Колесо Перепелкина - Крапивин Владислав Петрович (книги бесплатно без .TXT) 📗
– Яна Феликсовна, у вас замечательный сын, это видно сразу. Однако таланты его лежат, видимо, в каких-то иных сферах, не музыкальных. Я уверен, что они не замедлят обнаружить себя…
Мама была очень огорчена. Вася тоже, но все-таки меньше мамы. И главное, музыку любить он не перестал, хотя теперь стеснялся при всех «прилипать» к экрану, когда выступали оркестры. Приснившуюся музыку капель он не забыл и по-прежнему напевал ее в хорошие минуты. Тем более, что мартовский день с капелью снился ему еще не раз, словно напоминал о чем-то…
Вот и теперь Вася опять видел этот сон. А потом и его продолжение, про дождик…
И пока Вася спит, есть время о многом рассказать по порядку.
Кое-что про жизнь
В школе Васю звали только по фамилии. С первого дня – «Перепёлкин» да «Перепёлкин». Виновата в этом Инга Матвеевна. Ну, может быть, и сам Вася виноват, но она все-таки больше.
Первого сентября высокая учительница с длинным красивым лицом и немигающими глазами стала знакомиться с первоклассниками. Отчетливо сказала, что будет вызывать каждого по списку и каждый вызванный должен вставать и говорить «я». И началось:
– Аннушкин Петр!
– Я!
– Барбарисова Наталья!
– Я…
– Вовченко Валерий!
– Я-а-а…
– Не «я-а-а», а твердо – «Йя»!
– Ага. Йа-а-а…
– О, Господи… Гришина Вероника!…
…Вася уже хорошо знал алфавит. И терпеливо ждал букву «П». И вот:
– Панченко Маргарита!
– Я…
– Пере… палкин Василий!
Никто не отозвался.
– Что такое? Я сказала – Перепалкин! Нет такого?
Вася подумал и нерешительно встал.
– Может быть, Перепёлкин? Тогда это я.
– Ты – Василий?
– Конечно, Василий, – разъяснил он непонятливой Инге Матвеевне. – Только не Перепалкин, а Перепёлкин. А если там написано «Перепалкин», тогда это не я. Посмотрите, пожалуйста, дальше, может быть, там есть еще и настоящий я?
– Никого больше нет! Перепалкин Василий! Значит, это ты.
– Да, но только я не…
– Я поняла! Видимо, здесь перепутались буквы, вот и все. Невелика разница. Сядь.
Вася не сел.
– Нет, разница очень велика, – терпеливо разъяснил он, потому любил ясность. – Фамилия «Перепалкин» – это, видимо, от слова «перепалка». То есть когда люди спорят и ссорятся. А «Перепёлкин» – от слова «перепёлка», птица такая. Перепелки живут в полях и лугах. Если птенцам перепелки грозит опасность, она притворяется раненной, бежит под носом у охотника или зверя и уводит его от гнезда, нам про это еще в детском саду рассказывали.
Инга Матвеевна приоткрыла рот и наконец мигнула. И сообщила, что здесь не детский сад, а школа (которая скоро станет гимназией) и словесные перепалки между учеником и учителем тут непозволительны. Пусть Перепал… Перепёлкин сядет и не мешает дальнейшей проверке состава класса по утвержденному списку.
Вася хотел объяснить, что вовсе не устраивал перепалку, а только пытался рассказать о разнице между ссорой и птицей, но его соседка Маргарита Панченко (умная девочка), потянула его за подол нового пиджачка. Шепнула:
– Сядь, Перепёлкин. А то хуже будет…
Вася не понял, что должно быть «хуже». Но послушался. Потому что, Инга Матвеевна вызывала уже первоклассников на другие буквы: Раскатов… Уткина… Юдин… Ярцева… И ничью фамилию больше не перепутала. Впрочем, и Васину фамилию она теперь всегда говорила правильно. И отчетливо. Других она чаще называл по имени (а по фамилии – если только сердилась), Васю же всегда: «Пере-пёлкин». Васю это не то чтобы огорчало, но удивляло. Однажды он поднял руку и спросил:
– Инга Матвеевна, скажите пожалуйста. Почему другим мальчикам и девочкам вы говорите «Петя», «Саша», «Лена», а мне обязательно «Перепёлкин», а не «Вася»?
Инга Матвеевна посмотрела, не мигая, и сухо сказала;
– Потому, Перепёлкин, что у нас в классе еще три Васи. Я не хочу, чтобы вы запутались.
– Но ведь Копейкину, Мохову и Сергиенко вы говорите «Вася», а мне никогда.
– Дело в том, что эти Васи не рассуждают так много, как ты. Сядь, пожалуйста. Все слушайте домашнее задание…
Вася не сел сразу. Хотел еще разъяснить Инге Матвеевне, что он вовсе не рассуждает «так много», это во-первых, а во-вторых, имя человека и любовь к рассуждениям никак не связаны друг с другом, потому что… Но Маргарита Панченко привычно дернула его за полу.
– Сядь, Перепёлкин. Опять скребешь на свою голову…
Все ребята в первом «Б» тоже звали его по фамилии, как учительница. Видимо, сперва брали пример, а потом привыкли…
В конце сентября состоялось родительское собрание. Васины мама и папа пришли на него вдвоем. Инга Матвеевна стала рассказывать родителям, как обстоят дела в первом «Б»: кто как себя ведет, кто учится старательно, а кто не очень. Про Перепёлкина сказала:
– Неглупый мальчик, да. Но то и дело пытается рассуждать. Где надо и где не надо…
– Простите, но семилетнему мальчику, наверно, еще трудно разобраться, где рассуждения нужны, а где нет, – осторожно заметила мама.
Инга Матвеевна ответила. что «если трудно, незачем этим заниматься вообще; главная задача первоклассника – сидеть и внимательно слушать учительницу».
– Но мне казалось, что способность к рассуждениям – одно из свойств, которые школа должна прививать своим питомцам, – осторожно сказал папа.
– Это свойство они обретают самостоятельно. Причем слишком рано и в больших количествах, – сообщила Инга Матвеевна. – А как быть учителю? У меня в классе двадцать восемь человек, и если с каждым я буду пускаться в словопрения, как вести уроки?..
Мамы, папы и бабушки сочувственно загудели: в самом деле – как?
– Взять того же Перепёлкина. Недавно подымает руку и задает очередной вопрос: почему все должны учиться чтению по букварю, если многие дома уже читают толстые книжки? Я говорю: «Потому что такая школьная программа». А он: «Но ведь люди все разные, значит и программы надо сделать разные». Представляете, какой министр просвещения! Где я возьму отдельную программу на каждого? Есть утвержденные учебные планы!
– М-да… – негромко произнес папа.
– Я не понимаю: что вы хотели сказать вашим «м-да»? – спросила Инга Матвеевна.
– Я хотел сказать «м-да…» – сухо разъяснил папа.
Дома родители заспорили. Мама сказала, что своим глупым замечанием папа навсегда испортил ребенку школьную жизнь. Учительница станет «отыгрываться» на мальчике.
– Но что я сказал? Одно коротенькое слово!
– Это коротенькое слово обойдется Василию длинными бедами, на долгие годы! Она и так-то его не жаловала, а теперь…
– Но разве я виноват, что она такая ду… думает, что детей надо стричь под одну гребенку!
– Это не она, а вся школьная система! Иди со своими претензиями к министру или президенту! А учителя – несчастные люди! У них крохотная зарплата, а в классах каждый второй – дебил!
Папа сказал, что можно, он пойдет к президенту завтра или на той неделе? А сейчас он чертовски устал и хотел бы просмотреть передачу «Футбольный клуб».
Мама сказала, что футбол всегда интересовал папу больше собственного ребенка.
Папа сказал, что не всегда, а по субботам. Мама сказала…
– Василий, марш к себе! Нечего слушать, как отец говорит глупости!
Вася ушел за ширму. Там стояло навсегда раздвинутое кресло-кровать с Васиной постелью и письменный столик с лампой под желтым пластмассовым абажуром. Вася сел к столику и стал включать и выключать лампу (за окном синели ранние сумерки). Деревянная ширма (старинная, подарок тетя Томы, когда Вася родился) была с окошечками, затянутыми разноцветной бумагой. Тугая бумага усиливала любой звук (называется «резонанс»). Каждое словечко родительского скандала было слышно даже лучше, чем в комнате, хотя мама с папой старались приглушать голоса. Впрочем, Вася и не слушал, он все знал заранее, наизусть.
Эти ссоры, с чего бы ни начинались, раскручивались по одному плану. В конце концов мама обязательно скажет, что «незачем было жениться и заводить ребенка». Папа ответит, что ребенок у него замечательный, а вот мама его (то есть Васина) «при всех своих положительных качествах» кого угодно отправит на тот свет «своей женской логикой».
