Сказочные повести. Выпуск четвертый - Балл Георгий Александрович (читаемые книги читать TXT) 📗
— А посмотри-ка на нее внимательно: может, что и заметишь.
Зоя, продолжая думать о своем, стала вертеть вещицу, вглядываться в резной рисунок с матово блестящими кусочками перламутра. На нем были изображены женщины в длинных платьях, и каждая держала в руках по веточке. Все точно так же, как на Зоиной шкатулке. И тут на одной из веточек Зоя увидела бутон цветка — он был более выпуклым, чем все другие цветы и ветки. Зоя оглянулась на дядюшку, тот едва заметно кивнул.
— Просто нажмешь, — сказал он, — но сейчас не надо.
И он так это сказал, что Зоя поняла: настало время. И голос у нее дрогнул.
— Дядюшка… — начала Зоя. — Дядюшка Тадеуш… У пурзей больше нет Белого Цветка. И они без него не могут жить.
Художник нахмурился, пожал плечами:
— Что я могу сделать? Надо было беречь.
— Но они не виноваты! Это я, я! Все из-за меня! — И Зоя заплакала.
Она не ожидала, что дядюшка так холодно примет эту весть.
А он отвернулся, стал перебирать краски на столе, и Зоя увидела: руки его дрожат.
— Что за глупости! — сказал он резко. — При чем здесь ты? Я ведь все знаю.
— Дядюшка, милый, я показала ей картину и пурзей… И потом она вошла за мной…
— И тебе тоже нечего было тут делать, — проворчал художник. — Разве так учатся?!
Зоя видела, что он сердится, ну и пусть, пусть, лишь бы помог пурзям! Она подбежала к Художнику, прижалась к его руке:
— Дядюшка, ну сделайте что-нибудь! Ведь они такие тихие, такие… беспомощные!
— Я знаю, какие они, Зося, — гораздо мягче ответил Дядюшка Тадеуш и погладил ее по голове. — И рад, что ты полюбила их. Я даже попытался нарисовать, но… — Он поднял и поставил на мольберт картину, которая была повернута к стене. — Вот смотри!
На картине был цветок, свежий, сочный, очень похожий на тот, на настоящий Белый Цветок.
— Почти такой же… — проговорила Зоя робко.
— Да. Почти. Похож, да не тот. И я не знаю, удастся ли… — Художник еще раз оглядел картину и остался недоволен. — Нет, два раза не бывает одинаково. Впрочем… Почему обязательно такой же, а, Зося? Лишь бы он жил, перекликался с цветом, с музыкой картины, что ли, верно ведь? Как ты считаешь?
Зоя не знала, не могла ответить, но была рада, что дядюшка снова взялся за работу А он уже схватил кисть, он свободно менял форму лепестков, удлинял стебель.
— Как ты называешь их? — работая, весело спрашивал он Зою. — Пурзи? Почему пурзи!
— Так… Не знаю…
— Очень смешно. А они и правда милые Когда я впервые нарисовал такого «пурзю»… Видишь ли, Зося, я жил тогда в чужой стране, тосковал по родине. И вдруг у меня появились они. Эти существа. Я придумал их Понимаешь — сам! Я тогда почувствовал себя счастливым! — И вдруг добавил непонятное: — Ты когда-нибудь тоже найдешь своих пурзей.
Глава 18. Возвращение
Зоя не поняла о чем говорит дядюшка, но ей тоже хотелось иметь своих пурзей.
— А как? — шепотом спросила Зоя. — Как их найти?
— Прежде всего, — ответил Художник, — рисуй то, что тебе интересно. Очень интересно. То, что ты очень любишь или очень не любишь. — И вдруг велел: — Возьми-ка бумагу, садись вот сюда за стол. И меня отвлекать не будешь. Работай, работай. — И больше уже не глядел на нее.
О, теперь Зоя прекрасно поняла, что, а вернее, кого она не любит. Она нарисовала стриженную девочку с конфетой в руке. А потом сделала так, так и вот так — зачертила! И сама вдруг почувствовала: получилось как-то нехорошо. Через руку и плечо девочки прошли черные полосы, как следы от кнута, и ей, наверное, больно.
Зоя оглянулась на дядюшку.
— Конечно, больно, — сказал он. — За что ты ее?
Зоя нагнула голову и промолчала. Но она-то знала, за что: да за все!
И за пурзей — им ведь так тяжело, когда дни мелькают; и за то, что она все жилит, эта Любка, такая противная, даже играть по-честному не может: прыгалки подсекает, глаза не зажмурила, когда Зоя вела ее, — вот и пролезла в картину! И Лилового Пурзю напугала, и про Белый Цветок ничего не поняла, веревку из него сделала, и конфеты свои ест одна — никогда никого не угостит!
И Зоя еще раз черканула по рисунку.
— Ого, Зося! — удивился дядюшка. — Ты, оказывается, не такая добрая.
— Ну и пусть, — ответила Зоя, не поднимая головы. — Это же рисунок.
— Но ты забыла про яму! Ведь ты хотела, чтобы твоя подружка…
— Какая она мне подружка?!
— Ну, а если просто девочка?
— Плохая девочка, — заспорила Зоя. Она еще никогда ни с кем так не разговаривала, а тут прямо что-то нашло на нее. — Она плохая девочка, дядюшка, поверьте мне!
— Довольно обычная. Ведь она была голодна.
Зоя промолчала, потому что в этом дядюшка был прав. Но он ничего не знал о прыгалках, о конфетах «Кис-кис», да и голод… Можно ли так поступать из-за голода?
Только объяснить все это Зоя не могла и потому едва слышно проворчала:
— Она вообще такая.
— А если, пока ты здесь, она попала в твою ловушку и сломала ногу? — продолжал Художник. — Или вдруг никто не придет к реке и она не сможет выбраться? Ты понимаешь, что может случиться?
— Да.
— Ты этого хотела?
Нет, Зоя этого совсем не хотела, даже не подумала об этом. И теперь заволновалась:
— Дядюшка, как же…
— Вот видишь, Зося. Если говорить честно, мне совсем не понравилось, как ты поступила.
Зое теперь и самой не нравилось. Ей было стыдно и грустно. И хотелось, чтоб кто-нибудь все исправил и успокоил и пожалел ее, как это всегда делала мама. И вообще она так соскучилась, так давно не видела маму. И Зоя вдруг закрыла бумагу руками, положила на них голову и заплакала.
— Полно, полно, Зося. — Легкая рука Художника коснулась ее волос.
— Я хочу к маме! — плакала Зоя. — Я не злая, не злая!
— Я помогу тебе вернуться, — ласково проговорил дядюшка.
— А Любе?
— И ей. Посмотри, какой получился цветок.
Зоя глянула, но из-за слез он расплылся. И все же было видно, что цветок не очень похож. Лепестки, чуть собранные в бутон, шире и плотней, они, наверное, не смогут так раскрываться. И даже цвет иной: не совсем белый — с красными и лиловыми расплывчатыми пятнами на кончиках.
Зоя вытерла глаза получше, всмотрелась:
— Он получился немножко другой…
— Конечно.
— Ну и как же?
— Значит, и жизнь там пойдет немножко другая.
— Хуже?
— Этого, Зося, я пока сам не знаю. Просто другая.
«Из-за меня, — опять подумала Зоя. — А потом поправила себя: — Нет, из-за Любки! Все ей надо».
— А как же с Любой? — спросила Зоя.
— Твоя подружка должна уйти, — ответил Художник, и Зое показалось, что он опять сердится. — Но без тебя ей не выбраться. — И дядюшка подал Зое руку: — Пойдем, девочка.
Рука была теплая, добрая. Нет, он не сердился. На Зою во всяком случае.
Они вышли из мастерской. На пороге Зоя оглянулась на картину. И заметила: сочные лепестки цветка потеснили зеленую коробочку, открылись шире, а сквозь запах краски явственно пробился сильный сладковатый аромат, так что немного закружилась голова. Цветок начинал оживать!..
Они шли, шли, спускались по неосвещенной лестнице; за высоким окошком было темно. Зоя совсем забыла, что так бывает: день, потом вечер, темнота. Она уже не различала ступенек, не понимала, куда идет. Это было похоже на игру «Найди свой дом», только ее никто не перекружил. И вообще это была не игра.
