Полынные сказки (с илл.) - Коваль Юрий Иосифович (список книг txt) 📗
А вот ещё какое было.
Жил солдат, служил солдат. Отслужил свой срок — отпустили его на родину. Пошёл солдат на родину. Идёт и думает:
«Вот иду на родину, а зачем иду? Ведь у меня там родимых нету — ни батюшки, ни матушки, ни братьев, ни сестёр. Всё одно — отпустили на родину, на родину и пойду».
Идёт путём-дорогою, а навстречу ему нечистый:
— Стой, служивый. Куда идёшь?
— На родину.
— Э, что тебе там делать! Ведь у тебя там родимых нету.
— Всё одно. Отпустили на родину — на родину и пойду.
— Постой-постой, — сказал нечистый. — Не спеши. Сослужи-ка мне, служивый, службу.
Задумался солдат, оглядел нечистого. Не понравился ему нечистый — рожа сладенькая, а грязная, ушки дрожат.
— Какая, — спрашивает солдат, — служба?
— У меня три сокола живут, в трёх разных клетях. Покарауль их, пока я за жалованьем слетаю. Вернусь, щедро тебя награжу.
— Ну что ж, — сказал солдат, — соколов стеречь — служба нехитрая. Согласен.
Вот отвёл нечистый солдата в свои палаты, а сам за жалованьем полетел.
Взошёл солдат в первую палату и видит — стоит там на полу медная клеть. А в той клети сокол бьётся. Крылья у него бурые, грудь красная, а глаза так медью сверкают, аж в кровь отдают.
Яростно глянул на солдата сокол, бросился на решётку.
— Ну-ну, — сказал солдат, — тихо, тихо, — и пошёл в другую палату.
А там в серебряной клети сидит белоснежный сокол. Тихо сидит да спокойно. Пригорюнился, видно. Только приоткрыл свои ослепительные серебряные глаза, глянул на солдата и снова их закрыл.
— Ну-ну, — сказал солдат, — отдыхай, — и пошёл дальше.
А в третьей палате в золотой клети солнечный сокол сидел. Он и вовсе не поглядел на солдата, оборотился к нему спиной, и как ни старался солдат, а в глаза соколу заглянуть ему не удалось. Совестно отчего-то стало солдату.
— Так ты, это, не сердись, — сказал солдат солнечному соколу. — Служба такая.
Вот солдат вышел в сад, видит — берёза. Сел он под берёзу, стал цигарку крутить. И вдруг слышит:
— Солдатик…
Огляделся — не видно никого, а снова вдруг слышит:
— Солдатик, а солдатик!
— Чего? — говорит солдат, а сам всё головой крутит — и не видно никого.
— Солдатик, сослужи мне службу.
— Сослужил бы, — говорит солдат, — да не знаю, кто ты таков. Потому что не вижу.
— Ты меня видишь, только не поймёшь. Это я с тобой говорю, берёза, под которой ты сидишь.
— А! Ага! Вон чего! Так это ты, что ли, берёзка, со мною говоришь? Так выходит?
— Ну да, это я, берёза, с тобою и говорю.
— Во ведь как бывает! — сказал солдат. — Ну давай, берёза, говори дальше.
— Вот я и говорю, — сказала берёза. — Ты как служишь-то? За деньги или по душе?
— Я-то? — сказал солдат. — Я-то, брат берёза, за деньги служу.
— Жалко… — вздохнула берёза и замолчала.
Солдат посидел, покурил и говорит:
— Ты чего, берёза, молчишь-то?
— Да ведь ты за деньги служишь, — сказала берёза. — А откуда у дерева деньги? Мне-то бы надо по душе сослужить.
— Неужто у тебя ни копейки нету? — спросил солдат.
— Нету, солдатик.
— Да, — сказал солдат, — обидно. Ну ладно, говори свою службу. Сроду я дереву не служил. Попробую.
— Так ведь ты теперь нечистому служишь. Гляди — деньги потеряешь.
— Ладно. Помалкивай, — сказал солдат, — не твоё дело. Говори службу. А то разболталась, деньги мои считает. О какой службе просишь?
— А вот какой. Ты пойди вон в ту деревню, что на горке, и найди там дедушку Николая. А что тебе скажет дедушка — исполни. Понял?
— Ладно, — сказал солдат, — понял не понял — не твоё дело. Некогда мне с вами, с берёзами, лясы точить. Сиди тут, в земле, и жди, а то болтает с каждым встречным солдатом.
Вот солдат пошёл в деревню, что на горке. Вдруг видит — навстречу дедушка.
— Здорово, дед.
— Здравствуй, солдатик.
— Не ты ли Николай?
— Я и есть. А что?
— Да там берёза одна растёт. Ну такая, белая. Так вот, велела спросить, чего мне делать?
— А, — сказал дедушка Николай. — Берёз-то на земле много, и сосны есть. А делать тебе я и не знаю что. А ты делай, что сердце прикажет.
Сказал эдак дедушка-то и пропал с глаз.
«Вот незадача, — подумал солдат, — что сердце прикажет? А чего оно приказывает? Не пойму. Кажется, попить хочет».
Напился солдат из ручья, пошёл дальше. А сердце новый приказ командует: перекусить. Достал солдат буханку хлеба с луковицей, исполнил приказ. Так и добрался до палат нечистого.
Вошёл в медную палату. И тут же забился в клети кровавый сокол. Бьётся, бушует, рвёт когтями решётку, с яростью глядит на солдата.
«А ведь жалко красавца, — подумал солдат, — сидит в клети — света белого не видит. Отпущу».
Раскрыл он клеть — и вырвался сокол на волю. Да только первым делом напал на солдата, щёки ему до крови исцарапал — и вылетел в окно.
Заплакал солдат, сел на пол.
«Вот они, — думает, — приказы сердца. Эх, солдатская доля!»
Поплакал, пошёл на улицу, в сад. Глядит — а на берёзе сокол кровавый сидит, яростно сверкает оком, того гляди, кинется на солдата.
— Ну ты, потише, — сказал ему солдат. — У меня ружьё картечью заряжено. Вмажу, если надо. — И сел под берёзу.
— Солдатик, а солдатик, — услышал он голос, — сполнил службу?
— Сполнил, сполнил, — ответил солдат. — И дедку видел, и всё исполнял, да только вот лицо моё расцарапали.
— Не беда, — сказала берёза. — Я тебе его соком полью.
И вот вдруг видит солдат: берёза-то зашевелилась, и там, где развилка была, показалась вдруг голова девичья, а вслед за головою — плечи. И вышла вдруг из берёзы девушка по самую грудь. И закапал с берёзы сок и прямо на солдатские раны. И они тут же заживать стали.
«Во как! — думает солдат. — Ну и ну!»
А девушка, которая из берёзы вышла, глядит на солдата ласково:
— Молодец, солдат.
— Молодец не молодец, — говорит солдат, — а ты давай, вылезай дальше.
— Не могу, — девушка говорит.
— Это почему же ты не можешь?
— Не знаю.
— Эх, бабы! — сказал солдат. — То они не знают, то они не могут. Ладно. Пойду второго сокола выпускать. Совсем, серебряный, сгорюнился. Как бы не помер.
Пришёл солдат в серебряную палату, раскрыл клеть. А сокол серебряный только глазом на него взглянул, а из клети не летит. Взял тогда солдат его на руки, вынес на волю.
— Давай, давай, — сказал он, — лети. Вот она, воля серебряная.
Хлопнул сокол крылом, взлетел тяжело и сел на берёзу.
А девушка-то берёзовая охнула да и вышла из берёзы по пояс.
— Ну, не ожидал, — сказал солдат, — давай дальше-то.
— Не могу, — сказала девушка и улыбнулась.
— Да, — сказал солдат, — придётся, видно, третьего сокола отпускать.
Пошёл в золотую комнату. А сокол солнечный и не смотрит на него. Раскрыл солдат клетку, схватил сокола за крыло — руку обжёг. Схватил за другое — оледенил его сокол. Никак не схватить сокола, никак из клети не вытащить. Бился-бился солдат, обмотал руки тряпками да и ухватил всё-таки сокола, поволок на улицу.
Всё лицо солдатское обожгло жаром, да и через тряпки руки ожгло-охолодило.
А потом уж, когда на улицу вышли, оглянулся всё-таки на солдата сокол, прожёг ему глаза золотым взглядом, тут и ослеп солдат. Пал на землю, а сокол из рук его в небо ушёл.
Не стал плакать солдат, когда понял, что ослеп. Что толку слепому плакать? Вот лежит солдат на земле и вдруг слышит:
— Солдатик, а солдатик, ты живой?
— Живой вроде, — солдат говорит. — А ты-то как? Вышла из берёзы?
— Вышла.
— А до конца ли?
— До конца. Это ведь нечистый меня околдовал. А ты теперь меня спас, из дерева на волю вывел. Эти ведь соколы — мои братья родные.
— Ничего себе братцы, — солдат говорит, — медный всё лицо мне расцарапал, а солнечный глаза прожёг.
— Не беда, — девушка говорит, — серебряный тебя спасёт.
И тут слышит солдат шум крыльев и чувствует — на грудь ему села птица. И вдруг что-то капнуло ему на глаза, и он увидел, что на груди его сидит серебряный сокол и плачет и капают его слёзы в солдатские глаза. И слёзы соколиные проясняют взор.
