Каникулы Уморушки - Каришнев-Лубоцкий Михаил Александрович (книги онлайн полные txt) 📗
Когда она почувствовала некоторые успехи в занятиях своего ученика, то сказала:
– Прибавь еще немного нежности и ласки, приятель. Ты – кот, не забывай об этом!
Ученик внял совету, и его мурлыканье стало просто прелестным!»
– Каким? – спросил Гаидзе.
– Прелестным, – охотно повторил Иван Иванович.
– Ага, понятно… – кивнул головой Ираклий Георгиевич, хотя очень удивился тому, что мурлыканье может быть ПОЛЕЗНЫМ. – Рассказывайте дальше, дорогой.
– А что рассказывать? Я почти все поведал вам, товарищ капитан. Кот научился мурлыкать и с тех пор перестал ловить мышей. Не мог же он нарушить данное им слово!
– Молодец! Настоящий мужчина! – похвалил кота Ираклий Георгиевич. После чего встал, надел фуражку и, попрощавшись с Иваном Ивановичем, отправился на вечернее дежурство в милицию.
Глава седьмая,
в которой Виолетта Потаповна чует неладное
Костя вернулся из бассейна бодрый и радостный.
– Ну, я сегодня и наплавался! – похвалился он Пете и бабушке. – Тренер сказал, что я на второй разряд могу сдавать!
– Я тоже на второй разряд могу сдавать, – обиженно перебил его Брыклин. – Я два года тренировался, а не ты!
Виолетта Потаповна попробовала успокоить внука:
– И ты, Петечка, тренировался, и Костик, наверное, тоже. Кострома на Волге стоит, там все хорошо плавают.
И чтобы прекратить окончательно все споры, она увела Костю обедать.
А у Пети снова испортилось настроение. На тебе: он два года, не жалея ни сил, ни времени ходил в бассейн, учился плавать, закаляясь, терпел страшные муки под холодным душем, и все ради чего? Чтобы удостоверение о втором разряде и значок достались тому, кто не пахал не сеял? И это – справедливость?
К Пете на секунду заглянула бабушка:
– Костя хочет в кино. Ты пойдешь с ним?
– Нет, – машинально ответил Петя.
– Жаль. Костя говорит, что фильм хороший, – и Виолетта Потаповна скрылась за дверью.
Ну вот!.. Еще одна «радость»!.. Теперь Альтер Эго пойдет в кино, а Петя будет сидеть дома и тоскливо скучать, умирая от зависти к счастливчику. А идти вместе с ним в кинотеатр Брыклину уже не позволяло самолюбие. Пусть ущербное, но оно, кажется, у него сохранилось.
– Пойду к Маришке и ее чуде-юде, – решил Петя. – Потребую воссоединения со своим «вторым я». Имею такое право.
Он встал и, сказав Виолетте Потаповне, что скоро вернется, пошел к Гвоздикову.
Но, увы, девочки наотрез отказались выполнять его требование.
– Костя хороший мальчик, – заявила Уморушка. – И я не буду загонять его обратно. А тебе, Брыклин, пора кончать капризничать! То отдели, то соедини, то буду участвовать в смотре, то не буду! Стыдись!
В комнату, где разговаривали ребята, заглянул и быстро юркнул обратно большой серый кот.
– Пойдем на улицу, там договорим, – зашептала вдруг испуганно Маришка и первой направилась к выходу.
– Идем-идем! – подтолкнула Уморушка Петю. – На улице я тебе все скажу, что думаю о капризах!
Они вышли из квартиры, забыв захлопнуть входную дверь, и через полминуты оказались на улице.
– Мариша! Умора! Возвращайтесь скорее! – раздался из окна второго этажа голос Ивана Ивановича.
– Мы сейчас, Иван Иванович! Мы скоро, Иван Иванович! – крикнули Маришка и Уморушка и, увидев, что за ними наблюдает какой-то милиционер, стоящий на другой стороне улицы, быстро схватили Брыклина за руки и потащили его за угол.
Когда они поняли, что преследования не будет, девочки остановились и высказали Пете все, что они о нем думают.
– Нам некогда твоими капризами заниматься, у нас участие в смотре на носу! Из-за тебя нового артиста вводить приходится, жалкий перебежчик! – выпалила Маришка своему окончательно запутавшемуся в жизни однокласснику.
– А если он у меня все лучшее заберет, то с чем я тогда останусь? – жалобно проговорил Петя Брыклин. – Костька не только вещи мои берет, но и желания, мечты!
– Может быть, ты не ту половину отделила? – спросила Маришка Уморушку. – Вдруг перепутала?
– Ничего я не перепутала! Маленькая я, что ли? Хорошую половину – туда, вредную половину – сюда… – Уморушка вдруг осеклась и покраснела. – Точнее, вредную половину – туда, хорошую сюда. Я отлично все помню!
– Так я и знала… Опять напутала… – Маришка выпустила Петину руку и с жалостью посмотрела на одноклассника: – Ошибки бывают не только в диктантах… Извини нас, Петечка…
– Чего «извини»? Чего «извини»? – заволновался Брыклин. – Оттяпали не ту половину, да еще и стыдят? Укоряют, что я нехороший!
И он заявил, как оратор на митинге:
– Требую воссоединения! Немедленного и полного! С возвратом отобранного имущества!
Но Уморушка тоже была крепким орешком.
– И не подумаю! – сказала она, глядя прямо в глаза Пете Брыклину. – Что сделано – то сделано! Добрые дела обратно не переделываются.
– Так то добрые… А я страдаю… – Петя выдернул руку из цепких пальцев Уморушки и пошел прочь, низко наклонив голову.
– Иногда и пострадать надо! – крикнула ему вслед настырная Уморушка. – Может, тогда в тебе снова совесть проснется!
Не оборачиваясь, Петя взмахнул рукой, словно отгоняя назойливую муху, и скрылся за зеленью тополей.
Вернувшись домой, Брыклин снова отказался от предложенного бабушкой обеда, прошел в свою комнату и сел на диван. Уставясь в одну точку – маленькую фаянсовую статуэтку на книжном шкафу, – он стал думать о том, как жить дальше. Мыслей было много, но все они приходили какие-то путанные, странные, и Петя никак не мог толком остановиться хотя бы на одной из них.
«Признаться бабушке во всем и просить ее увнучить Костьку? Нет уж, оставим этот вариант на потом… Сбежать из дома и устроиться в другом городе на работу? Вряд ли меня там примут… Уехать к дяде Саше в Кострому, а Костька пусть здесь поживет? Так ведь надолго не уедешь…»
Тихо вошла в комнату бабушка. Увидев, что ее любимый внучек завороженно смотрит на фаянсового гномика в книжном шкафу, она спросила:
– Может быть, съешь одну котлетку? Последняя осталась – Костик целых три съел!
– Жаль, что не все… – глухо отозвался внук.
Виолетта Потаповна подошла к Пете поближе и заглянула в его грустные, похожие на залитые дождем окошки, глаза:
– Что с тобой, Петечка?
Крупная прозрачная слеза лениво прыгнула в карман Петиной рубашки.
– Ты плачешь?
Петя шмыгнул носом и отвернулся.
– Тебя обидели?
Вторая слеза промахнулась и просвистела мимо кармана. Свист летящей слезы был почти не слышен, но только не для бабушкиного сердца. Виолетта Потаповна вздрогнула и побледнела.
– Петечка, умоляю тебя, не молчи!
Петя стер кулаком проторенные слезами борозды на своем лице и глухо буркнул:
– А че говорить-то? Все одно не поверите…
Он помолчал немного, а потом ехидно передразнил бабушку:
– «Петечка-Петечка!.. Единственный-ненаглядный!..» А двух Петечек получить не желаете?! – и еще раз провел кулаком под глазами, окончательно стирая следы минутной душевной слабости.
Услышав про «двух Петечек», Виолетта Потаповна беззвучно ахнула: «Заболел… Не иначе, заболел!» Она быстро протянула руку и потрогала лоб любимого внука ладонью. Петя дернулся, но было поздно: бабушка успела провести замер температуры. Тридцать семь градусов были налицо! Виолетта Потаповна поспешила в коридор к телефону.
– Алло, это детская поликлиника? – зашептала она дрожащим от горя голосом. – Срочно пришлите участкового доктора! Пожалуйста! Что?.. Гоголя двенадцать, квартира одиннадцать… Брыклин Петр… Что?.. Да-да, спасибо, ждем.
И Виолетта Потаповна, положив трубку, снова заглянула в комнату к внуку. Петя сидел на диване и по-прежнему внимательно разглядывал фаянсового гномика. Он был несомненно, болен. Но чем?
