Ветер в ивах - Грэм Кеннет (читаем книги онлайн бесплатно TXT) 📗
— Это как музыка, музыка в отдалении, — сонно кивнул Крот.
— И я так же думаю, — пробормотал дядюшка Рэт медленно и вяло. — Танцевальная музыка, которая звучит не переставая, но у нее есть слова, она переходит в слова, а потом опять — обратно, я иногда их даже различаю, а потом она снова — танцевальная музыка, а потом — только мягкий шепот камышей.
— Ты слышишь лучше меня, — печально заметил Крот. — Я совсем не слышу никаких слов.
— Погоди, я попробую их тебе пересказать, — пообещал дядюшка Рэт ласково. — Вот мелодия опять превращается в слова, тихие, но понятные: «Чтобы светлая чистая радость твоя — Не могла твоей мукою стать. — Что увидит твой глаз в помогающий час, — Про то ты забудешь опять!» Теперь камыши подхватывают: «Забудешь опять — забудешь опять», — они вздыхают, и слова переходят в шелест и шепот. А вот опять голоса возвращаются: «Прихожу, чтоб не мучился ты, — Я пружину капкана сломать. — Как силок твой я рву, видишь ты наяву, — Но про то ты забудешь опять!» Крот, греби поближе к камышам! Очень трудно понимать, и с каждой минутой слова звучат все тише: «Я целитель, я помощь, я друг, — Вам не надо заблудших искать. — Отыщу, исцелю, обсушу, накормлю, — Но прошу вас: забудьте опять!» Ближе, Крот, ближе! Нет, бесполезно, песня превратилась в шелест камыша.
— А что же эти слова означают? — спросил Крот, недоумевая.
— Этого я не знаю, — сказал дядюшка Рэт просто. — Я тебе их передал, как они достигли моего слуха. Ах! Вот они снова звучат, на этот раз ясно, отчетливо…
— Повтори их, пожалуйста, — попросил Крот, терпеливо прождав несколько минут и уже задремывая на жарком солнышке. Но ответа не последовало. Он оглянулся и понял причину молчания. Со счастливой улыбкой на лице и точно к чему-то прислушиваясь, утомленный дядюшка Рэт крепко спал на корме.
VIII ПРИКЛЮЧЕНИЯ МИСТЕРА ТОУДА
Когда мистер Тоуд оказался в сырой и зловонной темнице, он понял, что весь мрак средневековой крепости лежит между ним и внешним миром, где сияет солнышко. Там пролегают великолепные мостовые, где он еще так недавно бывал счастлив и развлекался как хотел, словно приобрел в безраздельную собственность все дороги Англии! Он бросился на пол ничком, зарыдал и предался самому черному отчаянию.
«Все, всему конец, — говорил он, — во всяком случае, конец процветанию мистера Тоуда, а это, в сущности, одно и то же, известного мистера Тоуда, прекрасного мистера Тоуда, богатого и гостеприимного мистера Тоуда, веселого, беззаботного и жизнерадостного! И как я могу надеяться снова оказаться на свободе, когда это вполне справедливо, что меня посадили в тюрьму (говорил он), потому что я угнал прекрасную машину таким наглым образом да еще так самоуверенно дерзил стольким толстым, краснолицым полицейским! (Тут рыдания стали его душить.) Дурак я, дурак, теперь придется мне томиться в этой крепости. За это время те, кто гордился знакомством со мной, окончательно забудут даже самое имя мистера Тоуда! О мудрый старина Барсук! О мудрый и дельный дядюшка Рэт! О благоразумный Крот! Какими основательными суждениями, каким великолепным пониманием людей и обстоятельств вы обладаете! Бедный, покинутый Тоуд!»
В жалобах, подобных этим, проводил он дни и ночи в течение нескольких недель, отказываясь от завтрака, обеда и ужина и даже от легких закусок, хотя старый и мрачный тюремщик, зная, что в кармане мистера Тоуда водятся денежки, неоднократно намекал ему, что кое-что для утешения и ободрения можно организовать с воли за соответствующую мзду.
У тюремщика была дочка, приятная девчонка, к тому же добросердечная, которая помогала отцу в нетрудных делах во время его дежурств. Особенно она любила животных. У нее была канарейка, чья клетка днем висела на гвозде, вбитом в массивную стену главной башни в крепости. На это очень досадовали заключенные: канарейка мешала вздремнуть после обеда. Кроме того, дочка тюремщика держала еще несколько пестреньких мышек и беспокойную, вертящуюся в колесе белку. Этой доброй девушке было от души жаль несчастного мистера Тоуда, и она однажды сказала отцу:
— Отец! Мне невыносимо видеть, как страдает и худеет этот несчастный зверь. Позволь мне им заняться. Ты же знаешь, как я люблю животных! Я его заставлю есть у меня из рук и вообще поставлю его на ноги.
Отец разрешил дочери делать все, что она хочет, потому что мистер Тоуд успел ему надоесть со всей его тоской, и капризами, и подлым характером. Она занялась подготовкой милосердного дела. И в тот же день постучалась в дверь погреба, где томился Тоуд.
— Ну, Тоуд, давай-ка взбодрись, — обратилась к нему девушка. — Садись к столу, вытри глаза и будь благоразумным зверем. И давай пообедай. Я сама приготовила. Все теплое, только что с плиты.
Это было жаркое с овощами, положенное между двух тарелок, и его аромат наполнил тесное подземелье. Всепроникающий запах капусты добрался до носа, когда мистер Тоуд в тоске лежал ничком на полу, и стал внушать ему мысль, что, может быть, жизнь не такая уж пустая и безнадежная вещь, как он себе вообразил. Но он продолжал подвывать и брыкаться ногами, не позволяя себя утешить. Сообразительная девушка на время удалилась, и, так как большая часть запаха горячей тушеной капусты осталась в помещении, мистер Тоуд между приступами рыданий потянул носом и немножечко призадумался, и постепенно к нему стали являться новые и вдохновляющие мысли: о рыцарстве, о поэзии, и о том, что ему еще предстоит совершить, и о просторных лугах, и о коровах, которые на них пасутся, и как их поглаживает ветер и солнышко, и об огородах, и о цветочных бордюрах на клумбах, и о теплом львином зеве, облепленном пчелами, и о приятном звоне тарелок, когда в Тоуд-Холле накрывают на стол, и о том, какой приятный звук издают ножки стульев, когда каждый из гостей пододвигается к столу, чтобы заняться важным делом. Воздух в тесном его погребе вдруг приобрел розоватый оттенок, и мистер Тоуд стал думать о своих друзьях, что они, наверное, что-нибудь предпримут, об адвокатах, которые, должно быть, с удовольствием возьмутся его защищать, и какой он осел, что до сих пор ни одного из них не пригласил, и под конец он подумал о собственном уме и скрытых возможностях, и о том, на что он способен, если заставит свой великий ум как следует работать, и, таким образом, курс лечения почти что был завершен.
Когда через пару часов девушка пришла снова, она несла на подносе чашку душистого чаю, от которого шел пар, и тарелочку с горкой горячих, намазанных маслом тостов, толстых, с коричневой корочкой с обеих сторон, и масло стекало по ноздреватому хлебу золотыми каплями, как мед вытекает из сотов. Запах намасленных тостов ну просто говорил с мистером Тоудом о совершенно конкретных вещах: о теплых кухнях, о завтраке ясным морозным утром, об уютном кресле возле горящего камина зимним вечером, когда уже все прогулки завершены и ноги в тапочках покоятся на каминной решетке, о сытом мурлыканье кота и тихом чириканье засыпающей канарейки. И мистер Тоуд в очередной раз возродился к жизни. Отер глаза, хлебнул чайку, зачавкал теплыми тостами и вскоре разговорился. Он стал рассказывать о себе самом и о доме, в котором он живет, и о своих деяниях, и о том, какая он значительная фигура, и какого его друзья о нем высокого мнения. Дочка тюремщика заметила, что разговор на эту тему приносит ему пользу не меньшую, чем намасленные тосты с чаем, что и было на самом деле, поэтому она всячески поощряла его и просила продолжать.
— Расскажи мне о Тоуд-Холле, — сказала она, — это звучит так привлекательно.
— О, Тоуд-Холл — это очень подходящая резиденция для джентльмена, там есть абсолютно все необходимое, это уникальное имение, оно частично восходит к четырнадцатому веку, но снабжено всеми современными удобствами. Современный санузел. Пять минут ходьбы от церкви, почты и площадок для игры в гольф. Подходящее для…
— Да будет тебе, — засмеялась девушка, — я же не собираюсь его у тебя покупать. Расскажи мне про него что-нибудь интересное. Но сначала я схожу еще за одной порцией чаю.
