Серебряный конь - Митчелл Элайн (читать книги полные TXT) 📗
Бун Бун, быстро подружившаяся с Золотинкой, иногда приглядывала за ее маленькой дочерью Кунамой, и Золотинка бывала довольна, когда ее длинноногая дочка бежала легким галопом за большой серой кобылой.
Была и еще одна особенность, которую Кунама унаследовала от Бел Бел и Тауры: она любила бродить одна, а для маленького жеребенка это опасно, если только у нее нет, как была у Тауры и Урагана, матери, любительницы бродяжничать. Но Бун Бун смотрела за ней очень старательно. Позднее, когда Кунама перестанет сосать материнское молоко и научится скакать быстрее, она сможет сопровождать Тауру в его странствиях, но еще не сейчас.
Этой весной вода в реках долго стояла высоко из-за того, что не случилось большого весеннего половодья. В горах по-настоящему не прошло ни одного дождя — то снежная буря, то мороз и яркое солнце. Солнце растапливало снег, поэтому вода и вздулась, но пойди сейчас настоящие теплые дожди, они бы смыли снег одним махом, что вызвало бы огромный разлив рек, после чего уровень воды упал бы.
Когда Таура и Ураган решили покинуть Каскады, они переводили свои табуны так близко к истокам, что не представляли себе, насколько высоко стоит вода. Они удивились, когда, пробыв уже довольно долго на Мотыльке Пэдди Раша, вдруг увидели первые стада, но едва они заметили бело-рыжих быков, пестревших на травянистых склонах Бараньей Головы, как Таура удвоил бдительность. Хотя присутствие Урагана и создавало дополнительную защиту для всех кобыл, все же это означало слишком большое число лошадей, а чем больше лошадей вместе, тем труднее их спрятать.
Среди годовиков в табуне Урагана был черный жеребенок, красивый и живой, с двумя белыми ногами и необычным белым пятном на боку. Таура обратил внимание на него и на его мать, угольно-черную кобылу. Он понаблюдал за ней, и ему показалось, что она не похожа на дикую лошадь, решил расспросить про нее Урагана. Того, казалось, встревожил его вопрос.
— Черная? — ответил он. — Да, я зову ее Лубра, но она говорит, ее имя Горянка. Боюсь, что она и ее жеребенок еще навлекут на нас неприятности. Она домашняя, убежала из дому, от хозяина. Я ее не украл у людей, а отбил у одного глупого жеребца около оловянного рудника недалеко от истоков реки Инди. Я только потом узнал, что она сбежала от человека, а то бы, наверно, оставил ее там, где нашел. Я думал, что к тому времени, как приведу ее сюда, владельцы так далеко уже не доберутся. Теперь я в этом уже не так уверен.
— Оттуда до нас далеко, — заметил Таура.
— Ну да. Но я потом выяснил, что она участвовала в состязаниях и на спине у нее сидел всадник в яркой полосатой куртке. Думаю, люди ее ценят, как ценили Золотинку.
— Она недурна на вид, — сказал Таура, — да и жеребенок хорош собой.
— Да, она красивая, — отозвался Ураган, — и мчится как ветер, но мне так и не удалось научить ее всему, как ты научил Золотинку. Ее, конечно, нетрудно спрятать — она черная, но вот чтоб научить ее не оставлять следов — исключено! А жеребенок неплох, очень смышленый.
Утро выдалось прекрасное: яркий рассвет, розовые легкие облака. Таура покинул Урагана и уже возвращался к своему табуну, как вдруг его охватило острое желание побыть одному на этом прохладном свежем воздухе, пробежаться, взобраться как можно выше. Он тут же повернул и направился к самому высокому, покрытому валунами холму на Мотыльке Пэдди Раша, промчался между остро пахнущими эвкалиптами по серебристому ковру из листьев снежных маргариток, на которых скоро появятся большие белые цветы. Он прыгал с валуна на валун до самой вершины холма и встал там во всем своем великолепии силы и красоты, позолоченный встающим солнцем, его серебряные хвост и грива развевались на утреннем ветру. Он глядел на открывшийся вид, на весь этот край, который был его владениями, — на главный хребет, который он любил больше всего, где дикая лошадь могла странствовать свободно и независимо. Впервые ему пришло в голову — а будет ли ему позволено, чтобы кости его побелели именно здесь, или же место упокоения будет выбрано каким-нибудь молодым жеребцом, так же как он вынудил Бролгу драться под тремя высокими эвкалиптами? Единственным многообещающим жеребенком в табуне был Тамбо, сын Лубры. А его собственные красивые мышастые жеребята и один молочно-белый, который с возрастом потемнел, возможно, покинут табун и уйдут в какие-то другие места.
Он соскочил с валуна и помчался просто так, для удовольствия, направляясь к своему табуну. И вдруг он увидел вмятину на влажной земле. Он с разбегу присел на задние ноги и всмотрелся. Перед ним на мокрой земле виднелся след подкованной лошади.
К его удивлению, след не шел дальше. Тот, кто ехал на лошади, был почти так же хитер, как он сам. Не теряя времени, он направился прямо к табуну и нашел кобыл очень встревоженными.
Бун Бун потрусила к нему, едва завидела его.
— Тут был человек на лошади, он следил за нами, — сказала она, — черный человек, черный, как Лубра.
К ним подошла Золотинка, и Таура понял, что она очень обеспокоена.
— Я слыхала, как люди говорили между собой про черных охотников — что они ловко находят украденный скот. — сказана она. — Может, он приходил из-за Лубры? Я уверена, что она для них ценная кобыла. Пойдем спросим ее, были ли там, откуда она пришла, черные люди.
Таура все больше волновался, слушая Золотинку. Теперь ему стало ясно, почему подкованная лошадь почти не оставила следов. Он слыхал много историй от Бел Бел про аборигенов. Они тоже были дикие и были частью буша в еще большей степени чем брамби, — они владели им, как поссумы, как кенгуру.
Он велел табуну рассеяться по лесу среди снежных эвкалиптов, а сам бесшумно ушел напрямик через лес в поисках Урагана, чтобы с ним вместе расспросить черную кобылу Лубру.
Ураган удивился, увидав Тауру снова и так быстро.
— Что случилось, братец? — спросил он с тревогой.
— Черный человек на подкованной лошади помнился в горах. Золотинка думает, что надо расспросить Лубру, не было ли черных охотников там, откуда она.
Они нашли Лубру и Тамбо около заводи в небольшом ручье.
— Черный человек?.. — Вид у Лубры сделался испуганный. — Да, был такой. Он умел отыскать любую скотину, если она куда-то забрела. Я думаю, он ищет меня.
— Кобыла она глупая, — сказал Ураган, когда они ушли, — но что был такой черный человек, она, я думаю, знает точно.
— Осмотрю-ка я тут все вокруг попозже вечером, — пробормотал Таура. Он был встревожен. Похоже, не только Золотинка навлечет на них неприятности.
Весь день брамби оставались под прикрытием деревьев. Во второй половине дня Таура немного успокоился, так как все звери и птицы в буше вели себя как обычно, чего не было бы, будь тут поблизости человек. Таура видел, как динго шел по троне с таким видом, будто ничто не интересовало его, кроме еды. Даже сойки не издавали предупреждающих криков, а только трещали, насмехаясь над несчастной безобидной ехидной. Но перед самым закатом появился Ураган.
— Я видел черного человека, — сказал он, — а он видел Лубру. Возник между деревьями как тень — лошадь у него бурая, одежда на нем не то серая, не то зеленая или просто грязная, его почти не видно.
— Пригляди за табунами, — попросил взволнованный Таура, — а я пойду проверю, нет ли поблизости других людей.
В буше, когда Таура отправился на разведку, было спокойно. Только обычные вечерние звуки: шуршание, тихие шорохи, вомбаты вылезали погреться в последних приятных лучах заходящего солнца, зверьки, которые кормились днем, уходили по домам, а те, кто кормятся ночью, зашевелились, выходя на охоту. Таура знал, что ни один поссум не покажется снаружи до той странной норы безвременья, когда и не темно, и не светло. Тогда их заостренные мордочки, любопытные и задумчивые одновременно, высунутся из листвы эвкалиптов и уставятся на него, и он почует характерный для поссума запах, более едкий, чем у эвкалипта, но очень на него похожий.
Хотя Таура обыскал всю местность, которую так хорошо знал, он не заметил никаких признаков ни черного человека, ни кого другого. Все было тихо. У брода через Крекенбек шевелилась вода, черная и серебряная в свете звезд. Песок был чистый, если не считать следов от лапок мелких зверьков — обитателей буша — и линий, оставшихся от постепенно отступающей воды. Казалось, покой царил во всем буше, и только Тауру одолевали тревожные мысли, и покалывало кожу.
