Спасенная душа(Рассказы. Сказки. Притчи) - Юдин Георгий Николаевич (онлайн книга без .TXT) 📗
И так до самой ночи себя уговаривал и уговорил. Огарок свечи со спичками в карман пальтишка сунул, к Богородице обернулся — перекреститься на дорожку — и отдернул руку ото лба.
— Что же я, злодей, на такое дело благословения прошу?
Ну и пошел в ночь. Морозец за уши дерет, а он и не чует — так волнуется. Два раза вокруг того купеческого дома обошел, все окна темные, слуги, видать, спят. Вдруг одна из дверей тихонько отворяется, и из нее, кутаясь в темный платок, девка, озираясь, во двор вышла и за ворота. Видать, к ухажеру полетела, а дверь не заперла за собой.
— Надолго ли девка убежала? — мелко дрожа, шепчет Антон Михалыч. — Не успею, нет, не успею! — А ноги, неведомо как, сами к двери подвели, через порог шагнули и на второй этаж по темной лестнице доставили.
Постоял не дыша, послушал, вроде тихо. Темнота понять не дает, где опочивальня купца. Трясущейся рукой свечу вытащил, зажег, а огонек в той темноте такой яркий вспыхнул, что Антон Михалыч с перепугу его большим пальцем маленько прижал и чуть не заорал от боли.
Глаза зажмурил, губу до крови прикусил, а в голове молнией сверкнуло: «Если и одной малой секунды не могу пламень этот выдержать, как же в аду, после кражи-то, вечную муку терпеть буду?!»
Кубарем скатился с лестницы — и за ворота. Да как вовремя! К парадному крыльцу извозчик подкатил, и из саней тот самый купец выбрался. Сейчас же в доме шум, гам, огонь во всех окнах — хозяин раньше срока вернулся.
Антон Михалыч несся по ночным улицам так скоро, что злые собаки и не пытались его догнать.
Дома, стоя на коленях перед иконой, тяжело дыша, истово молился:
— Слава Тебе, Господи! Слава Тебе! Сохранил душу мою и совесть в чистоте! Не отринул меня, грешного, но даровал мне исцеление от искушения. Опаляй и впредь грехи мои, Господи, и не остави меня в осуждении.
Так, бедный, и уснул в пальто прямо на полу. А под утро вдруг стук в дверь, и входит тот краснощекий купец, но уже не как в первый раз, а с поклоном и уважением и говорит смущенно:
— Слышь-ка, Антон Михалыч, конфузия какая вышла. Поехал я в Самару и отцову амбарную книгу с собой взял, чтоб с тамошних купцов долги собрать. Стал листать ее, а оттедова листок летит. А в нем, глянь-ка, Михалыч, чего написано:
«Я, Михаил о Якушкин, деньги, которые у купца Антипова 150 рублей взял, до срока сполна возвращаю. В чем и расписуюсь».
И моего батьки расписка, что получил, тоже есть. А, Михалыч? Чего сидишь, не радуешься? У нас, купцов, честь превыше богатства. Вот гляди, обе эти бумажки рву, и живи ты здесь со своими книжками сколько хоть.
Бросил бумажки на пол и ушел. А Антон Михалыч, ползая на коленях, все бумажки собрал, сложил, как было, и читает по слогам, будто неграмотный. Когда же до подписи отцовой добрался, видит под ней число: «Декабря 20, года 1911».
— А отец-то за десять дней до этого помер, — похолодел Антон Михалыч. — Кто же за него расплатился?..
Предсказание
Не любопытствуй о будущем, но распоряжайся настоящим в свою пользу. Если будущее принесет тебе нечто доброе, то оно придет, хотя бы ты об этом не знал. А если оно скорбное, ты станешь наперед томиться скорбью.
В конце прошлого века в нашей дождливой северной столице жили три молодых человека. Сблизило и подружило их то обстоятельство, что все трое успешно закончили Академию искусств и теперь, каждый по мере своих сил и таланта, вдохновенно творил.
Аркадий, быстрый, порывистый красавец, несмотря на молодость, был уже очень известным живописцем. Все говорили о нем как о надежде русского искусства.
Молчаливый, сосредоточенный и замкнутый Федор писал глубокие, серьезные книги, которые восторженные почитатели его называли классикой.
Тихий, мечтательный и рассеянный Павел был композитором, однако в музыке его ничего особенного не было и никого она, увы, не трогала.
Однажды дождливым вечером все трое сидели на Невском, в маленьком артистическом кафе, и Аркадий, как всегда возбужденно жестикулируя, рассказывал о приехавшей в город из Европы прорицательнице, которая на закрытых спиритических сеансах предсказывает будущее.
— И что удивительно, — восторженно говорил Аркадий, — все предсказания сбываются! Тысячи доказательств! Я думаю, нам следует сходить.
— Ну что ж, — задумчиво покусывая ноготь, сказал Федор, — это забавно. Мне как раз нужен необычный герой для книги.
— Опомнитесь, друзья мои! — взволнованно воскликнул Павел. — Этого никак нельзя делать!
— Это еще почему?! — возмутился Аркадий.
— Да потому, что эта колдунья, или как там ее, пытается раскрыть замысел Божий, а его никто, кроме Него Самого, не знает! И, если Господу угодно, чтобы мы не знали своего будущего, для нашего же, без сомнения, блага, то не дерзко ли прибегать к ворожбе и гаданию?! Не оскорбление ли это Бога?
— Ну, опять ты за свое, Павлуша! — вздохнул Федор. — Ты же знаешь, Господа мы почитаем, в церковь ходим, молимся, однако профессия у нас такая, что мы бок о бок с тайной ходим. Ну что такого случится, если мы краешком глаза заглянем в тот неизвестный и загадочный мир? Может, после этого мы станем творить так, как этого никто прежде не делал!
— Делайте как знаете, только это грех! — неожиданно для себя твердо сказал Павел и ушел.
Аркадий же с Федором, не откладывая на потом, пошли в гостиницу «Англетер», где в большом, затененном зале проходил спиритический сеанс. За громадным круглым столом, покрытым черным бархатом, сидели, сцепившись руками, бледные, с застывшими глазами мужчины и женщины и, будучи в гипнозе, напряженно слушали холодный, нечеловеческий голос, исходящий от старой, похожей на лесную ведьму прорицательницы.
Она сидела в глубоком кресле, бессильно опустив руки, Глаза ее были закрыты, посиневшие губы плотно сжаты. Кто же говорил вместо нее? Кто заставлял трястись тяжеленный стол? Кто невидимо поднимал в воздух карты, гасил и зажигал свечи, чертил на столе мелом непонятные магические значки? Свинцовая, гнетущая тяжесть парализовала волю Аркадия и Федора и заставила подчиниться властному, жестокому голосу.
— Подойдите к столу и положите руки на мою печать! — приказал голос, и молодые люди, как лунатики, медленно подошли и положили руки на холодно мерцающую перевернутую звезду.
— Вы хотите знать свою судьбу. — Колдунья приоткрыла бесцветные глаза, пытливо оглядела молодых людей и вновь как бы помертвела. Голос же — откуда-то издалека — изрек: — Ты, художник, прославишься, будешь знаменит и богат! Твои картины будут во всех музеях мира. Ты, писатель, умрешь в нищете и забвении, потому что никто не будет читать твоих книг!
Бог не допускает видеть нам падших бесов, иначе бы все в том зале увидели тьму безобразных существ, бесшумно носящихся над головами людей и беззвучно хохочущих над подавленным, обескураженным Федором и взволнованным, счастливым Аркадием.
Что же было дальше? Федор, и так склонный к меланхолии, с горя запил, писать совершенно бросил, зачем, мол, ведь все без толку! Известно ведь, какая судьба у моих книг. И постепенно о нем все забыли.
Аркадий же, окрыленный обещанием чудесного будущего, зажил праздно и весело, рисовать почти перестал, зачем, мол, жизнь молодую в мастерской губить, все равно ведь прославлюсь! Однако талант, Богом данный, каторжным трудом не взлелеянный, соленым потом не политый, всходов не дает и чахнет, как нежный цветок без влаги.
Когда Аркадий опомнился наконец и непослушными руками за кисти взялся, с ужасом увидел: оставил его гений, и в отчаянии голову в петлю сунул, чем очень сатану потешил. Ведь самоубийство — это жертвоприношение сатане.
Вот и узнали они будущее свое. А все могло быть иначе, если бы не пытались они Божий промысел изменить, как случилось с тихим Павлом, который кротко, не жалуясь на судьбу и на Бога, занятий своих музыкой не бросил и хоть не стал всемирно знаменитым композитором, пьесы его до сих пор на концертах исполняют.
