Малахитовая шкатулка - Бажов Павел Петрович (читать книги .txt) 📗
У ворот-то, дескать, стоять – не много увидишь, вот он и сбил из своих ровесников ватажку копейщиков, с саженными, значит, палками. Караульным при воротах, конечно, сказано было, чтобы одних мальцов без большого за городской тын не выпускать, только этот Васютка нашел дорогу. Он что придумал? Подойдет к тыну с веревкой, прислонит свою палку-копье к стене, захлестнет верхушку столба петлей, взлепится по узлам веревки на тын, перекинет первым делом свое копье на другую сторону, спустится туда же сам и палкой петлю снимет, да и покрикивает:
– Ну, кто так же?
Кому из ребят это сделать не под силу, того сейчас же из игры долой.
– Нам таких копейщиков со слабиной не надо!
За такую игру Васютке, да и другим ребятам не раз доставалось от больших, да только ребятам все неймется. Нет-нет – и утянутся за городской тын.
Вот раз убрались в лес далеконько, да и потеряли друг дружку из виду. Кто побоязливее, те сразу крик подняли и живо сбежались. Одного Васютки нет. Что делать? Хотели сперва домой бежать, да постыдились: как мы своего вожака оставим.
Стоят, значит, у какой-то речки да кричат сколько голосу есть. Потом насмелились, вверх по речке пошли, а сами знай свистят да ухают.
А с Васюткой такой случай вышел. Он по этой же речке вверх далеко зашел. Вдруг слышит – шум какой-то. Васютка хотел поворотиться, да спохватился:
– Так-то меня скорее услышат.
Он и прижался в кустах. Сидит, слушает. Шум близко, а понять не может, кто шумит. Васютка тогда взмостился потихоньку на сосну, огляделся и увидел... Выше-то речка надвое расходится. Островок тут пришелся. Островок высоконький, полой водой его не зальет. Поближе к воде таловый куст, а из него лебедь шею вытянул, да и шипит по-гусиному, вроде как сердится. По речке, прямо к тому месту, медведь шлепает. Мокрехонек весь. Башкой мотает, а сам рычит, огрызается. На него другой лебедь налетает, крыльями бьет, клювом с налету долбит. Лебедь, конечно, птица большая. Крылья распахнет, так шире сажени. Понимай, какая в них сила! И ноготок на носу, хоть красный, а не из клюквы. Долбанет им, так медведь завизжит, завертится, как собака. Ну, все-таки где же лебедю с медведем сладить? Изловчился Мишка, загреб лебедя лапами, и только перья по речке поплыли. Тут другой лебедь с гнезда снялся и тоже на медведя налетел. Только медведь и этому голову свернул и поволок на бережок, а сам ревет, будто жалуется, – вот как меня лебеди отделали! И лапой по глазам трет.
Вытащил убитого лебедя на травку береговую, почавкал маленько, да не до того, видно, ему. Нет-нет и начнет возить лапой под глазами. Потом что-то насторожился, уши поднял и морду вытянул. Постоял так-то, затряс башкой.
– Фу ты, пакость какая!
Забросал лебедя сушняком, прихлопнул ворох лапой, да в лес. Только сучья затрещали.
Как стихло, Васютка слез с дерева и пошел ко гнезду, – что там? Оказались лебединые яйца. Они на гусиные походят, только много больше и позеленее кажутся. Пощупал рукой, – они вовсе теплые, нисколько не остудились. Васютке жалко лебедей-то, он и подумал:
«А что, если эти яички под баушкину гусишку подсунуть? Выведутся, поди-ко? Как бы только их в целости донести да не остудить?»
Вытряхнул из своего мешка хлеб, надрал сухого моху, набил им мешок да туда и пристроил три яичка. Больше-то взять побоялся, как бы не разбить. И то подумал, – много-то взять, баушка скорее заметит.
Устроил все, да и пошел вниз по реке. Про то и не подумал, что заблудился. Знает, что речка к Чусовой выведет. Подошел маленько, слышит – ребята кричат да свистят! Тут Васютка и догадался, почему медведь убежал.
Известно, зверь и ухом и носом дальше нашего чует и человечьего голосу не любит. Услышал, видно, ребят-то, да и убежал.
Откликнулся Васютка на ребячьи голоса. Скоро все сошлись, и Васютка рассказал ребятам, что с ним случилось. Ребята как услышали про медведя, так и заоглядывались, – вдруг выскочит, – поскорей зашагали к дому. В другой раз Васютка настыдил бы за это своих копейщиков, а тут не до того ему. Об одном забота – как бы в сохранности свою ношу донести.
У Васютки матери в живых давно не было. Всем хозяйством правила баушка Ульяна. Старуха строгая, поблажки внучатам не давала, да и на отца частенько поварчивала.
Первым делом на Васютку накинулась: где шатался? Ну, он отговорился:
– За мохом в лес ходил. Угол у конюшенки законопатить. Помнишь, сама тяте говорила, да он все забывает. Я вот и притащил полный мешок. Только мокрый мох-то, подсушить его надо на печке.
И сейчас же на печь залез.
Баушка еще поворчала маленько, спросила – с кем ходил да почему не сказался, потом и наказывает:
– Ты потоньше расстели. По всей печке!
Васютке того и надо. Забился подальше на печь, вытащил лебединые яички, завернул их в тряпки, положил на самое теплое место, а мох по всей печке раструсил.
Как темно стало, шапку зимнюю надел, взял яички и полез к гусишке, которая на гнезде сидела. Та, понятно, беспокоится, клюет Васютку в голову, в руки, а он свое делает. Вытащил из гнезда три гусиных яйца и подложил лебединые.
Гусишка и на другой день беспокоилась, перекатывала лапами яйца, а все ж таки чужие не выбросила. Баушка подходила поглядеть, да тоже не разглядела, подивилась только:
– Какие-то ноне яйца неровные. Которые больше, которые меньше! К чему бы это?
Васютка знай помалкивает, а чтоб улики не было, он вытащенные из гнезда яйца за городской тын выбросил.
Так оно и прошло незаметно. В одном не сошлось: гусиные яйца еще ничем-ничего, а лебедята уж проклюнулись, запопискивали. Баушка Ульяна всполошилась:
– Что за штука? До времени гусята вылупились! Беспременно это к мору либо к войне!
Гусь этих своих новых детей к себе не подпускает, и гусишка, как виноватая, ходит, а все ж таки лебедят не бросила. Зато Васютка больше всех старается. Прямо не отходит, поит их, кормит вовремя. Баушка, на что строгая, и та похвалила Васютку перед старшими братьями.
– Вы, лбы, учились бы у малого, как баушке пособлять! Гляди-ко, вон он и моху притащил, и за гусятами ходит, а вы что? Из чашки ложкой – только и есть вашей работы!
Братья знали, в чем штука, посмеиваются:
– Осенью, баушка, по-другому не заговори!
Баушка пуще того сердится, ухватом грозится, – уходи, значит, а не то попадет.
К осени, и верно, обозначилось, что у Алениных лебеди растут. Соседки подсмеиваются над баушкой Ульяной: не доглядела, вырастила лебедей, а куда их, коли колоть за грех считалось. Баушка – старуха нравная, ей неохота свою оплошку на людях показать, она и говорит:
– Нарочно так сделала. Принес внучонок лебединые яйца, вот и захотела узнать, улетят лебеди али нет, если гусишка их выведет.
На Васютку все ж таки косо запоглядывала:
– Вон ты какой! Еще от земли невысоко поднялся, а какие штуки вытворять придумал!
У Васютки свое горе. Два-то лебеденка стали каждый день драться. Прямо насмерть бьются, и не подходи – сшибут, не заметят. А третий лебеденок в драку никогда не ввязывается, в сторонке ходит.
Кто-то из больших и объяснил Васютке:
– Это беспременно лебедка, а те, видно, лебеди. Пока один другого совсем не отгонит, всегда у них драка будет. Как бы насмерть друг дружку не забили!
Баушка, на эту драку глядючи, вовсе взъедаться на Васютку стала, а он и так сам не свой, не придумает, как быть? Кончилось все-таки тем, что один лебеденок с реки не вернулся. Остались двое, – и драки не стало.
Утихомирилось ровно дело, а баушка Ульяна пуще того взъедаться стала. Видит, дело к зиме пошло, она и думает, сколько корму этой птице понадобится, а толку от нее никакого, если колоть нельзя. Ну, баушка и давай лебедей отгонять. С метлой да палками за ними бегает. Лебеди тоже ее невзлюбили: не тот, так другой налетит, с ног собьет да еще клювом стукнет.
Тут старуха и говорит сыну решительно:
– Что хочешь, Тимофей, делай, а убирай эту птицу со двора, не то сама уйду, – правься как знаешь с хозяйством!
