Ледяна колокольня - Писахов Степан Григорьевич (прочитать книгу txt) 📗
Как Уйма выстроилась
Был я в лесу в саму ранну рань, день чуть зачинался. Дождик веселый при солнышке цветным блеском раскинулся.
Это друг-приятель мой, дождь урожайный, хорошего утра проспать не хотел.
Дождик урожайный, а мне посадить нечего, у меня только топор с собой. Ткнул я топор топорищем в землю. И-и, как выхвостнулся топор!
Топорище тонкой лесинкой высоко вверх выкинулось. Ветерком лесинку-топорище во все стороны гнет. А топор – парень к работе напористой.
Почал топор дерева рубить, обтесывать, хозяйственно обделывать, время понапрасну не терят.
Я от удивленья только руками развел, а передо мной по лесной дороге избы новосрублены рядами выставают. Избы с резными крылечками, с поветями. У каждой избы для колодца сруб, и у каждой избы своя баня. Бани двери прихлопнули: приучаются тепло беречь.
Я под избяны углы кругляши подсунул, избы легонько толконул и с места сдвинул.
Домов-обнов длинный черед покатился к деревне. Деревня наша до той поры мала была – домишков ряд коротенькой – и звалась не по-теперешнему.
Как новы дома заподкатывались! Народ без лишних разговоров дома по угору над рекой поставил рядом длинным на многоверстье.
С того часу деревню нашу и стали звать Уймой. Только вот мы, живя в ближности друг с дружкой, привыкли гоститься. В старой деревне мы с конца в конец перекликались, в гости зазывали и сами скоро отзывались. У нас не как в других местах, где на первый зов кланяются, на второй благодарят, после третьего зову одеваются.
В новой деревне из конца в конец не то что не докричишься, а в день и до конца не дойдешь. Мы уж хотели железну дорогу по деревне прокладывать – в гости ездить (транвая в те поры еще не знали). Для железной дороги у нас железа мало было. Мы для скорости движенья на обоих концах Уймы длинны пружины в землю концом воткнули. За верхний конец уцепимся, пружину пригнем. Пружина в обратный ход выпрямится. Тут только отцепись и лети, куда себя нацелил: до середины деревни али до самого конца.
Мы себе подушки подвязывали, чтобы мягко садиться было. Наши уемски для гостьбы на подъем легки.
Уйма выстроилась, выставилась. Окнами на реку и на заречье любуется. Стоит красуется, сама себя показыват.
А топор работает без устали, у меня так приучен был. Новы овины поставил, мельницу выстроил. Я ему, топору-то, новый заказ дал: через речки мосты починить, по болотам дощаты переходы перекинуть.
Да как завсегда в старо время, хорошему делу чиновники мешали.
Проезжали лесом полицейской с чиновником, проезжали в том месте, где топор хозяйствовал. Топор по ним размахнулся, да промахнулся.
Ох, в каку ярость вошли и полицейский и чиновник! Лесинку-топорище сломали, на куски приломали и спохватились!
– Ахти да ахти! Мы поторопились, не досмотрели, с чего началось, от кого повелось, не доглядели кого штрафовать и сколько взять.
Много жалели о промахе своем чиновник и полицейской.
Топор тоже жалел, что промахнулся, к ихней увертливости не приладился.
Так чиновник и полицейской до самого последнего своего времени и остались неотесанными.
Яблоней цвел
Хорошо дружить с ветром, хорошо и с дождем дружбу вести.
Раз вот я работал на огороде, это было перед утром. Солнышко чуть спорыдало.
Высоко в небе что-то запело переливчато. Приеду шалея. Песня звонче птичьей. Песня ближе, громче, а это дождик урожайный мне здравствуй кричит. Я дождику во встречу руки раскинул и свое слово сказал:
– Любимый дружок, сегодня я никаку деревянность в рост пускать не буду, а сам расти хочу.
Дождик перестал по сторонам разливаться, а весь на меня, и не то что брызгал аль обдавал, а всего меня обнял, пригладил, буди в обнову одел. Я от ласки такой весь согрелся внутрях, а сверху в прохладной свежести себя чувствую.
Стал я на огороде с краю да у дорожного краю босыми ногами в мягку землю. Чую, в рост пошел! Ноги корнями, руки ветвями. Вверх не очень подаюсь, что за охота – с колокольней ростом гоняться.
Стою, силу набираю да придумываю, чем расти, чем цвести? Ежели малиной, дак этого от моего имени по всей округе много. Придумал стать яблоней. Задумано – сделано. На мне ветки кружевятся, листики развертываются. Я плечами повел и зацвел. Цветом яблонным.
Я подбоченился, а на мне яблоки спеют, наливаются, румянятся. От спелых яблоков яблонный дух разнесся, вся деревня зарадовалась.
Моя жона перва увидала яблоню на огороде – это меня-то! За цветущей нарядностью меня не приметила. Рот растворила, крик распустила:
– И где это Малина запропастился, как его надо, так его нету! У нас тут заместо репы да гороху на огороде яблоня стоит! Да как на это начальство поглядит?
Моя жона словами кричит сердито, а личиком улыбается. И я ей улыбку сделал, да по-своему. Ветками чуть тряхнул и вырядил жону в невиданну обнову.
Платье из зеленых листиков, оподолье цветом густо усыпано, а по оплечью спелы яблоки румянятся. Моя баба приосанилась, свои телеса в стройность привела. На месте повернулась павой, по деревне поплыла лебедью.
Вся деревня просто ахнула! Парни гармони растянули, песню грянули:
Круг моей жоны хоровод сплели. Жона в полном удовольствии.
Цветами дорогу устилат, яблоками всех одариват. Ноженькой притопнула и звонким голосом запела:
Тако званье два раза сказывать не надо. Ко мне девки, бабы идут, улыбаются, да так хорошо, что теплый день еще больше потеплел. Все, что росло, что зеленело кое-как – все полной мерой в рост пошло. Дерева вызнялись, кусты расширились, травки встрепенулись, цветочками запестрели. Вся деревня садом стала. Дома как на именинах сидят.
Девки, жонки на меня дивуются да поахивают. Коли что людям на пользу – мне того не жалко. Я всех девок и баб-молодух одел яблонями. За ними старухи: котора выступками кожаными ширкат, котора шлепанцами матерчатыми шлепат, котора палкой выстукиват. А тоже стары кости расправили, на меня глядя улыбаются. И от старух весело коли старухи веселы. Я и старух обрядил и цветами, и яблоками. Старухи помолодели. Старики увидали – только крякнули, бороды расправили, волосы пригладили, себя одернули, козырем пошли за старухами.
Наша Уйма вся в зеленях, вся в цветах, а по улице – фруктовый хоровод.
Яблочно благорастворенье во все стороны понеслось и до городу дошло.
Чиновники носами повели – завынюхивали.
– Приятственно пахнет, а не жареным, не пареным, не разобрать, много ли доходу можно взять.
К нам в Уйму саранчой налетели. Высмотрели, вынюхали. И на чиновничьем собрании порешили:
– В деревне воздух приятно, жить легче, на том месте больше согласье, а посему всему обсказанному – перенести город в деревню, а деревню перебросить на городско место.
Ведь так и сделали бы! Чиновникам чем диче, тем ловче. Остановка вышла из-за купцов: им тяжело было свои туши с места подымать.
У чиновников сила в чинах да в печатях: припечатывать, опечатывать, запечатывать. У купцов сила была в капиталах ихних, в местах больших с лавками, лабазами, с домами каменными. Купцы пузами в прилавки уперлись, из утроб, как в трубы, затрубили:
