Полынные сказки (с илл.) - Коваль Юрий Иосифович (список книг txt) 📗
— Они смеются… — сквозь слёзы сказал он. — А я лошадку понял.
— Пойдём скорей на улицу. Все ребята сделали свои часы, а ты ещё нет. Пойдём.
Она схватила его за руку и потащила на крыльцо.
— Понял я лошадку, — шептал Ванечка. — Понял.
Они вышли на улицу, и тут подошла к ним Татьяна Дмитриевна.
— Татьяна Дмитриевна, — сказал Ванечка, — я лошадку-то понял.
— Лошадку-то ты понял, а где твои часы?
Ванечка не успел сделать часы, и ясно было, что он сейчас снова заплачет.
— Вот его часы, мама, — сказала Лёля и подвела мать к своим собственным снежным часам.
— Хорошие часы, — сказала мама. — Молодец, Ванечка.
И она ушла в школу.
И тут Лёля увидела, что Ванечка сморщил нос и сейчас заплачет пуще прежнего.
— Это не мои часы, — сказал он. — Это ты их сделала. Сейчас буду реветь. У всех есть часы, а у меня нет.
— Да ведь я подарила тебе часы. Они твои теперь.
— А ты-то как же? Без часов.
— А я буду по школьным смотреть.
И Ванечка протёр глаза. С удивлением смотрел он на снежные часы, которые ему подарили.
Сказка о метельном празднике
Снега заносили полынную степь.
За снегами явились морозы. Трескучие да скрипучие, ветреные морозы.
Зимние вечера в Полыновке были ещё глубже, ещё дольше осенних, и каждый вечер загоралась в окнах школы зелёная сосновая лампа, и удивительно было среди тёмных и синих зимних ночей видеть в окошке такой тёплый и летний свет.
Как-то в субботний вечер разыгралась метель, и дед Игнат каждые полчаса забирался на колокольню, бил в колокол, чтоб не сбился с дороги случайный путник, не погиб, не замёрз в полынной степи.
У сосновой лампы собралось сегодня не так уж много народу, но были Марфуша и Максим, Татьяна Дмитриевна и Лёля. Зажгли вторую лампу, подвесили под потолком — ещё теплей и светлей стало в доме.
Вдруг под окнами зафыркала лошадь, послышался скрип полозьев.
Дверь распахнулась — и в комнату влетели снежинки, а за ними — две девушки. Не успел дед Игнат и слова сказать, как девушки обхватили его, закружили деда по сторожке.
В длинных юбках, в меховых шубейках, в белых платках, разрумяненные метелью, весёлые — это были две любимые племянницы Татьяны Дмитриевны — Дуня и Ольга.
Дуня — темноволосая.
Ольга — русоголовая.
Бросив деда, подхватили они Лёлю, закружили по комнате.
припевала Дуня.
— Ну хватит, девочки, хватит, — улыбалась Татьяна Дмитриевна. — Скорей раздевайтесь да попьём чайку. Самовар давно кипит.
— Э, нет, чай потом. Вначале — пельмени! — сказала Ольга и развернула полотенце.
А в полотенце завёрнуты были, как будто маленькие костяные раковины, морозные пельмени. Девушки привезли с собой пельмени. Для веселья.
И правда, странное морозное веселье охватило Лёлю. В доме вдруг начался праздник. Праздник оттого, что приехали дорогие гости, что на улице метель, а они все — близкие люди — сидят в тёплом доме и им светят сразу две керосиновые лампы.
Это был метельный праздник, праздник тёплого дома в злую погоду.
Скоро задымили на столе парком пельмени. Необыкновенные!
Пельмени, да метель, да у сосновой лампы! Лучшего на свете не бывает. Так думала Лёля, и она была права.
А после пельменей Дуня ушла в сторожку и принесла оттуда какое-то существо, завёрнутое в одеяло.
— Кто там у тебя? — спросила Лёля.
Ей показалось — в одеяле кто-то шевелится. Вроде даже маленький ребёнок, только какой-то особенный ребёнок. Сейчас вот вылезет да как закричит!
Дуня развернула одеяло, и какое-то странное существо с длинной коричневой и блестящей шеей показалось оттуда.
— Кто это?
По коричневой шейке тянулись к треугольному телу тонкие золотые жилки. Дуня тронула жилку пальцем — и звякнуло что-то, послышался тоненький звук.
Дуня дёрнула другую жилку — и существо вдруг задёргалось, запело, заговорило в её руках:
запела Дуня.
А Лёля всё никак не могла понять, что же это за существо: живое оно или нарочно сделанное?
— Кто это? — снова спросила Лёля.
— Это балалайка.
— Ба-ла..?
— Балалайка.
— Она… живая? Сама родится?
— Нет, это музыкальный инструмент. Его сделали люди, чтоб помогал им песни петь.
— А почему же она в одеяле? Будто ребёнок?
— Чтоб не простудилась за долгую дорогу в метельной степи.
И Лёля поняла, что балалайка сделана из дерева и, оказывается, дерево тоже может простудиться. И она пожалела те деревья, что стоят сейчас в лесу под морозом. И захотела завернуть все деревья в одеяла, да только где же взять столько одеял? И тут Лёля решила, что, когда она вырастет, она научится прясть и ткать и станет шить одеяла для людей и деревьев. И прошло ещё много лет, прежде чем она поняла, что лучшее одеяло для дерева — снег.
А Дуня пела и играла, и Ольга русоголовая подпевала ей, и Марфуша подхватывала. И много они спели песен. А уж в самом конце запели они полынную песню:
А Лёля уже спала, ей снился лес, закутанный в одеяла, и так забавно выглядывали из этих лоскутных и клетчатых одеял головки сосен и ёлок.
На одну лишь секунду проснулась Лёля и услышала, что мама шепчется с Дуней. И Дуня шепнула маме:
— Появились «волчки»…
Сказка о волках и глупой корове
Да, снились Лёле в ту ночь лес и деревья, закутанные в одеяла, а между деревьями ходили «волчки». Не волки, а именно — «волчки». Они не были страшными. Они жевали пельмени, таскали с собою по лесу самовар, играли на балалайках. Хорошие были «волчки», симпатичные.
Сон есть сон. Сон отснился, сон забылся.
А глубокой зимой объявились в окрестностях деревни Полыновки — волки.
Волки, а не «волчки».
Волки выли. По ночам подходили к деревне особенно близко и выли в ближних оврагах, и страшно, что не было их видно, а только вой слышался, жуткий и гнусавый.
Дед Игнат залезал на колокольню, отбивал в колокол часы для путников, и замолкали волки, отходили от деревни. Но они, как видно, понимали, что колокол не для них, а для путников, и скоро возвращались и выли снова, и всю ночь слышался колокол деда Игната и волчий вой.
Лёля понимала, для чего волки подходят к деревне. Скучно и холодно там, в лесах и оврагах, а здесь-то теплей, здесь и колокол и сосновая лампа. И Лёля думала: если б и она была волком, конечно, пошла бы к деревне.
Лёля не боялась волков.
У неё было оружие — палка с острым железным наконечником. Эту палку-копьё сделал для неё дед Игнат, и Лёля брала на улицу своё копьё. Она была уверена, что сумеет защитить и себя и своих друзей.
В кармане Лёля носила немного соли, чтоб бросить в случае чего волку в глаза. А уж если он сумеет проморгаться и раскроет всё-таки пасть, ту уж Лёля знала, что надо делать. Надо просто-напросто сунуть ему в пасть руку, и так глубоко сунуть, чтоб волк задохнулся.
С копьём в руке, с горстью соли в кармане смело гуляла Лёля по деревне, и волки на неё не нападали. Они, конечно, понимали, что справиться с Лёлей им не удастся.
