Дом на дереве - Питцорно Бьянка (читать полную версию книги txt) 📗
гладя её по крыльям, нежно произнёс он.
подхватил Гильдебранд, лихо вскакивая на спину сенбернарихе.
Доротея воспрянула духом и завиляла хвостом.
Между тем настоящие птицы прилетели и вились вокруг, с любопытством наблюдая за этой сценой.
Пуриф, сидя в своей подвесной люльке, весело захлопала в ладоши:
наставляла Инальбис.
— Не делай этого, Доротея! — умолял Амадей на собачьем языке. — Подумай, ведь тогда между нами всё будет кончено.
— Крайне любопытно знать, позволяют ли такие физические данные реально парить в эфире… — задумчиво произнесла Прунильда, как бы разговаривая сама с собой.
Обезумев от лавины советов, Доротея хлопала крыльями, то расправляя их, то снова складывая и явно не зная, на что решиться.
— Хватит устраивать тут сквозняки! — фыркнула на неё Прунильда. — Не хватало ещё простудиться! Решайся наконец — летишь ты или нет?
— Нет! — гавкнул Амадей.
— Да! Да! Да! Да-а-а! — кричали в исступлении младенцы.
Доротея посмотрела вокруг в отчаянии. Птицы так и вились у неё над головой.
— Тиль-тиль-тиль! Решайся, глупая! — насмешливо щебетали они.
Доротея глянула вниз. Луг показался ей далёким-далёким.
— Не двигайся с места, — заклинали печальные глаза Амадея.
Но в эту минуту одна из малиновок порхнула с ветки, резко устремилась вниз, едва не коснувшись травы у подножия дерева; потом быстро взмахнула крыльями, стала опять набирать высоту, мелькнула, как искорка, среди листвы и, поднимаясь с каждым мигом всё выше и выше, принялась весело резвиться в сверкающем голубом небе.
— Лети, Доротея, лети! — кричали дети, вцепившись в неё сзади своими пухлыми ручонками и изо всех сил подталкивая к краю площадки.
— Чип! Была не была! — отчаянно пискнула собака и ринулась с ветки в пустоту.
Но, поскольку опыта у неё совсем не было, она забыла вовремя раскрыть крылья и рухнула вниз, увлекаемая всеми своими семьюдесятью с хвостиком килограммами.
Бооууумммм! Луг содрогнулся от страшного толчка, как будто при землетрясении. В тот же момент в месте приземления собаки образовался глубокий кратер.
— Этого можно было ожидать. Фортуна не всегда улыбается смелым, — с олимпийским спокойствием прокомментировала Прунильда, вылизывая себе лапу.
Тут примчались сломя голову Бьянка и Аглая.
— Что случилось? Бомба? Что-нибудь взорвалось?
разочарованно пояснила Пуриф.
Понадобилось копать пять часов подряд, чтобы отрыть Доротею из образовавшегося колодца. Четверо малышей расположились вокруг с ведёрками и совками и развлекались, как могли: делали куличи и строили замки и крепости из песка. Ещё им нравилось просеивать песок через сито: в сетке оставались камешки, маленькие веточки, пустые раковинки улиток…
— Доротеи не видать, — бормотала Инальбис.
— Надо глубже поискать, — обнадёживал Джанпорфирий.
— Доротеи нет и нет, — беспокоился Гильдебранд.
— Будем рыть ещё сто лет, — предположила Пуриф.
А Бьянка с Аглаей всё копали и копали, так что под деревом уже вырос внушительных размеров земляной холм. Амадей активно помогал, роя землю лапами, как делают собаки, когда хотят понадёжнее спрятать любимую кость.
Наконец, прокопав в глубину метров десять, они нашли её, едва живую от потрясения. Чтобы поднять на поверхность, пришлось обвязать несчастную верёвками и тащить, тащить вместе до седьмого пота.
Потом они вылили на неё несколько вёдер воды, чтобы привести в чувство и одновременно отмыть от земли. Амадей нежно вылизывал ей морду.
— Я буду всегда любить тебя, — говорил он на собачьем языке. — Пусть ты не похожа на меня, пусть не отличаешься умом, пусть ты теперь вообще неизвестно кто— ни собака, ни птица…
— Ах так! Ну это мы ещё посмотрим! — возмутилась Доротея, окончательно приходя в сознание. Она раскрыла крылья и стала хлопать ими с угрожающим видом.
Прунильда отскочила назад.
— Безрассудная храбрость не приличествует добропорядочной кошке, — пробормотала она в своё оправдание.
Доротея поднялась на ноги и попыталась сделать несколько шагов по лугу.
— Умница, молодец! — подбадривала Аглая, прикладывая ей ко лбу холодные примочки.
Но, несмотря на все усилия, несмотря на ободрения и поддержку обеих подруг, сенбернариха так и не смогла подняться над землёй больше чем на несколько сантиметров и почти сразу падала на землю. Очевидно, крылья выполняли у неё исключительно декоративную функцию, как у кур. Самое большее, на что она была способна, это хлопать ими, отгоняя противников или удерживая равновесие на не очень толстых ветвях. О полёте тут вообще говорить не приходилось.
Дети были страшно разочарованы. Зато к Амадею вернулось хорошее расположение духа.
Прунильда попросила у Бьянки личной аудиенции.
— Жестокое противоречие терзает мою кошачью душу, — призналась она. — Если Доротея принадлежит к семейству пернатых, тогда мой долг кошки требует, чтобы я с бесстрашным сердцем охотилась за ней, невзирая на её превосходящие размеры. Если же она по-прежнему из породы собак, то мне, как кошке, подобает испытывать перед ней страх и держаться на почтительном расстоянии… Не могла бы ты, будучи старой и мудрой, разрешить это моё мучительное сомнение?
— Старая — дудки! — оскорбилась Бьянка. — До чего же надоела мне эта кошка с её неразрешимыми проблемами!
А не могла бы ты оставить Доротею в покое и заняться своими собственными делами?
— Верные слова! Я именно как раз над этим и думала, — сказала кошка. — Такое решение кажется мне достойным и в высшей степени разумным.
Аглая, похихикав, сказала Бьянке:
— Послушай, а что, если нам не засыпать Доротеину яму, а использовать её как ловушку? Всякое ведь бывает…
— Ты права, — ответила Бьянка. — Она может оказаться полезной в случае нападения.
Глава 12
СИГНАЛЫ В НОЧИ
Однако первым угодить в ловушку предстояло синьору Беккарису Брулло.
Вы, наверно, уже не раз спрашивали себя, что сталось с надоедливым соседом, ведь в последних главах о нём нигде не говорилось ни слова. Дело в том, что на следующий день после пира этот вздорный старик собрал чемоданы и уехал в длительную командировку. Конечно, он предварительно опутал весь дом колючей проволокой и поручил своей насекомоядной приятельнице хорошенько охранять его от возможных вторжений.
Но в спешке он совершенно забыл об электрическом скате, который, оставшись взаперти, лежал целыми днями в своей ванне в кромешной темноте и тщетно дожидался, что кто-нибудь придёт его накормить или хотя бы сменить воду. Вода становилась всё мутнее и мутнее, а бедный скат худел и сох день ото дня.
Как и все рыбы, он был нем и не мог попросить о помощи.
Насекомоядная Мила видела его в окошко ванной и хотела бы ему помочь, но не знала, как это сделать. Несмотря на прозвище Львиная Лапа, она оказалась не в состоянии высадить окно, а позвать кого-нибудь на подмогу ей тоже не удавалось: хотя у неё и был рот для поглощения насекомых и бифштексов, но язык и голосовые связки в нём напрочь отсутствовали.