Остров голубых снов(Сказки) - Лари Леонида (бесплатные полные книги txt) 📗
И цветок ожил во имя того чуда, что вот-вот должно было произойти где-то наверху, на самой высокой веточке. Почка, однако, не торопилась. Не спеша расправляла она свои суставы, словно дожидаясь подходящего момента, чтобы разом открыть свою тайну.
Цветку оставалось лишь терпеливо дожидаться, хотя и задавал он себе вопрос: отчего почка все так затягивает и не открывается?
Бедный цветок! Откуда ему было знать, что его собственное желание жило в самом малыше-почке?
И вот однажды лунной ночью, когда ключ звякнул в замке и долгожданные шаги девушки раздались в пустоте дома, почка вырвалась изо всех пеленок и распустилась. Она расцвела огромным цветком, желтым, как само отчаяние.
ШАР СВЕТА
Улиу хорошо помнил, как эти три женщины попали к нему в дом. Стояла поздняя осень, листья все опали, и редкие снежинки кружили в воздухе. Улиу вернулся домой раньше обычного, расстроенный неурядицами на работе, следовавшими одна за другой. Он метался в поисках чего-то очень важного, но неуловимого. В отчаянии ему казалось, что он бьется головой о невидимую преграду. Он пришел домой, отворил дверь и сразу их увидел. Две из трех незнакомок были молоды: одна нежная блондинка, другая — брюнетка, с распущенными волосами. Третья, седая старуха, стояла в углу комнаты и что-то пряла, ни разу не оборвав нитку.
«Словно жизнь мою прядет», — подумал Улиу, глядя на старуху, которая не меняла позы и не обращала ни малейшего внимания на молодых девиц. Блондинка оказалась посдержаннее, а с наступлением ночи вообще оставила Улиу в покое. Брюнетка же все время приставала к нему, манила куда-то, а ночью совсем обезумела: разделась, встала на подоконник и пригрозила, что бросится вниз, если он сейчас же не подойдет к ней.
Улиу испугался, быстро подошел и стал гладить ее по волосам, утвердительно кивая в ответ на единственный вопрос:
— Ты ведь любишь меня одну, только меня, правда?
На следующий день к Улиу пришли друзья, и он попросил женщин перейти в спальню. Но куда там — они и слушать об этом не хотели. Пришлось принимать гостей в их присутствии. Улиу уже собрался было представить женщин друзьям, хотя и понятия не имел, как их зовут. Но каково же было его смятение: друзья и вида не подавали, что кого-то заметили. Даже когда брюнетка в очередной раз принялась угрожать, что выбросится из окна, гости Улиу не обратили на нее никакою внимании, хоти хозяин подошел к окну и принялся успокаивать ее как мог, отчаянно шепча:
— Да, только тебя я люблю, одну тебя!
Не заметили они и блондинку, которая внезапно разрыдалась, так что Улиу пришлось прошептать ей на ухо те же слова.
Нет, все это неспроста. Может, он болен? Улиу сходил к врачу, но тот нашел его совершенно здоровым и прописал лишь что-то успокоительное. Совсем растерявшись, Улиу решил: раз непрошеные гостьи не желают уходить по доброй воле, он будет делать вид, будто не замечает их. После работы он ужинал в городе, а придя домой, утыкался в книгу, не обращая внимания на все их выходки. Но так продолжалось недолго, потому что Улиу находился в страшном напряжении: внутри у него все сжималось от предчувствия, что вот-вот что-то произойдет, быть может, потолок обрушится и раздавит его.
В конце концов Улиу осмелился спросить себя: откуда взялись они в его доме? Почему пришли именно к нему, а не к кому-то другому? Вся его жизнь предстала перед ним как наяву. Все сплеталось в одно и тянулось, как бесконечная нить, которую ткала молчаливая старуха. Улиу, не находя выхода, бился головой о стену, пытаясь понять то, что составляло смысл его жизни, — но примирения не наступало даже с самим собой, не то что с окружающим.
«Кто же я такой, в самом деле?» — спросил он себя однажды вечером и внезапно ощутил жгучую боль в груди, словно сорвали повязку со старой, давно позабытой раны, которая, оказывается, еще не зажила. Улиу инстинктивно поднес руку к саднящему месту и увидел, что сквозь пальцы пробивается пучок лучей. Шар света разрывал ему грудь, стремясь наружу.
Улиу поднял глаза и увидел, что три женщины испуганно устремились к выходу. Он не мог последовать за ними его охватила невыносимая слабость. Обессиленный, побледневший, он машинально продолжал прижимать руки к груди, пытаясь задержать светящийся шар, хотя что-то подсказывало ему: все совершается помимо его воли.
Постепенно свечение стало ослабевать и наконец совсем угасло, вернувшись обратно в грудь, в глубину души. Улиу вышел из необычного состояния, в котором пребывал последнее время. Он ощутил неописуемую радость, возвысившую его над судьбой. Он понял, что три женщины, пáрки или кто там они на самом деле, мучившие его до сих пор, больше не властны над ним.
Что им до него и ему до них после того, как он пережил тот миг? Улиу уже не волновало их поведение. Он чувствовал себя, как после освежающего душа, вернувшего ему жажду жизни. Ему ни к чему было теперь что-то искать во внешнем мире, он понял, что все необходимое ему заложено в нем самом с рождения.
Улиу огляделся, но не нашел и следа трех призраков. Они исчезли.
ВОЛШЕБНАЯ ПЕСНЯ
Солнце, словно расплавленным свинцом, нещадно жгло пленников, захваченных врагом в сражении и теперь обреченных на страшные пытки. Тучи мух ринулись на них, предвкушая большой пир.
Кем же я был тогда, если парил высоко в небе и одновременно затаился в груди каждого пленника, связанного, страдающего, оставленного один на один с приближающейся смертью?
Бородатые, вооруженные до зубов победители подходили к пленникам и уводили их по очереди на плаху, залитую кровью только что загубленных жертв.
Им отрубали сначала руки, ноги, затем отрезали уши и нос и в таком виде оставляли под лучами неистово палящего солнца, на расправу жадным мухам и слепням. Груды изуродованных тел, извивающихся в адских муках, жаждали только одного — скорейшей смерти.
Но кем, кем же я был тогда, если содрогался при каждом приближении солдат, бился в груди каждого мученика и молил, чтобы кто-нибудь избавил меня поскорее от назойливых мух, которые не признавали во мне человека и привычно впивались в мое тело, не опасаясь, что их прогонят? Где же я находился, если одновременно был и в воздухе и в непрекращающихся стонах страдальцев? Мое дыхание ощущалось во всем, даже за пределами занятого мучителями пространства. Это пространство, заполненное их мощными, энергичными фигурами, неутомимо вершившими бойню, казалось мне напрочь лишенным жизни и воли — оно было нулевым, по сути, не существовало.
Невыносимая боль в каждом изувеченном пленнике отзывалась во мне, но сильнее всего я страдал вместе с одним мучеником, которого еще не отвели на эшафот и не разрубили на части. А может, это он терпел муки за остальных, а значит, и за меня тоже? Боль была до того невообразима, что в какой-то миг я вырвался из тайного укрытия в его груди, прорвался к губам и зазвучал в песне.
И как было понять, кто из нас пел, он или я, ведь я составлял с ним единое целое и в то же время мог наблюдать за ним со стороны, сверху. Он лежал на спине, связанный по рукам и ногам, красивый бледный мужчина с всклокоченными волосами, и, помимо своей воли, самим величием песни подбадривал товарищей. Победители окаменели, а он или я — это неважно — все пел и пел о золотом веке, который наступит, когда под ветвистой ивой, под солнечными дождями мы обратимся ко всему миру со словами любви.
Один из солдат подошел, чтобы засунуть ему кляп в рот. Что произошло со мной тогда? На том месте, которое занимал в пространстве этот солдат, очутился я сам. Я слился с ним в одно целое. И тогда он поднес руки к лицу, упал на колени и затрясся в плаче, не пытаясь больше остановить певца.
