Обыкновенное чудо. Дракон. - Шварц Евгений Львович (читать полную версию книги txt) 📗
Черт. Алексей Николаевич, который в публике, встаньте, пожалуйста. Вот вас два. Одинаковы: который в публике, более емкий, чтобы в ем могли уместиться еда и питье. Вам же легче, чтобы вести собрание, во все вникать и тому подобное.
Толстой. Это совершенно безумное удобство. Слушай, Толстой. Ты домой поезжай на форде, а я поеду на бьюике. Это совершенно замечательная машина цвета бычьей кожи.
Черт. Это еще не все.] Вам не хотелось, чтобы присутствующие тут писатели говорили речи?
Толстой. Да.
Черт. Вызовите любого из них на эстраду и дайте ему слово.
Толстой. Что из этого будет?
Черт. Увидите.
Толстой. А вдруг заговорят?
Черт. У меня ни один не заговорит.
Толстой. Чтобы ни один зря не брехал.
Черт. Будьте покойны.
Толстой. Кого бы вызвать? Тихонов пьет водку. Федин тоже пьет водку. Козаков тоже пьет водку. Давай вызовем Козакова. Совершенно безумный риск, но попробую. Козаков, милый, пойди сюда. Послушай, вонючий черт, Козаков не идет.
Черт. Это ему только кажется. Дайте ему слово.
Толстой. Слово предоставляется Козакову.
За сценой трели, которые явно берет каскадная певица.
Это что же?
Черт. Он.
Толстой. Бессмысленная ложь.
Черт. Факт!
На сцену врывается Козаков в юбочке. Танцует.
Толстой. Это что же такое?
Черт. Это заместо речи. Выступление.
Козаков (поет).
(Козаков танцует.)
Толстой. Я считаю, что это с твоей стороны безумное нахальство. Во что ты его обратил? Он человек серьезный, красноречивый, похож на француза. Между прочим, редактирует газету.
Черт. Это нам для ужина не подходит. Нам давай чего-нибудь соответствующего.
Толстой. Это ему безумно не соответствует.
Черт. Какое мое дело. Обстановке соответствует.
Козаков.
Толстой. Совершенно непохоже.
Черт. Ведь если его похоже выпустить, обидится. А под Новый год людей обижать не хочется.
Гитович (выскакивает из-под земли). Козаков...
Толстой и Черт (бросаются на него). Ничего подобного... Не ври. Не преувеличивай... (выгоняют его.)
Толстой. Гони его ко всем чертям.
Черт (укоризненно). А еще командир запаса.
Толстой. Слово предоставляется председателю нашего Союза, товарищу Тихонову.
Восточная музыка. Звон бубенчиков. /Появляется восточная танцовщица. Танцует.
Толстой. Что это за безумная фифишка?
Черт. Тише, Алексей Николаевич. Это восточная поэзия, за ней наш председатель того-с. Тише, услышит.../
Толстой. Это почему?
Черт. Много путешествовал. Чисто восточный выход.
Медленно выезжает Тихонов на верблюде, [которого ведут под уздцы], /за ним/ Слонимский и Федин.
Черт. Перед вами наши классики в классическом /классицком/ репертуаре.
Тихонов.
Слонимский.
Федин.
Тихонов.
Федин, Слонимский и Тихонов медленно удаляются.
Черт. Ну, что?
Толстой. Безумно – величественно.
Черт. А как же! Ведущие! У нас они только для самых главных грешников употребляются. Возьмешь какого-нибудь нераскаянного... дашь ему тома три...
Толстой. Ладно... Давай следующих... Есть хочется...
[Гитович (выскакивает из-под земли). Козаков...
Толстой и Черт бросаются на него с криками: «не ври, ничего подобного, он не такой». Прогоняют его.
Черт. А еще командир запаса.]
Толстой. Ну, что же... Маршаку и Чуковскому что ли слово дать? Я, откровенно говоря, детскую литературу не...
Маршак и Чуковский выходят с корзиной, полной детей. [Жонглируя ими, разговаривают]
Маршак. Алексей Николаевич. Это хамство. Вы не знаете детской литературы. У нас сейчас делаются изумительные вещи.
Чуковский. Да, прекрасные. Дети их так любят. Как учебники или как рыбий жир.
Маршак. Корней Иванович, я нездоров и у меня нет времени. Я бы доказал вам, что я прав.
Чуковский. /Да, да, да, Самуил Яковлевич./Никто вас так не любит, как я. Я иногда ночи не сплю, думаю, что же это он делает./
Маршак. А я две ночи не спал.
Чуковский. А я три.
Маршак. А я четыре.
Чуковский. /Да, да, да. Вы правы, вы больше не спали. Вы так заработались, вы так утомлены, все вам дается с таким трудом./ Дети, любите ли вы Маршака?
Дети. Любим!
Чуковский. /Ну, конечно, я не детский писатель./ Вы ведь не знаете Чуковского?
Дети. Знаем.
Чуковский. /Как это странно. Меня так редко печатают, что я совсем забыл, что я детский писатель./ Кого вы больше любите – меня или Маршака?
Дети. Нат Пинкертона.
Маршак и Чуковский [с трепетом исчезают] /выбрасывают детей и танцуют./
/Толстой. Давай Лавренева.
Черт. Это вполне безобидный номер. Борис Лавренев в своем репертуаре./
Толстой. Слушай, проклятый бес. Слово предоставляется всему Союзу. Зови всех по очереди. Давай хором петь. Я повеселел.
