Ледяна колокольня - Писахов Степан Григорьевич (прочитать книгу txt) 📗
Письмо мордобитно
Вот я о словах писаных рассуждаю. Напишут их, они и сидят на бумаге, будто неживы. Кто как прочитат. Один промычит, другой проорет, а как написано, громко али шепотом, и не знают.
Я парнем пошел из дому работу искать. Жил в Архангельском городе, в немецкой слободе, у заводчика одного на побегушках.
Прискучила мне эта работа. Стал расчет просить. Заводчику деньги платить – нож острый. Заводчик заставил меня разов десять ходить, свои заработанны клянчить. Всего меня измотал заводчик и напоследок тако сказал:
– Молод ты за работу деньги получать, у меня и больши мужики получают половину заработка и то не на всяк раз.
Я заводчику письмо написал.
Сижу в каморке и пишу. Слово напишу да руками придержу, чтобы на бумаге обсиделось одним концом. Которо слово не успею прихватить, то с бумаги палкой летит. Я только увертываюсь. Горячи слова завсегда торопыги.
Из соседней горницы уж кричали:
– Малина, не колоти так по стенам, у нас все валится и штукатурка с потолка падат.
А я размахался, ругаюсь, пишу, руками накрепко слова прихватываю – один конец на бумагу леплю, а другой – для действия. Ну, написал. Склал в конверт мордобитно письмо, на почту снес.
Вот и принесли мое письмо к заводчику. Я из-за двери посматриваю.
Заводчик только что отобедал, сел в теплу мебель – креслой прозывается. В такой мебели хорошо сидеть, да выставать из нее трудно.
Ладно. Вот заводчик угнездился, опрокинул себя на спинку, икнул во все удовольствие и письмо развернул. Стал читать. Како слово глазом поднажмет, то слово скочит с бумаги одним концом и заводчику по носу, по уху, а то и по зубам! Заводчик из теплой мебели выбраться не может, письмо читат, от боли, от злости орет. А письмо не бросат читать. Слова – всяко в свой черед – хлещут!
За все мои трудовы я ублаготворил заводчика до очуменности.
Губернатор приехал. Губернатор в карты проигрался и приехал за взяткой.
Заводчику и с места сдвинуть себя нет силы, так его мое письмо отколотило. Заводчик кое-как обсказал, что во како письмо получил непочтительно, и кажет мое письмо.
Губернатор напыжился, для важного вида ноги растопырил, глазищами в письмо уперся читат. Слово прочитат, а слово губернатору по носу! Ох, рассвирепел губернатор!
А все читат, а слова все бьют и все по губернаторскому носу.
К концу письма нос губернаторский пухнуть стал и распух шире морды. Губернатор ничего не видит, окромя потолку. Стал голову нагибать, нагибал-нагибал, да и стал на четвереньки. Ни дать ни взять – наш Трезорка. Под губернатора два стула подставили. На один губернатор коленками стал, на другой руками уперся и еще схоже с Трезоркой стал, только у Трезорки личность умне.
Губернатор из-под носу урчит:
– Водки давайте!
Голос как из-за печки. Принесли водки, а носом рот закрыло. Губернатор через трубочку водки напился и шумит из-под носу:
– Расстрелять, сослать, арестовать, под суд отдать!
Орет приказы без череду.
Взятку губернатор не позабыл взял. В коляску на четвереньках угромоздился, его половиками прикрыли, чтобы народ не видал, на смех не поднял.
Заводчик губернатора выпроводил, а сам в хохот-впокаточку, любо, что попало не одному ему. Письму ход дали.
Вот тут я в полном удовольствии был! Дело в суд. Разбирать стали. Я сидел посторонним народом любопытствующим. Судья главный – старикашка был, стал читать письмо – ему и двух слов хватило. Письмо другому судье отсунул:
– Читай, я уж сыт.
Второй судья пяток слов выдержал и безо всякого разговору третьему судье кинул. У третьего судьи зубы болели, пестрым платком завязаны, над головой концы торчат. Стал третий судья читать, его по больным зубам хлестким словом щелконуло. Зубы болеть перестали, он и заговорил скоро-скоро, забарабанил:
– Оправдать, оправдать! На водку дать, на чай дать, на калачи дать! И еще награду дать!
Я ведь чуть-чуть не крикнул:
– Мне, мне! Это я писал!
Одначе догадался смолчать. Суд писанье мое читат. За старо, за ново получат, а с кого взыскать, кого за письмо судить – не знат, до подписи не дочитались. Судейских много набежало, и всем попало – кто сколько выдержал слов. До конца ни один не дочитал.
Дали письмо читать сторожу, а он неграмотный – темный человек, небитым и остался.
Письмо в Питер послали всяким петербургским начальникам читать. Этим меня оченно уважили. Ведь мое мордобитно письмо не то что простым чинушам – самим министерам на рассуждение представили. И по их министеровским личностям отхлестало оно за весь рабочий народ!
Чиновники хорошему делу ходу не давали. Подумай сам, како важно изобретение прихлопнули!
А я еще придумал. Написал большу бумагу, больше столешницы. Сверху простыми буквами вывел: «Читать только господам…»
Дальше выворотны слова пошли. Утресь раным-рано, ишшо городовые пьяных добивали да деньги отбирали, – я бумагу повесил у присутственных мест, стал к уголку, будто делом занят, и жду.
Вот время пришло, чиновники пошли, видят: «Читать только господам», – глаза в бумагу вперят и читать станут, а оттудова их как двинет! А много ли чиновникам надобно было? С ног валятся и на службу раком ползут.
А которы тоже додумались: саблишки выташшили и машут.
Да коли не вырубить топором написанного пером, то уж саблишкой куды тут размахивать! Позвали пожарну команду и водой смыли писанье мое и подпись мою. Так и не вызнали, кто писал, кто писаньем чиновников приколотил.
Потом говорили, что в Петербурге до подписи тоже не дочитали и письмо мое за городом всенародно расстреляли.
Девки в небе пляшут
Перед самой японской войной придумали наши девки да парни гулянку в небе устроить.
Вот вызнялись девки в гал. Все разнаряжены в штофниках, в парчовых коротеньках, в золотых, жемчужных повязках на головах, ленты да шелковы шали трепещутся, наотмашь летят.
Все наряды растопырились, девки расшеперились.
В синем небе как цветы зацвели!
За девками парни о землю каблуками пристукнули и тоже вылетели в хоровод.
Гармонисты на земле гармони растягивают ходову плясову.
Девки, парни в небе в пляс!
В небе песни зазвенели!
А моя баба тогда молодой была, плясать мастерица, в алом штофнике с золотыми позументами выше всех выскочила да вприсядку в небесном кругу пошла.
И на земле кто остался, тоже в пляс, тоже с песней. Не отступали, ногами по-хорошему кренделя выделывали, колена всяки выкидывали.
И разом остановка произошла!
Урядник прискакал с объявлением войны японской!
Распушился урядник!
– По какому, – кричит – полному праву в небе пляску устроили? Есть ли у вас на то начальственно разрешение?
Перевел дух да пуще заорал:
– Может, это вы военны секреты сверху высматриваете!
Ну, мы урядника ублаготворили досыта. Лётного пива в его утробу ведро вылили.
Жаден был урядник до всякого угощенья, управшивать не надо, только подноси.
Урядника расперло, вызняло и невесть куда унесло.
Нам искать было не под нужду. Рады, что не стало.
