Английский язык с Марком Твеном. Принц и нищий (Mark Twain. The Prince and the Pauper) - Twain Mark (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗
He was magnificently habited (он был великолепно облачен) in a doublet of white satin (в камзол из белого атласа), with a front-piece of purple cloth-of-tissue (с нагрудниками из пурпурной парчи), powdered with diamonds (усыпанный бриллиантами), and edged with ermine (и отороченный горностаем). Over this he wore (поверх этого он носил; to wear — носить) a mantle of white cloth-of-gold (белый с золотом парчовый плащ), pounced with the triple-feather crest (с выбитым изображением герба из трех перьев; to pounce — выбивать выпуклый рисунок), lined with blue satin (с полосами из синего атласа), set with pearls and precious stones (усыпанный жемчужинами и драгоценными камнями), and fastened with a clasp of brilliants (и застегнутый застежкой из бриллиантами). About his neck hung the order of the Garter (на его шее висел орден Подвязки; about — вокруг; to hang — висеть), and several princely foreign orders (и несколько княжеских иностранных орденов); and wherever light fell upon him (и когда бы свет ни падал на него; to fall — падать) jewels responded with a blinding flash (драгоценности отвечали ослепительной вспышкой). O, Tom Canty, born in a hovel (о, Том Кэнти, рожденный в лачуге), bred in the gutters of London (выращенный в канавах Лондона; to breed — выводить породу), familiar with rags and dirt and misery (знакомый с лохмотьями и грязью и нищетой), what a spectacle is this (какое это зрелище)!
flourish [`flAr?S], roar [rO:], foreign [`fOr?n]
There was a flourish of trumpets within; and the prince's uncle, the future great Duke of Somerset, emerged from the gateway, arrayed in a 'doublet of black cloth-of-gold, and a cloak of crimson satin flowered with gold, and ribanded with nets of silver.' He turned, doffed his plumed cap, bent his body in a low reverence, and began to step backward, bowing at each step. A prolonged trumpet-blast followed, and a proclamation, 'Way for the high and mighty, the Lord Edward, Prince of Wales!' High aloft on the palace walls a long line of red tongues of flame leaped forth with a thunder-crash; the massed world on the river burst into a mighty roar of welcome; and Tom Canty, the cause and hero of it all, stepped into view, and slightly bowed his princely head.
He was 'magnificently habited in a doublet of white satin, with a front-piece of purple cloth-of-tissue, powdered with diamonds, and edged with ermine. Over this he wore a mantle of white cloth-of-gold, pounced with the triple-feather crest, lined with blue satin, set with pearls and precious stones, and fastened with a clasp of brilliants. About his neck hung the order of the Garter, and several princely foreign orders'; and wherever light fell upon him jewels responded with a blinding flash. O, Tom Canty, born in a hovel, bred in the gutters of London, familiar with rags and dirt and misery, what a spectacle is this!
CHAPTER X (Глава десятая)
WE left John Canty dragging the rightful prince (мы оставили Джона Кэнти, когда он тащил истинного принца) into Offal Court (в Тупик отбросов), with a noisy and delighted mob at his heels (с шумной и радостной толпой у его пят, каблуков = смотрящей им вслед). There was but one person in it (был только один человек в ней /толпе/) who offered a pleading word for the captive (который вступился: «внес защищающее слово» за пленника), and he was not heeded (и на него не обратили внимания; to heed — обращать внимание, учитывать, слушаться); he was hardly even heard (он был едва ли даже услышан), so great was the turmoil (так велик был шум). The prince continued to struggle for freedom (принц продолжал бороться за свободу), and to rage against the treatment (и восставать против обращения) he was suffering (которое он выносил), until John Canty lost what little patience was left in him (пока Джон Кэнти не потерял то малое терпение, которое оставалось в нем; to lose — терять; to leave — оставлять), and raised his oaken cudgel (и поднял свою дубовую дубину) in a sudden fury (во внезапной ярости) over the prince's head (над головой принца). The single pleader for the lad (единственный защитник юноши) sprang to stop the man's arm (прыгнул, чтобы остановить его руку; to spring — прыгать), and the blow descended upon his own wrist (и удар опустился на его собственное запястье). Canty roared out (Кэнти прорычал):
'Thou'lt meddle, wilt thou (ты хочешь вмешаться; wilt — устар. вместо will)? Then have thy reward (тогда получай по заслугам: «получай твое вознаграждение»).'
His cudgel crashed down upon the meddler's head (его дубина с грохотом рухнула на голову вмешавшегося); there was a groan (там был = раздался стон), a dim form sank to the ground among the feet of the crowd (слабое тело упало на землю между ног толпы; to sink — погружаться, тонуть), and the next moment it lay there in the dark alone (и в следующее мгновение оно лежало там в темноте одно). The mob pressed on (толпа наседала), their enjoyment nothing disturbed by this episode (их веселье совершенно не нарушенное этим происшествием).
Presently the prince found himself in John Canty's abode (вскоре принц нашел себя = оказался в жилище Джона Кэнти), with the door closed against the outsiders (с дверью, закрытой от чужаков; against — против). By the vague light of a tallow candle (при тусклом свете сальной свечи) which was thrust into a bottle (которая была вставлена в бутылку; to thrust — толкнуть, засунуть), he made out the main features of the loathsome den (он рассмотрел черты отвратительной трущобы), and also of the occupants of it (и также жителей ее). Two frowsy girls and a middle-aged woman (две неряшливые девочки и среднего возраста женщина) cowered against the wall in one corner (съежились у стены в углу), with the aspect of animals habituated to harsh usage (с видом животных, привыкших к грубому обращению), and expecting and dreading it now (и ожидающих и страшащихся его сейчас). From another corner stole a withered hag (из другого угла выползла дряхлая карга; to steal — красть(ся)) with streaming gray hair and malignant eyes (с развевающимися седыми волосами и злобными глазами). John Canty said to this one (Джон Кэнти сказал ей):
'Tarry (обожди)! There's fine mummeries here (тут чудесный балаган; mummery — рождественская пантомима; маскарад). Mar them not till thou'st enjoyed them (не прерывай его, пока не насладишься им; to mar — искажать, портить; ‘st = hast — устар. вместо have); then let thy hand be heavy as thou wilt (тогда позволь своей руке быть (такой) тяжкой, как ты захочешь). Stand forth, lad (встань-ка тут, парень). Now say thy foolery again (теперь скажи свои глупости снова), an thou'st not forget it (если ты не забыл их). Name thy name (назови твое имя). Who art thou? (кто ты).
patience [`pe?S(?)ns], oaken [`?uk(?)n], feature [`fi:tS?]
WE left John Canty dragging the rightful prince into Offal Court, with a noisy and delighted mob at his heels. There was but one person in it who offered a pleading word for the captive, and he was not heeded; he was hardly even heard, so great was the turmoil. The prince continued to struggle for freedom, and to rage against the treatment he was suffering, until John Canty lost what little patience was left in him, and raised his oaken cudgel in a sudden fury over the prince's head. The single pleader for the lad sprang to stop the man's arm, and the blow descended upon his own wrist. Canty roared out:
'Thou'lt meddle, wilt thou? Then have thy reward.'
His cudgel crashed down upon the meddler's head; there was a groan, a dim form sank to the ground among the feet of the crowd, and the next moment it lay there in the dark alone. The mob pressed on, their enjoyment nothing disturbed by this episode.
