Иисус и Джуфа - Бонавири Джузеппе (книги онлайн полностью TXT) 📗
Немудрено, что младенец Иисус заболел. А мать не могла к нему прийти — за ней следили норманны: всюду простиралась недремлющая рука короля. Иисуса взяла к себе Магдалина, мать Джуфы, которая жила за деревней, по ту сторону Салемских ворот, и из ее дома было видно, как зарождаются на небе тучи и, курясь, ползут в долину. Мальчик схватил малярию, которую приносят нам с равнины порывы ветра и комары.
— Это тоже ваш сын? — участливо спрашивали ее соседки. — Что с ним такое?
— Малярия, — отвечала опечаленная Магдалина, предпочитавшая выдавать Иисуса за племянника из страха, как бы не схватили его коварные солдаты, рыскавшие по всей округе.
Иисус, заботливо укутанный Магдалиной, сидел перед открытой дверью и глядел на пустынные Салемские ворота, над которыми сгущался вечерний туман. Его била лихорадка, потому что малярия, как блуждающий огонек, не может согреть ледяную пустыню.
— Иисусик мой, цветик мой, — подбадривала его Магдалина. — Сейчас многие ребята в деревне дрожат от холода. Уж такая это болезнь, малярия, никого не щадит — ни лягушку, ни лисицу, ни рыжего зайца. Никуда от нее не денешься.
И правда, даже птиц на оливах трясла лихорадка, всюду сеявшая смерть в дождливый ноябрь месяц.
А теперь оставим Иисуса и вернемся к Орланду и Ринальду.
— Вот вы, оказывается, где! — сказал им сарацин, которого послал на их поиски дядюшка Михаил Гавриил, башмачник.
— А где же нам быть? — удивился Орланд.
— У Иисуса малярия, будь она проклята! Его бьет лихорадка.
Поскакали они. Орланду, правда, хотелось еще разок взглянуть на апельсиновые деревья в садах, сверкающие золотистыми плодами, на звезды Медведицы, но Ринальд торопил его:
— Скорее! Некогда природой любоваться, больной Иисус ждет.
Мчатся они по изогнутому склону, мнут побеги каперсов, пробивающиеся среди камней.
— О Орланд, о Ринальд, — просят, узнавая их, старики, — спасите нас от злой малярии!
А что они могут? Разве мечами — Дурлинданой и Фусбертой — одолеешь такую напасть, как малярия? И все-таки кое-что придумали. Своими сверкающими щитами, что прошиты золотыми нитями, стали они посылать с Салемских ворот отраженные лучи заходящего солнца младенцу Иисусу и замерзшим старикам. От яркого света белели двери, сиял венец на голове Иисуса, вокруг разливалась благодать. Все были рады-радехоньки.
— Что это с солнцем? — удивлялись люди. — Не успело зайти — и опять всходит.
Но торопили рыцарей неотложные дела: пора им было мчаться в погоню за Ферраy и Сакрипантом.
— Еще увидимся, Иисус, — сказал на прощанье Орланд. — Сражайся с болезнью. — И они уехали.
Джуфа не покидал Иисуса, даже когда тот впадал в долгое забытье. Раз, чтобы развлечь младенца, который хоть и был желт, как осенний лист, но чувствовал себя лучше, Джуфа сказал гвоздю:
— Гвоздик, гвоздик, стань из железного золотым!
— Да ты что говоришь-то, дурачок? — сказала мать. — Совсем спятил!
Но гвоздь засверкал чистым золотом — вот какая божественная сила была у Джуфы!
— Ну тебя, — рассердилась матушка Магдалина. — Нашел время творить чудеса!
Но Джуфа чувствовал свое родство с миром. Увидев мух, которые, спасаясь от холодов, облепили потолочную балку, он сказал им:
— Станьте бабочками!
И те превратились в бабочек и полетели среди цветущих роз и фиалок, среди зеленой листвы.
— Может, хватит, болван? — бранила его Магдалина. — И зачем я только не размозжила тебе башку, как остальным твоим слабоумным братьям?
В Салемских воротах клубилась пыль, жалобно плакала крапива, грустили камни. Иисус радовался чудесам Джуфы.
Беззвучно пролетела летучая мышь, и Джуфа сказал ей:
— Стань воробьем!
Тут же стала она воробьем; запел воробей, зачирикал.
Чтобы развеселить младенца, создал Джуфа разные маленькие инструменты: свистульку, свирель с семью дырочками, скрипку с веревочками вместо струн. Слетелись послушать их любопытные птицы: дрозд, куропатка, ворон.
Иисус чувствовал себя лучше, отступила от него лихорадка, сама, видно, выдохлась. Захотелось и ему поиграть на этих инструментах, самому сотворить чудо. Но не было в нем силы Джуфы.
— Стань дроздом, — говорил он воробью, но тот во славу Бога Морокуна оставался воробьем. — Стань хлебом, — говорил он камню, и камень нехотя поворачивался, но хлебом не становился.
Матушка Магдалина выходила из себя.
— Иисусик, и ты туда же! Да оставьте вы жизнь в покое, не надо ничего переделывать в этом таинственном мире! Сама виновата — взяла чертяку в дом!
В довершение всего новость распространилась по деревне: шу-шу, тары-бары. Прослышали бедняки, одна женщина просит:
— Джуфа, у меня есть хлеб, только мало, сделай из одного хлеба два.
Джуфа раз — и готово.
У другой коза шелудивая, с кривыми рогами.
— Джуфа, видишь? У нее нет молока, наполни ей вымя.
И вымя наполнялось.
Пришли самые бедные.
Они пели примерно так: «Когда, Иисус, мы родились, нам не повезло: три дня не было солнца и четыре ночи не светила луна. Кто несчастным рождается, таким же и помирает. Кому не дано счастья, тому его не видать».
Что там говорить. Люди все шли и шли, дом Магдалины не мог вместить столько народу. Магдалина, от гнева вся красная — при ее-то черноте! — повторяла:
— Чтоб вы провалились! У самой в доме шаром покати. Нечего мне вам дать, кроме корки сухого хлеба с луком.
Звонил колокол — это подавала голос колокольня Святой Марии. По крышам сеял мелкий дождь. Магдалина угощала также печеными маслинами и водой из взбаламученного дождиком ручья. Иисус радовался при виде всех этих людей, играл на скрипке, которую смастерил Джуфа. Другие били в бубны, дули в свистульки и тоже радовались. Шелестел дождь, гремел гром вдали, холодало.
— Ох, до чего холодно! — приговаривал Чиччо Спичка.
— Ох, до чего холодно! — вторил старенький Анджело.
— Холоду с голодом не сдружно, — вздохнула Магдалина. И набросилась на Джуфу: — Джуфа, горе мое, пропади ты пропадом со своими чудесами! А Иисуса кто ими заразил — не ты? Ступай в лес по дрова! Живо, кому говорят, каин!
Был тристатрехтысячный год с того дня, как Бог создал мир, холод не убывал, он леденил оливы и камни. Джуфа примчался в лес, где заиндевевшие птицы не могли открыть смерзшийся клюв.
— И вам холодно? — спросил он.
Нарубил Джуфа топором терниев да репьев, наполнил мешок — и домой по белым тропкам, по долине без единого цветика. Люди, повстречав его, спрашивали:
— Чего несешь, Джуфа?
— Потрогай — и узнаешь.
— Ой! У тебя там тернии? Руку уколол!
— Вот тебе и ответ.
Пришел он назад, зовет мать:
— Матушка Магдалина, я дрова принес!
Она трогает мешок.
— Ой! Да это тернии! У всех дети как дети, а у меня дурак безголовый. Ступай опять в лес!
Пошел бедный Джуфа. Встретил по дороге стадо, что текло черным потоком, увидал скованную стужей оливу. «Возьму ее», — сказал он себе. Обхватил дерево могучими руками и выдернул с корнем. Олива кричала от боли, верхушку дерева окутывал туман.
Пришел Джуфа в деревню.
— Матушка Магдалина, идите сюда! Помогите мне.
— Ты вырвал оливу! О мой Иисусе! О Бог Морокун!
Разрубили они оливу, всем дров хватило, развели огонь, побежало пламя по сучьям, согрело и воробья, и копыто осла Ронделло.
Однажды собирается мать в храм.
— Джуфа, — говорит, — опять кровь в жилах стынет, пойду в храм, помолюсь Богу Морокуну. Коли выйдет солнышко, впусти его в дом, и еще свари кашу своему братику, что в люльке лежит. Да поаккуратнее!
Иисус, который уже поправился, где-то пропадал. У него не было слов для молитвы, он хотел снова услышать голос колосьев в поле — ласковый шелест, понятный лишь посвященному.
