Узбекские народные сказки. Том 1 - Афзалов Мансур Иноятович (электронные книги без регистрации TXT) 📗
Когда коня обрядили, Камбарджон подвел его к невесте. Конь остановился как вкопанный. Тогда Орзиджон вынула кольцо из под языка и надела его на мизинчик.
– О, пророк Соломон! – сказала она и, ухватившись левой рукой за луку, а правой – за дужку ленчика, легко вскочила в седло. Конь даже не пошатнулся, спина его не согнулась. Он грыз удила и гарцевал на одном месте. Все знаменитые вельможи, именитые царедворцы вместе с толпой так и ахнули от удивления, восторгаясь, прекрасными качествами чистокровного скакуна. Со всех сторон неслись возгласы одобрения. Камбарджон, взяв коня под уздцы, повел его вперед вдоль по улице.
– Пусть арбы подождут немного, поедут после, – распорядилась старуха-мамка, – как бы девушки своими песнями и игрой на бубнах не испугали коня.
До тех пор пока не скрылся за поворотом конь с невестой и Камбарджоном, мамка стояла на дороге, задерживая арбы и не пуская людей. Когда они уже скрылись из глаз, арбы и люди с шумом двинулись в путь. Впереди всех шла старуха. В руках она держала длинный айвовый прут и этим прутом сдерживала народ, все время повторяя:
– Тише, не торопитесь.
А Камбарджон вел коня очень быстро. По дороге он пробовал заговорить со своей любимой, но она ему не отвечала. Он попытался подойти к ней и так и эдак: то дотрагивался рукой до златотканого платка, то хватал за сборку платья, то за рукав – ничего не помогало. Невеста молчала. «Не давит ли стремя вашу изящную ножку?» – спрашивал Камбарджон. Царевна в ответ ни слова. «Не натерла ли нагайка мозоль на вашей нежной ручке?» – допытывался он. Опять не было ответа. «Может быть, седло причиняет вам боль? Или с непривычки спина разболелась? Может быть, поддержать вашу тонкую изящную талию?»
На все его вопросы царевна не сказала ни слова. Молчание любимой причиняло Камбарджону мучительную боль, которая была в десять раз сильнее самой страшной пытки.
Ведя коня под уздцы, Камбарджон, словно ребенок, уцепившийся за платье матери, ласково обращаясь к своей любимой, не заметил, что конь на каждом шагу наступал ему на ноги. Конь отдавил ему обе ступни, а он, обезумевший от любви, не чувствовал боли.
Но Орзиджон заметила, что ноги ее любимого в крови. Сердце ее сжалось от жалости, она спрыгнула с коня и, сняв с головы оба златотканых платка, вытерла кровь на израненных ногах.
Потом царевна сказала:
– Я рассердилась на вас за то, что вы при всем народе назвали меня толстозадой невестой Аршинбая. Поэтому я молчала, не хотела отвечать. Этими словами вы осрамили меня и моего отца.
– Ведь я же назвал вас толстозадой только для того, чтобы никто не знал – ни друзья, ни враги, – что мы любим друг друга, – объяснил ей Камбарджон.
После этого Орзиджон сказала:
– Слушайте, Камбарджон, я не могу сказать, куда вам надо ехать, по той улице или по этой. Я не могу поручиться за то, что укажу вам путь правильно. А вдруг по этой улице, которую я вам назову, вы попадете прямо в дом Аршинбая? Я не хочу быть в ответе, чтобы вы меня потом не осуждали. Выбирайте сами любую улицу, какую хотите, и увезите меня поскорей!
Тогда Камбарджон, крепко подтянув подпруги, сел в седло, посадил любимую на круп коня и подобрал поводья. Конь взвился, словно быстрокрылый сокол, и, не касаясь земли, помчался вперед. Раз скакнет – пятнадцать шагов отмахнет. За пятнадцать минут перемахнул весь путь. Камбарджон оглянуться не успел, как очутился вдруг перед домом Аршинбая. Конь подлетел к воротом и как вкопанный встал. Камбарджон, поняв, что сам погубил свою любимую, без чувств скатился с седла прямо под ноги коню.
А из ворот уже выбежали юноши, приготовившиеся к встрече, и бросились зажигать костры. Из толпы молодых людей выскочил Аршинбай, быстро подбежал к коню, снял невесту с седла, пронес ее на руках семь шагов и опустил на землю, а сам убежал в толпу и стыдливо спрятался среди юношей. Между тем языки пламени поднялись вверх, осветив всю улицу, а из ворот шумной гурьбой быстро выбежали девушки и женщины, с криками и свадебными песнями окружили невесту, повели ее по лестнице наверх в брачный покой, отдернули шелковую занавесь-чимыльдык и усадили ее на мягкую атласную подстилку, подложив за спину и с боков подушки.
Оставшись одна, Орзиджон позвала старуху-мамку и попросила ее.
– Мамушка! Камбарджон с дороги сбился, сюда меня привез, а сам без чувств с коня свалился. Пойдите к нему, узнайте, что с ним. Если он пришел в себя, ухитритесь как-нибудь провести его сюда.
Старуха вышла на улицу, подошла к Камбарджону и сказала:
– Вставай! Зовет тебя милая, я провожу тебя к ней. Соображай, что надо делать?
Хитрая старуха так провела Камбарджона, что никто не догадался, что она его ведет, будто бы он сам гость среди гостей. Усадив его в углу около очага, она дала знать царевне, что пришел ее любимый друг. Увидев полог чимыльдыка, за которым сидела царевна, скрытая от посторонних глаз, Камбарджон подумал: «Ну, теперь ушла из рук моих любимая!» Он расстроился, не выдержал и с горя застонал, жалуясь богу, сетуя на судьбу свою.
Тут уж царевна разозлилась: «Что же это он все стонет! Никакого уважения ко мне! Ну, хорошо! Выгоню его из города, пусть идет куда хочет!»
И она гневно сказала:
– Эй, джигит, от слез вмиг состаришься, мой друг! Ты не охай, даром силы не теряй, меня не укоряй, лучше на коня садись да уезжай подальше. В далеком краю одна есть девушка, прославилась она своим обхожденьем, красотой и умом. Имя ее – Ойсулу.
За высокими горами, за пустынями находилась богатая страна Кустантания. У царей этой страны была дочь. Звали ее Ойсулу. В детстве с ней очень дружила Орзиджон. Они так любили друг друга, что, расставаясь, дали клятву, когда придет время выходить замуж, выйти за одного мужа.
Говоря так, Орзиджон сделала намек Камбарджону на свою подругу, словно говоря: «Поезжай, мол, к ней!»
Камбарджон рассердился. «Каждый ест то, что он любит! – подумал он. – Она намекает мне на свою подругу, считая, что моя женитьба на Ойсулу вполне допустима».
Он позвал старуху-мамку, отдал ей ключ от ее дома, спустился во двор, туго подтянул подпруги, сел на коня и поехал прочь из города.
Ехал он куда глаза глядят и попал в горное ущелье. Долго мучился Камбарджон, не пил, не ел, все ехал и ехал по ущелью, по холмам, через горы по камням, через реки и озера и наконец попал в заколдованные горы.
Три дня он кружился в заколдованных горах и никак не мог из них выбраться.
В этот момент впереди появился пестрый олень. Камбарджон погнался за ним. Но олень словно манил Камбарджона: то замедлит бег, то опять помчится во всю прыть. Так, убегая по ущелью, он вывел из гор гнавшегося за ним Камбарджона и вдруг исчез, как сквозь землю провалился, словно его и не было.
Выехал Камбарджон в степь, и конь, гарцуя под ним, помчался вперед. По дороге Камбарджон стрелял из лука, убивал дичь. Если удавалось добыть огонь, он жарил мясо и ел, а если нельзя было развести огня, то ел мясо сырым.
Ехал Камбарджон, нигде не останавливаясь, без отдыха, семь дней и семь ночей, ничего не ел, не пил и наконец совсем выбился из сил. Не видя конца своему пути, он начал громко жаловаться:
– Как долог путь! Еду день и ночь!
И тут словно силы прибавилось у Камбарджона, и конь его помчался стрелой, словно летел, не касаясь земли, с каждым прыжком оставалось сорок шагов позади. Но вот впереди показались строения, сады. Камбарджон воспрянул духом и вскоре подъехал к городу Кустантания.
Въехав в город, он увидел огромный сад, раскинувшийся на площади, равной тысяче танапам. С четырех сторон сад был обнесен решетчатой оградой. В этом саду зрели, наливаясь на солнце, всевозможные плоды. Около сада был устроен большой хауз; берега его были выстланы мрамором. По углам стояло по золотому дереву. У каждого ствол был из чистого изумруда, ветви рубиновые и яхонтовые, а листья из драгоценного светло-зеленого изумруда с желтоватым оттенком. На каждом золотом дереве среди ветвей висела золотая клетка, а в клетках пели соловьи. Эти замечательные певцы услаждали слух своими прекрасными трелями.
