Сказки Западной Африки. Живой огонь - Автор неизвестен (книги бесплатно полные версии txt) 📗
А время все шло…
Князь Большой реки был веселым, добрым и щедрым. И счастливым. И дети его тоже были счастливы. Но их мать с каждым годом грустила все больше и больше. Таковы уж дети Адама-Н'Диайе: когда нет забот и печалей, начинает чего-то им недоставать!
И вот князь Большой реки заметил, что жена его не так весела и радостна, как прежде. И спросил он Кхари-Гайе:
— Что с тобой, жена моя? Почему ты грустишь, когда остаешься одна?
— О мой добрый, мой великодушный супруг! — ответила Кхари-Гайе. — Я хотела бы хоть ненадолго вернуться в мою страну и показать нашим детям деревню, где я родилась. Там я тоже в детстве была счастливой. И даже потом, в тяжелые времена, каждый редкий счастливый день моей юности казался мне там еще драгоценней. Я хотела бы показать моей мачехе, если она жива, — а я горячо на это надеюсь! — я хотела бы показать ей все, чем ты меня одарил, все, что ты сделал для бедной сиротки Кхари-Гайе!
— Будь по-твоему, женщина! — согласился князь Большой реки. — Погости в своей деревне, повидай своих подруг и свою злую мачеху, — да, она еще жива! Но никому никогда не говорите — ни ты, ни твой сын, ни твоя дочь — о том, с кем вы жили, и где вы жили, и что вы тут делали. Никому и никогда!
Поднял их князь Большой реки из глубины на песчаную отмель и сказал:
— Через семь дней вы вернетесь сюда, и ты, Кхари, скажешь три раза:
Ферр гу догг!
Ферр гу догг!
Ферр гу догг!!!
Пояс порван,
Расторгнута связь,
Пояс порван.
И тогда я вас встречу!
Кхари с детьми дошли до деревни. Остановились они у колодца, и Кхари показала детям огромный калебас из красного дерева, наполовину вросший в землю: теперь он служил поилкой для овец, ослов и деревенских коз. Это был тот самый калебас, с которым посылала ее за водой мачеха Панда. Никто не мог унести его обратно в деревню с тех пор, как белый конь князя Большой реки напился из этого калебаса!
Когда мачеха Панда, старая и сморщенная, словно кора тамаринда, увидела юную Кхари — такую же юную и прекрасную, — она упала навзничь, ее хватил паралич, и у нее отнялся язык до конца ее дней.
Подруги Кхари-Гайе — все давно замужние — сбежались, сгорая от любопытства. Всем хотелось узнать, что же сталось с Кхари-Гайе с того дня, когда у колодца вдруг появился огромный питон и запел громким голосом:
Кхари-Гайе, Кхари-Гайе!
Ожерелья тут, ожерелья там,
Шея в золоте, в янтарях!
Кто видел Кхари-Гайе?
Никому ее не отдам…
Подруги с восторгом разглядывали ее браслеты и ожерелья, ее подвески из янтаря, куда более крупные и красивые, чем те, что оставила покойная Кумба своей дочери.
Но Кхари-Гайе умело избегала ответов и, наоборот, сама все время расспрашивала о том и о сем, об умерших и о живых, о стариках, о мужьях подруг и обо всех их детях, рожденных с тех пор, как она покинула деревню. Подруги сгорали от любопытства, но Кхари-Гайе ничего им не говорила.
И тогда самые настырные принялись за детей. Они их заласкивали и закармливали, но на все их вопросы сын Кхари-Гайе отвечал все время одно и то же:
— Кхам! Я не знаю!
Ибо он уже слышал от своего отца, что за «кхам» (я не знаю) никому еще не отрубали голову и никого еще не бросали в темницу.
Но его сестра держалась только до шестого дня. А на шестой день язык ее развязался, и она рассказала все, что могла, — а это было немало! — подругам своей матери. И подруги, разумеется, не смогли удержать языки ночью рядом со своими мужьями.
И вот мужья отправились утром на берег Большой реки, и один из них запел, призывая князя:
Ферр гу догг!
Ферр гу догг!
Ферр гу догг!
И выплыл питон из глубоких вод и вышел на берег как раз в ту минуту, когда к реке уже бежала Кхари-Гайе со своими детьми.
Но мужчины деревни набросились на питона и забили его насмерть палками.
Перед самой смертью превратился он в князя Большой реки и сказал жене своей Кхари-Гайе:
— Женщина, я был счастлив с тобой. И сейчас я счастлив, что умираю не из-за тебя. Но ты не сумела воспитать свою дочь, как твоя мать Кумба воспитала тебя. Ты была к ней слишком снисходительна и не научила ее мудрости жизни. За это отныне ты станешь горлицей, птицей красивой, но слабой, и всю свою жизнь будешь петь на вершинах деревьев и на крышах хижин:
Ферр гу догг!
Кер гу тасс!
И сказал своей дочери умирающий князь Большой реки:
— Ты не смогла и не захотела удержать язык за зубами! За это ты превратишься отныне в молочай и будешь плакать всю жизнь горькими слезами, едва к тебе прикоснутся!
И уже из последних сил прошептал князь Большой реки сыну:
— А ты, сын мой, ныряй в нашу реку и никогда не выходи из ее глубоких вод!
И он умер.
Сын князя Большой реки нырнул в волны и навсегда исчез в глубине.
А горлицы на вершинах деревьев и на крышах деревенских хижин поют до сих пор:
Ферр гу догг!
Пояс разорван!
Кер гу тасс!
Расторгнута связь.
Ферр гу догг!
Кер гу тасс!
И молочаи в джунглях и вдоль полей до сих пор плачут горькими слезами, едва к ним прикоснешься.
Город, где чинят людей
Собрались девушки в лес за травами. Набежала туча с востока, и пошел дождь. Девушки сбежались к баобабу, забрались в дупло, а злой дух запечатал вход. Дождь кончился, и злой дух велел, чтобы каждая из девушек отдала ему свое ожерелье и накидку, иначе он не выпустит их. Все послушались, кроме одной. Осталась она в дупле, а подруги пошли домой.
Вернулись девушки домой, рассказали обо всем матери своей оставшейся подруги, и мать сбегала посмотреть на дерево издали. Увидела она, что над большим дуплом есть еще одно, поменьше. Потом вернулась домой, приготовила еды и вечером пришла к дереву.
— Дочка, — говорит она, — протяни руку, я принесла поесть.
Просунула она еду в маленькое дупло, девушка взяла и стала есть, а мать вернулась домой.
Случилось так, что их слышала Гиена. Подождала Гиена, пока мать уйдет, потом пришла к дереву и говорит:
— Дочка, протяни руку, я принесла поесть. А та отвечает:
— Это не мамин голос, — и не протянула руку.
Пошла Гиена к кузнецу и говорит:
— Выкуй мне новый голос, чтобы был как человеческий.
Кузнец согласился, но предупредил:
— Если ты съешь кого-нибудь, то голос опять звериный станет.
— Не съем, — пообещала Гиена.
Выковал ей кузнец новый голос, и побежала Гиена к дуплистому баобабу. Вдруг по дороге увидела многоножку, не удержалась и съела. Потом пришла Гиена под дупло и говорит:
— Дочка, протяни руку, я принесла поесть. А девушка отвечает:
— Это не мамин голос.
Рассердилась Гиена, вернулась к кузнецу и хотела его съесть, но тот сказал:
— Стой! Почему ты хочешь меня съесть? И Гиена ответила:
— Потому что ты не изменил мне голос, как надо. Тогда кузнец говорит:
