановской гитаре Людвиг стал подбирать мелодию к своей песенке. Получаться что-то путное стало не сразу. Он просто забыл на время про семью. А о нем самом семья не могла теперь забыть ни на минуту! Мама приникла к двери детской, послушала немного и в страхе доложила мужу:
– Он из школы врунов сам себя исключил! С их дорожки кривой он в бурьян соскочил! Ужас, отец, ужас!
Вместо ответа Папа стал судорожно вытягивать из брюк ремень. Похоже, ремню суждено было все-таки включиться в процесс воспитания! А Людвиг об этом не знал, не догадывался. Он пел – и странное дело! – голод уже отступал как-то. Во всяком случае, заглушалось урчание пустого брюха.
Глава 4.
Ночь. Вопросы без ответов...
В тот вечер – нет, вернее будет сказать, в ту ночь – угомонилось семейство Ларсонов позже обычного. Все уснули, похоже. Одной только маме жестко было на теплом мохнатом паласе: мысль о младшеньком не давала покоя... Она поднялась, стараясь не скрипнуть, запахнула на груди халатик и села в ногах у Людвига, вглядываясь в его лицо при лунном свете, что пробивался сквозь занавески... Шопотом спросила:
– Людвиг, спишь?
– Не пойму сам. Со мной говорят все время разные голоса...
– Чьи же?
– Ты их не знаешь.
Поразительное дело! «Ты их не знаешь». А ему-то, девятилетнему откуда знать тех, с кем его мать не успела познакомиться за свою взрослую жизнь?! Она взмолилась шопотом:
– Мальчик мой... откройся маме, объясни, что с тобой творится? Я ведь места себе не нахожу... Ну хочешь, я принесу сюда твою порцию? Никто не увидит...
– Нет, мамочка, не надо.
– Но почему?
– Ты сама знаешь. Ты не переживай так! Я завтра орехов найду земляных... А сейчас – мне бы только попить. Молочка у нас нету случайно?
Отправившись за кувшином, Мама сказала себе самой громко, вслух:
– Нет, это безумие. Это кто-то сглазил его... И околдовал!
Потом она смотрела горестно, как припал ее ребенок к молочному кувшину, как судорожно дергалось его горло, как кряхтел он, переводя – дух, наглядно осчастливленный этим питьем, с белыми «усами» над улыбкой радости...
– Что же будет, Людвиг? Я должна завести козу, чтоб ты не зачах с голоду? Ну откуда, от кого набрался ты этой дурости?!
Но Людвиг пропустил мамины вопросы мимо ушей – у него были свои, и он поделился ими:
– Знаешь, я сегодня полдня думаю: откуда у нас все? То есть, как нам все достается? Вот мех, например, на котором я лежу... он чей?
Мама объяснила, стараясь отвечать ему таким же прямым взглядом, каким он, приподнявшись, испытывал ее:
– Это – Выхухоль. Довольно редкая тварь... Папа с ней встретился, когда по нескольку недель не бывал дома... Каких «недель» – месяцев! Да, был у нас такой период «очаровательный»... А вы у меня, как на грех, то коклюшем болели, то свинкой...
– А как папа отнял у нее мех?
Мама раздражилась, не выдержала:
– Да почем я знаю? Не знаю и знать не хочу! Слишком много вопросов, Людвиг... Гляди, свихнешься!
Она отобрала у него опустевший кувшин и вышла из детской.
Минуту Людвиг лежал неподвижно. Потом пыхтя стал вытягивать из-под себя мех.
