Сказки и предания алтайских тувинцев - Сборник Сборник (читаем книги онлайн TXT) 📗
У Потанина (Очерки, IV, с. 285 и далее, № 61а) оскорбление заключается в том, что Сартактай говорит, будто отвести реку было не труднее, чем надеть недоуздок на верблюда. Буквально:
Теперь я овладел тобой, вода,
Не как верблюдом, а как верблюжонком.
Не как конем, а как жеребенком,
Не как быком, а как теленком,
Не как бараном, а как ягненком.
Потанинский текст на с. 287е содержит вариант стихов:
Повернув, повернув, будь ты теперь Эх Аралом…
Это явное наставление властителя реки водам Кобдо и идентификация Эх Арала и Булджына как местностей, расположенных в нижнем течении этой реки.
Указанию на то, что в отведении реки кроме Сардакбана принимал участие и второй герой (Мемли), соответствует роль сына у алтайцев (ср. также: Радлов. Образцы, IV, с. 188, и Танзаган, с. 269) и дербетов, согласно которой второй участник всегда мешает завершению работы.
Значение имени Сапдакбан, состоящего из сардак + бан (уменьшительный суффикс), невозможно объяснить на основе тувинского языка. Если принять во внимание, что в № 66 упоминаются сарты и что сартский и алтайско-тувинский варианты „Бёген Сагаан Тоолая“ (№ 5; ср.: Taube. Das Marchen von Bogen Sagan Tolaj) поразительно близки, то следовало бы указать на этническое название „сартак“, „сарт“, которое встречалось у монголов в качестве имени (ср.: Spuler. с. 243). Мне кажется более уместным искать связи значения имени Сардакбан или с названием рода сартов у алтайцев (который, возможно, и происходит от этнического названия „сарты“), или со значением „марал-одногодок“, которое, по Радлову („Опыт словаря“), имеет слово „сардак“ у сагайцев и койбалов, т. е. „марал-одногодок“. Семантически к такому значению подошло бы имя Мемли, что значит или млекопитающее животное, или сосунок (мами — „грудь“, „сосок“; ср. у Радлова османское мамали — „млекопитающее“). Если понимать „мемли“ как „грудной ребенок“, то можно обнаружить связь с сыном Сартактая, который по преданию алтайцев является вторым участником в деяниях Сартактая. Есть еще и другая возможность — толковать обоих демиургов как животных, ведь в начале центральноазиатских генеалогий первопредками выступают животные (напомним о рогатой маралухе, родоначальнице рода бугу — см. коммент. к № 36). Богатство легенд о Сардакбане и отражение в них специфического пейзажа Цэнгэла, несомненно, являются доказательством того, что тувинцы относительно давно населяют этот район.
К вопросу о персонаже Сардакбан см.: Сампилдэндэв С. О Сартактае. — Олон улсын монголч эрдэмтний III их хурал, боть, Улаанбаатар, 1977, с. 253–257. Что касается связи Сардакбана с водой и реками, то можно вспомнить древнекитайского мифического императора Юя (Да Ю), проводящего каналы, исправляющего русла рек и борющегося с потопом (см.: Мифы народов мира, II, с. 678).
62. Легенда о Бургане Башкы и Очирваане
(Бурган Башкы Очирваан дугайы домак)
Записано от старика по имени Дюгер (прозвище — Косой Дюгер) в середине августа 1966 г. в Сыраалыге.
Ср. TCV 166.
Распространение: тув.: (1) Катанов, с. 963; (2) Радлов. Образцы, IX, с. 45, № 349; монг.: (3) Потанин. Очерки, IV, с. 269 (дербет.).
В „Записках“ Потанина Бурган Башкы и Очирван фигурируют в Северной Монголии в числе богов-демиургов (Очерки, IV, ч. 4, № 54, 47. Сотворение мира и человека). В варианте (3) нашей легенды Бурган Башкы тайно опрокидывает пиалы, которые он и Май-Тэрэ (санскр. Майтрейя) держали в руках во сне. Май-Тэрэ проклинает его: „Твое время будет временем воров!“ („Теперь как раз и есть это время Бургана Башкы“, — поясняет рассказчик). В варианте (1) [= (2)], записанном Катановым 22 июня 1889 г. на р. Серлиг, ламаистский налет отсутствует, но построен он менее логично. Персонажи сказки — братья-ханы и их сестра девица Оруз (= „русская“, возможно, смутное отражение образа Екатерины II), Эджен (по-монгольски „властитель“; имеется в виду, конечно, китайский император) и Эр- лик (властитель нижнего мира и судья над душами умерших). Эрлик опустил в свою пиалу цветок (для чего — не сказано), младший Эджен переложил его в свою пиалу. Тогда Эрлик проклял его: „Твои подданные будут обманщиками и ворами!“ Так и случилось. Эрлик стал дьяволом, девица Оруз отправилась в Россию и стала царицей. В обоих вариантах, как и в предложенной нами легенде, речь идет о том, кто должен стать властителем мира людей.
О мотиве узнавания воров и волков см.: Радлов. Образцы, I, с. 424, № 1, стих 152 и далее. С. Ю. Неклюдов любезно указал нам на бурятские варианты Хангалова (III, с. 8—10).
63. Единственное черное дерево мира
(Орчалангнынг джангыс хара ыйаш)
Записано от Ш. Дагва 24 августа 1966 г. в Сарыг булаке.
Распространение: западномонг.: Потанин. Очерки, IV, с. 187, № 29 а, б, в.
Несомненно, имеется в виду всемирное древо, часто встречающееся в повествовательном народном творчестве алтайских тувинцев, где оно обычно имеет одно из двух функциональных значений: 1) дерево под названием Бум, Дондаа Боом или Дондууд Бом (ср. № 25), на котором вьют свое гнездо вороны или вброны (ср. № 24; его вариант „Дондаа Боом“ 23 июля 1982 г. в Хой баштыге записал Якоб Таубе от двадцатилетнего Дэмбининг Джанджыржаба на магнитофон; 2) дерево, на котором находится гнездо мифической птицы Хан Херети (Хан Гэрд) или иногда белого верблюда. Ему постоянно угрожает змея (№ 14 и др.).
Представление о „единственном древе мира“ распространено, очевидно, в первую очередь на Алтае и вокруг него. Потанин записал свои легенды от урянхайца- элёта, от дербета и халхасца. живущего на Тарбагатае. Во всех вариантах мы встречаем представление о сверхъестественной величине дерева (монг.: орун ганцхан модон) (а под его сенью может укрыться тысяча человек) и его листьев (а: величиной с целый хлеб; б: величиной в шесть войлочных кошм для юрты; в: на одном листе мог бы поместиться человек с шестнадцатью лошадьми). Вариант в содержит мотив о дереве без верхушки, которое играет определенную роль в легенде об Амырсанаа (ср. № 59).
Вообще представления об образе мирового дерева в центре мира, являющегося осью мира и относящегося к древнейшему мировоззрению большинства народов, нашли свое отражение и в ламаистской мифологии (Дзамбу, Кальпаврикша и др.). Калмыцкий поэт Д. Кугультинов в своем стихотворении „В тени дерева Бо“ (М., 1990, с. 13) упоминает „дерево Бо высотой до неба, с листьями "толщиной… в ладонь", которое расцвело "в Индии… на бхопальской земле, где Будда впервые предавался размышлениям о добре и зле…".
Гюмбю — возможно, имеется в виду ламаистский монастырь Кумбум в Цинхае (КНР), где находится священное дерево.
64. О происхождении живых существ(Тувинское название отсутствует)
Магнитофонная запись от пастуха кооператива Балдына, произведена 2 июля 1969 г. в северном Оруктуге.
65. Откуда взялись рыбы(Тувинское название отсутствует)
Данные о записи те же. что и к № 64.
66. О тувинском языке
(Тувинское название отсутствует)
Магнитофонная запись от 70-летнего Дж. Олджея, произведена 26 октября 1985 г. в Хох даваа (сомон Зяамар, Центральный аймак).
Бурган Бакшы (Башкы) упоминается и еще кое-где в качестве демиурга (см. № 62). Мифическая птица Хан Херети (Хан Гэрд) и еж в этей функции во всем собранном мной у алтайских тувинцев материале больше нигде не встречаются. Но еж упоминается как первый судья в зачине сказки "Бёген Сагаан Тоолай" сказителя
Байынбурээда, где говорится о раннем времени, "когда еще еж судил". В одном варианте, № 60, записанном от киргизов (казахов) на Тарбагатае (Потанин. Очерки, I, с. 146), не кто иной, как Керпек-шешен — еж — заставляет джалмауз-пейгам- бар перестать заглатывать людей и скот. Присутствие в этом варианте сходного героя очень важно, так как доказано, что пастбища алтайских тувинцев простирались на восток вплоть до района Тарбагатая (Fundamenta, I, с. 641), а в одном из их устных исторических преданий рассказывается даже о том, что они жили дальше на запад, вплоть до района озера Балхаш (см.: Taube. Zur Vergangenheit der Tuwiner). В функции демиурга еж выступает также в ногайском фольклоре (см.: Казиев, с. 163 — "Как еж выдумал серп"). Кроме того, в функции демиурга и охранителя небесных светил от чудища-пожирателя, т. е. спасителя жизни на земле, еж выступает у ряда тюркских народов и у бурят. Ему специально посвящена работа автора настоящих строк (см.: Taube. Der Igel). Все свидетельствует о том (между прочим, и археологические находки из района Ордоса и Южной Сибири; ср. золотые фигурки ежей в Сибирской коллекции Петра I в Эрмитаже), что еж — образ древнейших слоев мифологии алтайских народов.
