Медный кувшин - Энсти Ф. (серия книг .TXT) 📗
Горацию показалось неделикатным высказать истинные причины.
— Я не могу отвечать за других людей, — сказал он. — Знаю только то, что я не привык быть богатым, мне бы лучше разбогатеть постепенно, так, чтобы сознавать, что я всем обязан — насколько возможно — моим собственным трудам. Потому что — нечего мне и говорить вам, г. Факраш, — само по себе богатство не приносит людям счастья. Вы должны были заметить, что оно может… ну, даже навлекать на них затруднения и неприятности…
«Я говорю избитые, прописные истины, — думал он, — по пусть это будет и нахальство, — лишь бы достичь цели!»
Факраш был глубоко взволнован.
— О, юноша дивной умеренности! — воскликнул он. — Твои чувства не менее возвышенны, чем чувства самого Великого Сулеймана (мир ему!). Хотя даже и он не вполне презирает сокровища, ибо имеет золото, и слоновую кость, и драгоценные камни в изобилии. Да и я до сих пор еще не встречал человеческого существа, способного отвергнуть их, когда их предлагают. Но раз ты утверждаешь — и, как видно, искренне, — что мои ничтожные и негодные дары не улучшат твоего благосостояния, и раз я хочу тебе добра, а не зла, то будет так, как ты хочешь. Потому что превосходно сказано: «Ценность дара зависит не от него самого и не от дающего, а единственно от принимающего».
Гораций едва мог поверить, что он действительно победил.
— Чрезвычайно мило с вашей стороны, — сказал он, — вы отнеслись к этому так хорошо. И если бы вы смогли заставить тот караван зайти за ними как можно скорее, это было бы для меня большим облегчением. Я хочу сказать… а… а дело в том, что я жду нескольких друзей обедать ко мне завтра, и так как у меня и вообще тесновато, то мне трудно будет принять их, ничего не убравши.
— Это всего легче, — ответил Факраш, — и потому не бойся, что когда наступит время, ты не будешь в состоянии принять своих друзей надлежащим образом. А что касается каравана, он двинется немедленно.
— Ах, Господи, ведь я забыл вот что, — сказал Гораций, — я запер на замок дверь той комнаты, где находятся ваши подарки, они не будут в состоянии войти без ключа.
— Для слуг джиннов не существует ни затворов, ни заграждений. Они войдут туда и возьмут все, что принесли тебе, раз таково твое желание.
— Вот уж спасибо, — сказал Горации. — Но вы, конечно, понимаете, что я вам нисколько не меньше благодарен, чем если бы я оставил вещи у себя? Видите ли, я хочу посвятить все свое время и энергию окончанию чертежей для этого здания, которым, — прибавил он ласково, — я никогда не мог бы заняться, если бы не ваша помощь.
— Когда я пришел, — сказал Факраш, — я слышал твои жалобы на трудности работы. В чем же они состоят?
— О, — сказал Горации — немножко мудрено угодить всем, кто здесь заинтересован, и в том числе самому себе. Я хочу создать нечто такое, чем бы я мог гордиться и что мне дало бы известность. Это большой дом, и дела с ним будет много, но я с ним отлично управлюсь.
— Да, это большое предприятие, — заметил джинн после нескольких вопросов, которые никак нельзя было назвать глупыми, и ответов на них. — Но будь уверен, что все это кончится для тебя самым благоприятным образом, и ты заслужишь большую славу. А теперь, — сказал он в заключение, — я должен тебя покинуть, потому что еще не имею никаких верных вестей о Сулеймане.
— О, я не буду задерживать вас, — сказал Гораций, который уже несколько минут был как на иголках, боясь, как бы Бивор не вернулся и но застал бы у него таинственного гостя.
— Видите, — прибавил он наставительно, — пока вы будете пренебрегать своими, гораздо более важными делами из-за моих, едва ли ваши поиски подвинутся вперед, не так ли?
— Как превосходно сказано! — ответил джинн. — Время, потраченное на добрые дела, нельзя назвать потерянным!
— Да, это, конечно, очень хорошо, — сказал Гораций, чувствуя, что надо противопоставить этому изречению что-нибудь, хотя бы изобретения. — Но у нас также есть поговорка… как это? Ах, припоминаю: «Бывает, что ласка оказывается более неприятной, чем обида».
— Чудесно был одарен тот, кто придумал это изречение! — воскликнул Факраш.
— Я думаю, — сказал Гораций, — он понял это из собственного опыта! Кстати, куда же вы думаете направиться… я хотел сказать, где искать Сулеймана?
— Я намерен отправиться в Ниневию и там разузнать.
— Отлично, — сказал Гораций с искренним одобрением, так как надеялся, что это путешествие займет время. — Чудесный город — Ниневия, судя по всему, что я о нем слышал, хотя, пожалуй, не вполне то, что было раньше. Потом есть еще Вавилон… вы бы могли побывать и там. А если и там ничего не слышно, почему не слетать в Центральную Африку и не обыскать ее хорошенько? Или в Южную Америку: жалко ведь упускать шансы. Вы еще не бывали в Южной Америке?
— Я даже и не слыхивал о таком крае; и как бы попал туда Сулейман?
— Извините, я не сказал, что он там. Я хотел только выразить что он может быть там, как и во всяком другом месте. Но если вы собираетесь отправиться сначала в Ниневию, то лучше не теряйте времени, потому что добраться туда, кажется, не очень легко… хотя, впрочем, для вас и не особенно трудно.
— Я не посетую, — сказал Факраш, — хотя искать пришлось бы долго, потому что в странствии есть пять преимуществ…
— Знаю, — прервал Гораций. — Поэтому не задерживайтесь теперь, чтобы описывать их. Мне уже хотелось бы, чтобы вы двинулись в путь, и, пожалуйста, не прерывайте ваших поисков из-за меня, потому что, благодаря вам, я отныне великолепно устроюсь сам… если вы будете так добры и велите убрать вещи.
— Твое жилище не будет ими завалено ни на час дольше, — сказал джинн. — О рассудительный человек, для которого богатство не имеет значения! Узнай, что я никогда не встречал смертного, который бы мне так нравился, как ты. Больше того: будь уверен, что такое величие души, как твое, не останется без воздания.
— Сколько раз должен я вам говорить, — сказал Гораций, вспыхивая от нетерпения, — что я уже более чем вознагражден? Ну, мой добрый, благородный, старый друг, — прибавил он с чувством, которое было не вполне притворным, — пришло время нам расстаться… навсегда. Позвольте мне думать, что вы вновь посещаете милые вам места, проникаете в уголки земного шара (ибо знаете вы это или нет, но земля наша есть шар), до сих пор еще вам неизвестные, отдыхаете умом в странствиях и в изучении рода человеческого и никогда, никогда, ни на минуту не теряете из вида свою главную цель: свидание и примирение с Сулейманом (мир ему!). Вот величайшее, единственное благо, которое вы можете мне дать. Прощайте же и счастливого пути!
— Пусть Аллах никогда не лишит твоих друзей твоего присутствия, — ответил в свою очередь джинн, который был явно тронут этой речью, — ибо воистину ты — наилучший из юношей!
И, отступив назад, в камин, он исчез в одно мгновение.
Вентимор упал в свое кресло со вздохом облегчения. Он уже начинал бояться, что джинн никогда не уберется, но вот его нет… и слава Богу!
Ему было немного стыдно за свою радость: ведь Факраш был, по-своему, очень добрый старик, только он всегда все делал через меру, просто у него не было чувства меры. «Ведь если бы, — думал Гораций, — кто-нибудь выразил желание иметь канарейку в клетке, то такой старый джинн принес бы ему целые стаи грифов в клетке, вдесятеро большей, чем „Хрустальный Дворец“. Все-таки теперь-то он понял, что ничего я не могу от него брать, и не обиделся, так что все устроилось. Теперь я могу сесть за дело и кончить эти планы в мире и спокойствии.
Не успел он начать, как услыхал в соседней комнате шаги, которые возвестили ему, что Бивор наконец вернулся. Его ждали домой день или два том, назад, и хорошо, что он случайно запоздал, так думал Вентимор, входя к нему, чтобы рассказать о неожиданном счастливом событии, которое с ним произошло с тех пор, как они не виделись. Не нужно и говорить, что, рассказывая, он воздержался от всякого упоминания о медном кувшине или о джинне, как о несущественных подробностях.
