Таня Гроттер и птица титанов - Емец Дмитрий Александрович (читать книги без сокращений .TXT) 📗
Таня хмыкнула. Ну что тут скажешь? Великие слова великого человека. Можно выткать как девиз на домашних тапочках.
Окончательно с Ванькиным присутствием она примирилась в берлоге у Тарараха. Плечистый питекантроп очень заинтересовал Таню. Склонившись над зубоврачебным креслом, он загнутым кинжалом ковырял в зубах у гарпии. Гарпия широко разевала рот. Это была неприятная толстая особа средних лет, очень следящая за своей внешностью, капризная и мнительная. В зубах у нее застрял человеческий палец в прокушенной стальной перчатке.
– Смотри не поцарапайся! У нее зубы отравленные, – предупредил Ванька.
– Не боись! Не впервой, – буркнул Тарарах, приветливо махнув Таньке короткопалой кистью.
Он достал палец, осмотрел его и осторожно опустил в таз.
– Чей палец-то хоть? Не того, который жениться обещал? – поинтересовался он.
– Этот уже ни на ком не женится, – неприветливо ответила гарпия и улетела, хлопая крыльями.
– Злобная курица! А воняет от нее как! И чего ты всем помогаешь? – спросила Таня.
Тарарах редко разменивался на удивленные взгляды. Он был очень прост. Задали вопрос – отвечает. Не задали – молчит.
– Ну и помогаю. Может, и мне когда-нибудь кто-нибудь поможет, – просопел он, с усилием задвигая зубоврачебное кресло в нишу в стене, чтобы оно не мешалось.
– М-м-м… Она тебе хоть что-нибудь принесла за работу?
– Она принесла мне возможность ощутить себя нужным. Садись, Танька, ужинать! Не стоило тебе надолго зависать у лопухоидов. Не иначе они на тебя начихали! Ничего, отогреем!
Ужин у Тарараха был интереснейший. Что такое «много блюд», он не понимал и ел в основном мясо. Вот и сегодня питекантроп с таинственным видом выглянул в коридор, затем запер дверь на толстенный засов и застенчиво извлек из-за занавесочки часть туши вепря.
– Килограммов сорок мяска… На скромный шашлычок, пожалуй, должно хватить!
– Откуда вепрь? Из леса, вестимо? – спросил Ванька.
Тарарах со смущением передернул плечищами.
– Да, тут такая штуковина… Дубыня с Горыней опять повадились ловушки ставить на водопойной тропе. Надо бы Поклепу сказать, да ребят жалко. Ничего, я сам с ними это перетру! – буркнул он, взглянув на стоявшую в углу дубину.
Ванька усомнился, что питекантроп справится сразу и с Дубыней и с Горыней, и вызвался помочь.
– Ну, это уже завтра… Если надо, так мы и Таньку прихватим. А пока шашлычок! – решил Тарарах.
Вечер прошел отлично. Они жарили на огне мясо и почти жалели Дубыню и Горыню, которым хочешь не хочешь, а придется вправить мозги.
– Можно, конечно, и до послезавтра отложить. Авось они златорогого оленя грохнут, а я его первым найду! – пошутил Тарарах, однако Таня знала, что взбучки богатырям не миновать.
Много раз за сегодня сев в лужу, Таня теперь следила за собой, чтобы еще чего-нибудь не ляпнуть. Она жевала мясо и размышляла: странно, что Ванька и Тарарах до такой степени спелись, причем на уровне, который лежит глубже уровня слов.
Изредка Тарарах произносил нечто отрывистое и загадочное. Например: «Я тут все думаю. Оно, кажись, можно бы и того…» И Ванька мгновенно угадывал, что это было продолжением позавчерашнего спора, когда они вместе зашивали спину двуглавому хорьку. «Для жилы у него кожа слишком тонкая», – говорил он, и питекантроп с ним соглашался.
Лишь один раз Таня не выдержала и снова ляпнула глупость. Это когда она увидела на руке у Тарараха длинную, неаккуратно зашитую царапину.
– А это откуда?
Тарарах смущенно оглянулся куда-то на дальние клетки.
– Да тут… понимаешь, химера зубом зацепила… Она ничего, не злая… просто мясом подавилась, а когда я ей помог, решила, что я у нее мясо отбираю… Обычная, в общем, заморочка!
– Ты им помогаешь, а они тебя кусают и царапают. А ты все равно чему-то радуешься. Тупо как-то, – буркнула Таня. Она снова перестала понимать Тарараха и отчего-то разозлилась.
Ближе к концу ужина в дверь кто-то робко поскребся. Питекантроп открыл. На пороге стояла Дуся Пупсикова. В руках она держала маленькую клетку.
– Вы не посмотрите моего хомячка? Он сегодня вздрагивал во сне! – попросила она.
Тарарах заглянул в клетку.
– Прекрасный здоровый хомяк! Слегка перекормлен. Гоняй его побольше!
Дуся тревожно моргнула.
– А мне казалось, он такой худенький. Может, у него какие-то скрытые болезни?
– Вряд ли, – отрезал Тарарах, по-прежнему не делая ни малейших попыток дотронуться до хомяка.
Дуся Пупсикова огорчилась. Она была полна заботы, а забота, как известно, лучше всего проявляется, когда кого-нибудь лечишь. Тарарах, хотя и был грубоватым питекантропом, неплохо знал девушек подобного склада.
– Если хочешь, могу почистить ему зубы под общим наркозом. Приходи завтра! – предложил он, смягчившись.
Дуся просияла.
– Правда? Я как чувствовала! Он тогда перестанет вздрагивать во сне?
– Обязательно, – терпеливо пообещал Тарарах.
Просиявшая Дуся ушла. Питекантроп закрыл за ней дверь.
– Напрасно ей подарили этого хомяка. Она его того… до смерти залюбит. Надо бы собаку! Желательно крупную и с хорошим здоровьем, чтобы можно было ее продолжительно лечить.
– Собаку – это которая друг человека? – весело уточнил Ванька.
Его слова, как будто совсем простые, рассердили питекантропа.
– Собака – не друг человека! – строго поправил он.
– А кто? Враг, что ли? – удивился Ванька.
– Во многих отношениях она его учитель!
Таня разглядывала нож Тарараха. Он ей понравился – с ручкой из оленьего рога, синеватый, с широким лезвием. В берлоге у Тарараха было жарко. Таня бросила свитер на стол рядом с ножом, а через некоторое время, вспомнив о свитере, небрежно затянула его узлом вокруг пояса.
– Никто не видал моего ножика? Я его вроде куда-то сюда клал! – хватился питекантроп несколько минут спустя.
Таня и Ванька приняли в поисках ножа самое деятельное участие. Таня даже под стол залезла и надолго исчезла под ним, но, увы, поиски ничего не дали. Под конец Тарараху стало неловко.
– Да не надо, ребят! Слышь, Тань, вылазь! Перепачкаешься!.. Там не сказать, чтобы сильно грязно, но последний раз я там убирался еще до того, как обзавелся столом!
Таня выбралась, отряхивая колени, к которым прилипли кости крыла вымершей птицы дронт.
– А нож? Что, больше не нужен? – спросила она строго.
– Ну может, его заговорил кто. Второкурсники иногда балуют, – вздохнул Тарарах.
Чтобы отвлечься от потери ножа, питекантроп стал рассказывать, что в Заповедном лесу вторая неделя сентября всегда самая бурная. Жар-птицы слетаются со всего света продолжать род. Птицы-самцы привлекают самок зеленым, алым, желтым и жемчужным сияниями, повторяющимися через определенные промежутки времени. Самки же, отвечая на призыв, полыхают багряным так, что на лопухоидных спутниках, наблюдающих за Землей из космоса, выгорает оптика. К счастью, Грааль Гардарика чаще всего блокирует всякое наблюдение за Тибидохсом.
Таня принимала решения мгновенно.
– Пойдем посмотрим! – крикнула она, срываясь с места.
Питекантроп тоскливо оглянулся на шашлык.
– Ты что, Танька, ослепнешь! До ночи немного осталось.
– Мы успеем!
– Скала мешает, а пруд огибать придется со стороны перешейка с океаном.
– Ну так бегом…
– Нет, Тань! Бегом будет завтра! А пока будет ам-ам и бай-бай! – решительно заявил Тарарах.
Он поужинал и вытер жирные руки о волосы. Он хранил стойкое пещерное убеждение, что они от этого становятся лучше. И точно, волосы у питекантропа были отличные. И не только на голове, но и на груди, и на спине, и на плечах.
Позаботившись о волосах, Тарарах лег на шкуру, повернулся спиной к камину и закрыл глаза. Прошло десять минут. Со шкуры доносилось похрапывание. Решив, что питекантроп таким образом пожелал им «спокойной ночи!», Таня с Ванькой хотели уйти, но тут в большой клетке, стоявшей в дальнем углу, словно что-то взорвалось. Жар-птица со сломанным крылом заметалась, рассыпая сквозь прутья золотистые искры.
