Друзья поневоле, или Забавные истории заброшенного дома - Русинов Мстислав (читать бесплатно книги без сокращений txt) 📗
Но всех превзошёл сам зачинщик танцев. Попеременно подскакивая на ногах и руках, переворачиваясь через голову и снова подпрыгивая на коротких ножках, Хомо издавал какие-то утробные пещерные вопли и уханья, и с улыбкой идиота, осклабясь во весь рот, с остервенением размахивал своим «цилиндром» или тем, во что он превратился. А превратился он, кстати говоря, в какой-то приплюснутый шарообразный котелок, а то и, попросту говоря, в старое мусорное ведёрко.
Пластинка уже давно крутилась на одном месте, но никто из танцоров не обращал на это ни малейшего внимания. По правде говоря, не все они отличались излишним мастерством, — скорее, это были пляски по наитию, словно в компании разошедшейся ребятни. Каждый следовал своим собственным ритмам, как и все люди, выплескивая в танце своё внутреннее «я».
Кстати, вам не приходилось замечать, что самый верный способ понять характер человека и его общее душевное состояние, — это послушать, как он смеётся, и понаблюдать, как он танцует. Добродушный, отзывчивый и благополучный человек смеётся в меру громко, звонко и жизнерадостно, широко раскрыв глаза и от души демонстрируя свои новые фарфоровые коронки. Он и танцует энергично, весело, более или менее в такт музыке и без излишнего разухабистого размаха. А вот скрытный непризнанный гений или человек «со слегка протекающей крышей» смеётся либо нарочито громко, отрывисто, а то даже и слегка истерично, либо подхихикивает со склеенными глазками откуда-то сбоку. Да и танцует-то он весьма своеобразно: начинает скромно потихонечку где-нибудь в сторонке, но постепенно распаляется и, мешая другим, перемещается в центр мало помалу пустеющей площадки, уже не слушая музыку и энергично таская за собой растерявшегося партнёра любого пола, в то время как остальные танцующие начинают робко жаться по стенкам, потирая отдавленные ноги и руки.
В определённой мере вышесказанное относилось и к нашим друзьям. В целом, всё сборище изображало какую-то сложную смесь из вальса-бостона, рок-н-ролла, твиста, мазурки, шаманских танцев и украинского гопака. Пожалуй, «пляска святого Витта», а то и приступ эпилепсии стоя, были бы ничто по сравнению с этой вакханалией.
Наконец, у граммофона кончился завод и, издав последний протестующий заунывный звук, как перегоревшая электропила, пластинка остановилась. Кончился завод и у танцоров. Одна лишь Цыпа ещё пыталась остаться в романтическом тумане танца, перейдя на плавные взмахи крыльями и длинные па, — в гордом одиночестве.
Немного отдышавшись, все расползлись по своим углам. Вечеринка явно прошла с успехом. День заканчивался.
Хомо, лёжа на диване и открыв последнюю банку пива, в самом благодушном настроении тихохонько напевал:
Наверное, песенка всем понравилась, потому что даже Цыпа не сделала никакого замечания. Под эту песенку все обитатели дома сначала задремали, а потом и крепко уснули.
История четвёртая
Попрошайки
Да уж! Результаты вчерашней вечеринки и всеобщего обжорства были поистине катастрофическими. Вместо ожидавшихся солидных многодневных припасов в наличии оставалось лишь несколько жалких пакетиков с крупой, пара банок сухого консервированного корма для собак и кошек да одна банка сгущённого молока.
Цыпа, ещё не полностью очнувшаяся от наркоза танцевально-романтических грёз, томно позвала Кока:
— Кок, почему ты не несёшь мне завтрак? Все приличные мужья по утрам приносят завтрак в постель, — я сама видела это в кино.
Но ни завтрака, ни ответа она от Кока не дождалась.
Хомо открыл банку корма для собак, но Мура и Сержант лишь слегка попробовали его и особого восторга не выразили, — колбасой там даже не пахло. Для себя Хомо открыл банку сгущённого молока и, поставив её на пол, начал усиленно черпать сгущёнку погнутой ложкой. Сержант тоже выразил к сгущёнке неподдельный интерес и, не очень вежливо оттерев Хомо в сторону от банки, тщательно её вылизал.
Цыпа и Кок шустро клевали пшено, а Крыс ускоренно поглощал гречку из утащенного накануне под пол пакета.
— Подальше положишь, — поближе найдёшь, — бурчал он.
Ворон лениво спустился вниз, поклевал собачьего корма, что-то проворчал про качество современных продуктов и опять забрался наверх — листать свой телефонный справочник. Так прошло довольно много времени.
— Эх! Как-то не так мы все живём, — вдруг ворчливо буркнул Ворон.
— Почему не так? — возразил Крыс. — Я вот очень хорошо в своём подвале живу. Тихо, спокойно. Вот если бы ещё не этот настырный фокстерьер, так и вообще бы… Мне такая жизнь нравится. Это же моя жизнь, — что хочу, то и делаю…
— «Хочу — не хочу», — да не то всё ворочу, — насмешливо заметил Ворон. — Сами себе крылья подрезаем.
— А если у меня и крыльев-то нет, так что же мне делать? Вон хвост и тот оторвали… — неуверенно заспорил Крыс.
— Не видишь ты, Крыс, перспективы из-под своей половицы, — гнул своё Ворон. — Нет в тебе полёта. Вот мои птичьи сородичи в Париже, так те тоже чёрт те как живут. А сами виноваты. Про них даже один тамошний поэт написал. Вот, послушай, — называется «Птицы в Париже».
— Да, птицам — мигрантам хорошо, — они, приотдохнув на чистых, незасеянных полях своих недоразвитых стран, могут и снова в Париж прилететь. А там тебе и подкормку раздают, и помойки богатые и, опять же, свободное варенье, — с завистью грустно сказал Крыс.
— Птицы-то птицы, а всё равно не хотят ничего менять в своей жизни: и ленятся, и боятся, — закончил дискуссию Ворон.
Все удручённо замолчали.
Однако, уже через минуту тишину нарушил Хомо: