Волшебные сказки - де Лабулэ Эдуар Рене Лефевр (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
Фея подняла с пола негритянку, которая со слезами целовала ей руки. Сели за стол. Король был так доволен, что ел за четверых. Что касается Карлино, не спускавшего глаз со своей невесты, то он пять или шесть раз в рассеянности порезал себе палец, что каждый раз приводило его в самое прекрасное расположение духа. Все становится приятно, когда сердце очаровано.
После смерти старого короля, утомленного годами и славою, Карлино и его прекрасная супруга вступили на престол. В течение полувека, если верить истории, они приносили счастье своим подданным, ни с кем не воевали и любили друг друга. Поэтому даже теперь, много лет спустя, добрый народ Алых Башен все еще вздыхает при воспоминании о тех временах. И не только малые дети спрашивают, настанет ли время, когда снова будут царствовать феи?
Добрая жена
Норвежская сказка
В давние времена на дальнем косогоре жил хозяин уединенной фермы, добряк Гудбранд, его так и звали — Гудбранд с косогора. Тут же следует сказать, что у Гудбранда была замечательная жена, что порою случается; но, что бывает гораздо реже, Гудбранд знал цену подобного сокровища. Итак, супружеская чета жила в полном согласии, наслаждаясь своим благополучием, не беспокоясь ни о богатстве, ни об уходящих годах. Все, что ни делал бы Гудбранд, его жена одобряла заранее, так что он не мог ни до чего дотронуться, ничего изменить, ничего переставить в доме без того, чтобы его подруга жизни не поблагодарила его за то, что он угадал и предвосхитил ее желание.
Одним словом, жизнь их была легка. Ферма принадлежала им, в ящике шкафа лежало сто крон, а в хлеву стояли две славных коровы. Всего было у них вдоволь; они могли бы понемногу стареть, не страшась ни дряхлости, ни нищеты, не нуждаясь ни в жалости, ни даже в дружбе посторонних.
Однажды вечером, когда они болтали вдвоем о своих делах и планах, жена Гудбранда сказала ему:
— Дорогой друг, мне пришла на ум следующая мысль: не взять ли тебе одну из наших коров и не продать ли ее в городе? Той, которая останется, будет достаточно для того, чтобы снабжать нас маслом и молоком. Зачем нам утомляться для других? У нас есть деньги, которые спят в ящике, детей у нас нет, не лучше ли было бы поберечь наши руки, чем утомлять их? Тебе всегда найдется дело в доме, починить что-нибудь из мебели или исправить какое-нибудь орудие, а я получу возможность подольше сидеть около тебя с прялкой и веретеном.
Гудбранд нашел, что его жена права, как всегда. На другой же день, рано поутру, он отправился в город продавать корову. Но день был не базарный, он не нашел покупателя.
— Ну что ж, отлично! — подумал Гудбранд. — На худой конец придется возвращаться с коровой домой… Сена и соломы у меня хватит, а обратный путь домой ничуть не длинее, чем на базар.
И он спокойно повернул домой.
Через несколько часов он почувствовал усталость, но тут ему встретился человек, направлявшийся в город верхом на коне, статном животном, оседланном и взнузданном. «Путь долог, и ночь не за горами», — подумал Гудбранд. — «С моей коровой конца не будет странствованию, а завтра мне придется снова начинать прогулку. Вот эта лошадь — другое дело. Я вернулся бы к себе так же горделиво, как наш судья. А кто был бы счастлив при виде своего мужа, возвращающегося с триумфом этаким римским императором? Жена старика Гудбранда, конечно». После подобных размышлений он остановил всадника и обменял корову на коня.
Но, проехав немного верхом, он почувствовал сожаление. Гудбранд был стар и тяжел; конь был молод, резв и пуглив. Спустя полчаса всадник уже шел пешком, держа повод в руке и с большим трудом таща животное, которое беспрестанно закидывало голову и вставало на дыбы перед каждым камнем на дороге.
— Дурное приобретение, — промолвил он и вдруг заметил крестьянина, погонявшего перед собою жирную откормленную свинью, брюхо которой касалось земли.
«Полезный гвоздь лучше брильянта, который блестит, да бесполезен», — подумал Гудбранд, — «моя жена часто повторяет это».
И он обменял своего коня на свинью.
Мысль была счастливая, но расчет добряка оказался неверным. Госпожа свинья устала и не хотела двигаться с места. Гудбранд кричал, просил, ругался — все было тщетно. Он тянул свинью за голову, он толкал ее сзади, бил ее со всех сторон — напрасный труд. Свинья лежала в пыли, как судно на мели. Фермер пришел в отчаяние, как вдруг увидел человека с козой, которая с выменем, наполненным молоком, прыгала, бегала, скакала с резвостью, восхищающей глаз.
— Вот, что мне нужно! — воскликнул Гудбранд. — Мне больше нравится такая веселая и резвая коза, чем это подлое и глупое животное.
Сказав это, он без колебаний обменял свинью на козу.
Все шло хорошо в течение первого получаса. Длиннорогая девица тянула Гудбранда, смеявшегося над ее шалостями. Но, когда человеку уже не двадцать лет, он быстро устает карабкаться по скалам, поэтому фермер, встретив пастуха, пасшего без труда целое стадо овец, не задумываясь, обменял козу на овцу. «У меня будет столько же молока, — подумал он, — но эта скотина, по крайней мере, не будет утомлять ни мою жену, ни меня». Гудбранд рассудил справедливо. Нет животного смирнее овцы. У нее не было причуд, она не бодалась, но и не двигалась вперед, а все время блеяла. Разлученная со своими сестрами, она хотела вернуться к ним и, чем больше Гудбранд тянул ее, тем жалобнее она блеяла.
— Ну ее совсем, эту глупую скотину! — вскрикнул Гудбранд. — Она упряма и плаксива, точь в точь, как жена моего соседа! Кто освободит меня от этого блеющего, плачущего, вопящего животного? Во что бы то ни стало я отделаюсь от нее!
— По рукам, если так, приятель, — сказал проходивший мимо крестьянин. — Бери этого жирного, славного гуся, он куда лучше твоей дурной овцы, которая, того и гляди, через час околеет.
— Ладно! — сказал Гудбранд. — Живой гусь лучше дохлой овцы.
И он взял себе гуся.
Дело оказалось нелегкое. Гусь был плохим спутником. Не чувствуя под лапами земли, он стал отбиваться клювом, лапами и крыльями. Борьба вскоре утомила Гудбранда.
— Фу! — сказал он. — Гусь — дрянная птица, жена никогда не хотела держать в доме гусей.
И вот, на первой же ферме, он обменял гуся на красивого петуха с богатым оперением и с длинными шпорами. На этот раз он был удовлетворен. Петух, правда, кричал временами голосом, слишком хриплым для того, чтобы восхитить нежные уши, но ему связали лапы и держали его головой вниз, и он вскоре примирился со своей участью. Единственная неприятность состояла в том, что день клонился к закату. Гудбранд, вышедший с рассветом, целый день ничего не ел и не имел гроша в кармане. Путь предстоял еще порядочный — фермер чувствовал, что его ноги слабеют, а желудок требует пищи, приходилось принять героическое решение. В первом же кабачке Гудбранд продал своего петуха за одну крону и истратил ее до последнего гроша на утоление голода. «В самом деле, — размышлял он, — зачем мне петух, если бы я умер с голоду?»
Приближаясь к дому, владелец фермы на косогоре стал размышлять о том странном обороте, который приняло его путешествие.
Перед тем, как пойти к себе, он остановился перед домом своего соседа Петра, по прозвищу Седая Борода.
— Ну что, кум, — спросил Седая Борода, — как ты провел время в городе?
— Так себе, — ответил Гудбранд, — не могу сказать, что мне очень посчастливилось, но не могу и пожаловаться.
И он рассказал обо всем, что с ним случилось.
— Ну, сосед, — сказал Петр, — натворил же ты дел! Хорошо же встретит тебя хозяйка! Да поможет тебе бог! Я и за десять крон не хотел бы быть на твоем месте.
— Хорошо ещё, что так, — сказал Гудбранд с косогора, — дело могло принять для меня гораздо худший оборот, но сейчас я спокоен, душа моя безмятежна. Прав я или нет, моя жена так добра, что ни слова не скажет мне, узнав, что я сделал.
