Тоуд-триумфатор - Хорвуд Уильям (лучшие бесплатные книги .TXT) 📗
— Ну, не то чтобы я…
— Невероятно! Теперь я понимаю, почему maman…
— Флорентина? — спросил Тоуд, вспомнив это имя впервые после их побега. — Она говорила обо мне?
— Maman говорила о вас как о брате или об отце…
Это было не совсем то, что Тоуд желал бы услышать, но позже, когда юноша уже уснул, ночью, он почувствовал, что первая вспышка любви в нем погасла, а взамен появилось… он и сам не понимал что.
Долгими летними днями, когда они плыли очень медленно, потому что Тоуд решил, что называется, «лечь на дно» и тихо двигаться по самому скромному притоку, какой только мог найти, Граф много рассказывал Тоуду о себе, о своей «cheremaman», о своей жизни и… О, что за печальный рассказ пришлось выслушать Тоуду!
Одинокий, избалованный, испорченный, слишком молодой и слишком богатый, чтобы это принесло ему пользу, без друзей-сверстников, вынужденный сопровождать свою мамашу в ее Творческих Поисках и терпеть постоянное присутствие слуг за спиной, этот юноша был решительно несчастлив.
Не то чтобы Граф жаловался на это, скорее наоборот! Он, казалось, и не понимал, какую скучную жизнь ведет, не ведал того жабьего вкуса к приключениям, который, собственно, и подвиг его на дуэль с Тоудом.
Со временем Тоуд узнавал все больше и больше своих собственных черт в юном Графе, и его одолевали смешанные чувства, какие и должны возникать у тщеславной, избалованной, беспринципной и самонадеянной жабы при виде другой такой же.
По мере того как их шансы быть обнаруженными уменьшались, Тоуд стал открывать в молодом Графе и другие качества, а в себе самом — неожиданное желание образовывать Графа, от чего он получал большое удовольствие. Правда, надо заметить, что представление Тоуда об образовании было довольно своеобразным, а выбор качеств, которые следовало поощрять, и тех, которые следовало подавлять, весьма оригинальными. Ибо Тоуд видел вещи несколько в ином свете, чем все остальные, в плане личном, моральном и практическом.
Взять хотя бы отношение Тоуда к подростковым проделкам Графа («Можешь перерезать канаты у чьих угодно лодок, только не у моей», — говорил Тоуд), к беспринципности и мелким кражам («Конечно, фермеры не станут возражать, если ты позаимствуешь у них немного молока и масла, ведь ты избавишь их от необходимости нести все это на рынок», — объяснял Тоуд). Или непреодолимые пристрастия самого Тоуда («Сливянка и черничная наливка? В этом никто не сравнится с мистером Кротом! Кларет? Лучше моего не бывает! Вино, бокал которого я попрошу перед тем, как меня повесят за все мои преступления? Moet& Chandon, и никакое другое!).
«Да, нет сомнений, — сказал себе Тоуд, — Графу есть чему у меня поучиться, а ученик он хороший. Еще несколько недель в моем обществе — и он станет Жабой с будущим!»
А пока что они довольно быстро уничтожали запасы продовольствия, и даже Тоуд начал уставать от неустроенной жизни беженца. Он соскучился по своим горячим ваннам, вкусной пище, постели более мягкой и удобной, чем койка на катере. Как раз в это время они и добрались до той самой фермы, на которой несколько недель назад останавливались Рэт и Крот, и снова фермер оказался в отъезде.
Гостеприимная фермерша и ее дочь опять предложили путешественникам амбар, который в свое время вполне устроил Крота и Рэта, как устроил бы любого путника даже несколько столетий тому назад.
— Ах, мадам, — сказал Тоуд, взглянув на скромное пристанище (он тут же подумал, что вот он, случай показать воспитаннику, как извлекать пользу для себя из любых обстоятельств), — очень любезно с вашей стороны предложить моему юному родственнику такой удобный ночлег, но я, со своей стороны, не могу принять вашего предложения. Нет, лучше мы посидим вот здесь, прямо на голой земле. Что из того, что возня этих писклявых цыплят не даст нам уснуть! Мы будем довольны и тем…
— Но, сэр! — воскликнула жена фермера, глубоко уязвленная тем, что ее гостеприимства не оценили. — Я уверяю вас…
— Мадам, — сказал Тоуд, отводя ее в сторону и подмигнув Графу, — мой юный родственник — хрупкого сложения и слабого здоровья, он подвержен припадкам и разным непредсказуемым приступам.
— Бедный мальчик! — воскликнула дочка фермера с неподдельным сочувствием.
— Эти приступы начались у него после кончины его покойного отца…
— Какая трагедия! — ужаснулась фермерша.
— И сравнительно недавней смерти матушки…
— Вот горе-то! — всхлипнула дочка.
— Все эти прискорбные события привели к тому, что он был вынужден принять на себя тяжелое бремя ответственности, как полагается старшему во французском благородном семействе. В его-то нежном возрасте надеть себе на шею этот хомут…
— Вы хотите сказать, что он служит на конюшне у кого-нибудь из благородных или что-то в этом роде, а его хозяин…
— Может, он и выглядит сейчас как конюх, но стоит лишь немного отмыть и почистить его, одеть в шелка и кружева, к которым привыкла его нежная кожа, и вы увидите, что имеете дело не с кем иным, как с графом д'Альбер-Шапелль.
— Так он граф?
— Самый настоящий граф, мадам, а вы предлагаете ему вместо ложа что-то чуть получше насеста. Я понимаю, вы хотели как лучше, а возможно, у вас в доме и нет постели удобнее…
— Дочка! — закричала добросердечная женщина. — Мы должны уложить этих благородных джентльменов на наши кровати, а сами уж как-нибудь устроимся в столовой. Пусть бедный мальчик ложится на твоей кровати, она помягче и поудобнее, а его престарелому родственнику я отдам свою с мужем. Она не такая удобная, сэр, как вы привыкли. Да ведь мой муж родом из Латбери, а нравы там грубые, и спят там на матрасах, набитых конским волосом.
— Но, мадам! — воспротивился Тоуд, которому не очень-то понравилось, что его назвали «престарелым». Но гораздо больше ему сейчас не нравилось, что Графу достанется более удобная постель, чем ему.
— Конечно, пусть сиротка поспит на моей кровати, — сказала девушка.
— Мисс! — еще раз попробовал вмешаться Тоуд. — Волосяные матрасы сейчас очень модны среди французской знати, и Граф вполне может предпочесть…
Но женщины и слышать не хотели об этом, и Граф, ужасно раздражая Тоуда, бесподобно сыграл слабого больного. Он оперся на руку дочки фермера и был препровожден в дом. Там ему показали кровать. На ворчание и сердитые взгляды Тоуда Граф и внимания не обратил.
Наутро, когда по дому распространились запахи поджаренного бекона и свежеиспеченного хлеба, Тоуд, который, несмотря ни на что, переночевал все же с комфортом, заметил, что Граф, выйдя к столу, а это случилось не раньше полудня, ни словом не обмолвился о кофе и круассанах, а за милую душу уплел то, что ему предложили.
— Он такой свеженький сегодня, и аппетит отменный, — заметила фермерша. — Мы думали, вы останетесь на пару деньков, но раз уж…
Тоуд понял, что пора преподать Графу еще один урок: дареному коню в зубы не смотрят, то есть бери все, что дают, и постарайся, чтобы дали побольше.
— Именно тогда, когда он хорошо выглядит и ест с аппетитом, он вдруг внезапно и заболевает, — скорбно произнес Тоуд, подмигивая своему юному другу и тем давая понять, что представление не окончено и ему придется сыграть еще одну роль. Тяжело вздохнув, Тоуд продолжал: — О да, приступы случаются, именно когда дела обстоят как нельзя лучше и он выглядит вполне счастливым. Боюсь, что отличный аппетит — это плохой знак. Вы хорошо себя чувствуете, Граф?
— Очень хорошо, — ответил Граф, включаясь в игру. — И именно поэтому, дядя, я очень боюсь, что вот-вот заболею.
— Ах бедняжка! И порадоваться от души не может! — сокрушалась жалостливая дочка фермера.
— Вот затем я и нужен, — сказал Тоуд. — Я всегда должен быть рядом, у меня есть медицинская подготовка.
Тоуд еще раз подмигнул, потом несколько раз толкнул своего воспитанника в бок. Пора было разыграть припадок-другой. Момент самый подходящий. Женщины просто руки ломали от жалости и готовы были сделать все, что ни попросит Тоуд. Но, видно, Тоуд еще не очень преуспел в воспитании хитрости и двуличия в юном Графе, потому что до того не сразу дошло, что ему надлежит заболеть прямо сейчас, незамедлительно.
