Волшебные сказки - де Лабулэ Эдуар Рене Лефевр (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
Цветущие апельсиновые деревья осыпали траву легкими лепестками.
В листве переговаривались, звеня, какие-то весёлые птички.
Зербино смотрел по сторонам. Алели смотрела на Зербино.
— Друг мой, вы довольны? — спросила она.
— А чего мне ещё хотеть? — ответил Зербино. — Вот завтра возьмусь за работу. Тут славные деревья, можно будет нарубить больше сотни вязанок.
— Ах, — вздохнула Алели, — вы меня не любите!
— То есть как это — не люблю? — удивился Зербино. — Я вам не желаю никакого зла. Даже наоборот. Вот хотите? Этот дворец будет ваш. Напишите вашему отцу, позовите его в гости, если это доставит вам удовольствие. А мне всё равно. Вы уж не взыщите, если я вас чем-нибудь обидел… Я ведь дровосек… Дровосеком родился, дровосеком и умру! Да вы не плачьте! Чего ж тут плакать?..
Алели залилась слезами.
— Ах, Зербино! — воскликнула она. — Чем я провинилась, что вы так жестоки со мной? Верно, я очень дурна и зла, если вы совсем, совсем не хотите меня любить!
— Ещё чего выдумаете! — Зербино развёл руками. — Я своё место знаю. Да полно вам плакать, это ни к чему не поведёт. И далась же вам эта любовь! Ну вот, опять слёзы!.. Да хорошо, хорошо, если уж вам так хочется, я тоже хочу любить вас!
И вдруг Зербино схватился за сердце, кровь отлила от его щёк, он посмотрел на Алели глазами, полными слёз, и прошептал прерывающимся голосом:
— Я вас люблю, Алели! Я люблю вас!
Не веря своим ушам, Алели взглянула на него и поняла, что и это желание Зербино исполнилось, как и все другие.
Что сказать в заключение?
Говорят, что король Мушамиель, узнав, где находится принцесса Алели, приезжал навестить дочь и зятя, но провел с ними всего один день, так как опасался, что радость свидания может повредить его здоровью.
А Зербино и Алели счастливо прожили до ста лет (а может быть, и больше) в прекрасном замке, который подарила им фея вод.
И если вы тоже хотите быть счастливыми, знайте: прежде всего надо научиться желать. То, чего вы сильно хотите, непременно сбудется.
Как петушок попал на крышу
Испанская сказка
Жила-была на птичьем дворе прекрасная чёрная курица. На голове она носила маленькую корону, как испанская королева. А на ногах у неё были широкие штаны, как у турецкой султанши. По пятам за ней ходила дюжина цыплят — шесть курочек и шесть петушков.
Курочки были похожи на свою мать, а петушки — на отца, самого храброго и галантного петуха во всей Кастилии.
Мальчики уже немного умели кричать «ку-ка-ре-ку», а девочки премило кудахтали. Все они были очень умные и красивые цыплята.
Но был у курицы ещё один сынок — тринадцатый. Вот уж этот нисколько не походил ни на отца, ни на мать. Сказать по правде, он ни на что не был похож, этот тринадцатый цыплёнок, — у него не хватало одной лапки, одного крыла и одного глаза.
Цыпленок скакал по двору на одной ноге, размахивая одним крылом и посматривая вокруг одним глазом. Но это не мешало ему кричать громче всех и выхватывать из материнского клюва зёрна и червяков вдвое быстрее, чем это делали все его двуглазые и двуногие сёстры и братья.
Казалось бы, уж если вы уродились на свет хромым, кривым и однокрылым, самое лучшее и разумное для вас — вести себя скромно. Но, должно быть, у этого тринадцатого цыплёнка не хватало не только ноги, но и ума в голове. Во всяком случае, он вёл себя задорнее и горделивей, чем все боевые петухи от Бургоса до Мадрида.
Он никому не желал уступать дорогу, никого не удостаивал своей дружбой, ни с кем не хотел делиться ни добычей, ни подачкой.
Целыми часами простаивал он над какой-нибудь канавкой, полной воды, или над лужей, которая никогда не просыхает подле колодца, и, слегка склонив голову набок, любовался своим отражением.
А так как, по обычаю всех петухов, он от восторга закрывал глаза, — вернее было бы сказать, один-единственный глаз, — то ему и казалось, что он самая прекрасная и важная птица на свете.
Если куры начинали громче обычного кудахтать на своём насесте, он говорил, что это они раскудахтались с досады на то, что он глядит на них только одним глазом.
Если кто-нибудь из братьев нечаянно толкал его или выхватывал у него из-под носа червяка, он кричал:
— Всё зависть! Всё ку-ку-ревность! — и сразу кидался в драку.
Всякое чужое «ку-ку-ре-ку» выводило его из себя. Но как он ни старался перекричать всех своих братьев — родных, двоюродных и троюродных, — это ему никак не удавалось: вокруг было слишком много петухов, ещё более горластых, чем он.
И вот в конце концов он решил попросту покинуть этот жалкий птичий двор, где только и умеют, что кудахтать да дремать, сидя на насесте.
— Матушка, — сказал он. — Испания мне надоела! Я отправляюсь в Рим.
— Куда? Куда? — закричала в ужасе курица.
— В Рим! — сказал тринадцатый цыплёнок. — Мне хочется видеть римского папу. Да и ему, конечно, будет интересно поглядеть на меня.
— Что ты, мой мальчик, — сказала бедная курица, — ведь это страшно далеко! Ты заблудишься.
— Пустяки! — ответил цыплёнок. — Все дороги ведут в Рим.
— Предположим, — сказала курица. — Но будь уверен, что задний двор, на котором ты родился, стоит любого двора, даже королевского. Нигде на свете ты не найдёшь такого уютного курятника, выбеленного чистейшей извёсткой, таких тенистых шелковичных деревьев, под ветвями которых можно укрыться и от дождя и от зноя, такой огромной, такой величественной, такой душистой кучи навоза!.. А сколько здесь червей! Ведь их и разыскивать не нужно — наклони голову и клюнь! Наклони голову и клюнь! Я уж не говорю о том, что здесь ты окружён любящей родней. Все петухи и куры вокруг — наши двоюродные и троюродные… И, кроме того, три великолепных сторожевых пса днём и ночью охраняют нас от лисицы. Не забывай этого, дитя моё!
— Ах, это-то мне и невыносимо! — сказал цыплёнок и махнул своим единственным крылом. — Эти ищейки не дают нам шагу ступить. Собаки! А уж что касается родни, так будем откровенны, матушка: мои братцы и сёстры только и умеют горланить да кудахтать, у всех моих двоюродных — куриные мозги, а троюродные ещё в скорлупе были настоящими болтунами. Нет, и не уговаривайте меня! Я ни за что не останусь в этой дыре. Я хочу видеть свет и хочу, чтобы свет увидел меня!
— Ты хочешь, чтобы свет увидел тебя? — спросила курица грустно. — Но разве ты никогда не гляделся в лужицу, друг мой? Разве ты не знаешь, что у тебя не хватает лапки, глаза и крыла? Ох, и тем, кто смотрит в оба, не так-то легко уберечься от всяких бед, а что будет с тобой, мой бедный одноглазый мальчик!
— Вы скоро это узнаете, — ответил тринадцатый цыплёнок и вытянул шею так гордо, как это умеют делать только кастильские петухи. — Да, я не похож на своих братьев, но и я вылупился из яйца для того, чтобы удивить свет и занять в нём высокое положение. Моё место не здесь, на этой навозной куче, среди глупой домашней птицы. Прощайте, матушка! В Рим! В Рим!
— Погоди же, погоди, дитя мое! — закричала курица. — Дай мне обнять и благословить тебя!
— Вы слишком чувствительны, матушка, — ответил цыплёнок. — А впрочем, если это вам доставит удовольствие… — И он наклонил голову.
— Выслушай меня, сын мой, — сказала курица, приподнимая лапку. — Два-три совета — это всё, что я могу дать тебе на дорогу. Во-первых, избегай поваров и поварят — их легко узнать по белым колпакам, передникам и ножам, которые они носят сбоку, за поясом. У этих людей нет ни стыда, ни совести. Они настоящие разбойники. Им ничего не стоит зарезать нас среди бела дня и ощипать до последнего пёрышка… Во-вторых, будь услужлив, приветлив и учтив. Недаром говорят: «Кто меняет в дороге коня на осла — сам осёл; кто меняет услугу на услугу — мудрец». Я сама помню один случай…
— Извините меня, матушка, — перебил её цыплёнок. — Всё это очень интересно, но мне, к сожалению, некогда, я должен спешить. Передайте моё нижайшее кукуреку братьям, сёстрам и прочей родне.
