Панталония — страна чудаков - Вангели Спиридон Степанович (серии книг читать бесплатно txt) 📗
— А она не брыкается? — допытывается жена. — А то, бывает, надоишь полный подойник молока, а она — трах копытом — и всё перевернёт.
— Не знаю, — Савва ворчит. — Я её пока не доил.
Вот и вечер наступил, солнце уже заходит, а коровы всё нет.
Вдали послышался какой-то странный звук, вроде топота копыт.
— Не корова ли топает? — говорит Савва.
Ба! Что за ерунда? Из лесу выезжает Том. Верхом на старой кляче. Ещё и песню поёт.
— А корова? Корова где? — кричит Савва.
— Чего? Какая корова? — говорит Том. Он уж и думать забыл про корову. — А ты что, молочка хочешь, барин? А зачем на подводу сел? Вёл бы свою корову сам.
— Нет коровы, а где же деньги?
— Какие деньги, кум? Вот купил старую клячу, надоело мне пешком идти. Но я — честный человек, привёл её прямо к тебе домой. Вот она, кляча, — забирай.
Заплакал кум Савва, а дети его неразумные рады:
— Будем на кляче верхом кататься! А молоко от одуванчика пить!
Певец и его крылья
Был будний день.
В сарае стучал молоток, буль-буль-булькал на плите пузатый горшок, а дым из дымохода направлялся не спеша в небо.
В этот день у маленькой невзрачной птички, которая свила себе гнездо на дереве у окна, из яйца вылупился птенец. Обрадовалась птица и начала петь, да так, что молоток замолчал, а хозяин вышел из сарая, и горшок перестал булькать, и в окне показалась голова хозяйки. Даже дым, казалось, уже не шёл в небо, а остановился над домом и прислушался.
Удивлённые, замерли соседи. Один — с пустым ведром, за водой не дошёл, другой — с ложкой в руке, — он как раз обедал, да так и застыл, не донеся ложку до рта.
Голос у соловья — как серебряный колокольчик. Послушаешь его — и хорошо становится на душе. Сосед, который с ложкой, в тот день вовсе позабыл про обед, а другой, что с ведром, взял да и натаскал воды всем соседям. Пузатый горшок сварил в этот день такую кашу, что прохожие за воротами останавливались от одного её запаха и слюнки глотали. А молоток в сарае сам принялся отстукивать весёлую дробь, и колёса получались одно лучше другого. Даже дым выписывал в небе удивительные кренделя и баранки.
Крошка Теодор, который жил в этом дворе, делал колёса для жителей Панталонии. И эти колёса быстро спешили по делам, — в стране крошек не было лентяев: один на мельницу едет, другой сено везёт, третий детей катает…
Теперь всякий, кто шёл мимо двора Теодора, заходил пожать ему руку. За соловья! И если кто-нибудь делал новую телегу, колёса теперь заказывал только Теодору.
Иногда какой-нибудь тихий крошка заходил к Теодору во двор. И не просил, как обычно, стул, а садился прямо на порог — соловья послушать. Пришёл в гости к соловью — откуда у соловья кресла?
Да что крошки! Само солнце пораньше вставало из-за холма, чтобы послушать соловьиное пение. Крошки любили слушать соловья и радовались, что солнце так рано встаёт. Только король был недоволен. Он любил подольше поспать, а теперь лохматое рыжее солнце будило его в такую рань!
— Ваше Величество, — советовала королева, — спрячьте голову под подушку, там ещё темно.
— Солнца там, конечно, не видно, а соловья слышно, — жаловался король.
Он терпел день, два… Через неделю терпение его лопнуло. Во-первых, он никак не мог выспаться, а во-вторых, завидно ему стало: уж больно прославился в округе соловей. Куда больше крошек спешило во двор к Теодору, чем в королевский дворец. Простая птица вмешивалась, кажется, в дела государственные.
— Выбросьте из головы, Ваше Величество! — говорила королева. — Обычная птаха, живёт на дереве, ест каких-то букашек. То ли дело у Вашего Величества: дворец — здоровенный, стол от разных закусок ломится. Только скажите: «Хочу птичьего молока!» — вам тотчас подадут!
— Только не птичьего! — гневно закричал король. — Птичьего молока выпьешь — сам засвистишь, все мозги высвистишь.
— Хорошо, Ваше Величество, пейте коровье!
— Ну, не дурак ли он, этот соловей? — рассуждал король. — Почему на дереве живёт у колёсника? Ему бы в королевском дворце поселиться.
— Он маленький, но не хочет ни с кем делить свою славу! — отвечала королева.
— Но делит же он её с Тео… Как там его… который колёса мастерит?
— Ну и ладно, Ваше Величество, пускай делит. Ведь у него только молоток во дворе поёт. Птичка и прилетела, чтобы выгнать этот стук из его головы. А то ведь недолго и свихнуться.
— Слушай, надо его подманить! — осенило вдруг короля. — Принеси-ка мне молоток! Посмотрим, у какого окна будет петь соловей!
Тут Его Величество соскочил с трона и начал стучать молотком в огромную пустую бочку, перевёрнутую для громкости вверх дном. И даже послал королеву проверить, слышно ли во дворе Теодора. Там было слышно.
Чтобы рука у короля не заболела, стала и королева помогать: стучала маленьким молоточком.
Стучат они день, два — соловья не видно. Только слышно, как поёт он вдали. Бросил король молоток и стал рассерженный ходить из угла в угол.
«Ладно, — думает, — раз эта противная птица нас не признаёт, — мы её накажем. Пусть Теодор колёса мастерит, хоть круглые, хоть квадратные, — а от соловья следа не останется!»
И вот однажды полетел соловей к речке воды напиться, а вернулся — нету гнезда. И он узнал от колёсника Теодора, что приходил королевский слуга. И принёс этот слуга королевскую шляпу.
— Слушай приказ короля! — сказал слуга. — Запрещается соловью растить своих птенцов на твоём дереве. Здесь дуют сильные ветры и идут дожди. Будешь ещё за это держать ответ перед королём! И вот сам Великий Крошка снял свою шляпу, чтобы положить в неё гнездо! Вместе со шляпой велено разместить это гнездо на самом высоком дереве в королевском дворе!
И слуга залез на дерево, снял гнездо, сунул его в шляпу и ушёл.
Напрасно соловей повсюду искал своё гнездо. Король обманул колёсника.
Шляпу с птенцами привязал королевский слуга к паровозу, к самой трубе, чтоб увёз их поезд на край света и на край неба, где так холодно, что песня дрожит и боится вылететь изо рта.
— Не захотели петь во дворце — пусть там попоют, — ехидно говорил король.
Что было делать соловью? Не задумываясь отправился он искать птенцов.
Летит, летит, а края света не видно. Иногда вроде бы свист паровоза слышен. Но как не спешил певец — догнать птенцов не мог. Летит — перья теряет. И вдруг увидел, что под ним — глубокая пропасть и вот-вот он в эту пропасть упадёт. Ослабели крылья.
— Где вы, мои птенчики? — успел лишь промолвить он, и тут произошло чудо: перья в один миг отросли и получились новые крылья.
Не ел соловей, не пил. Так исхудал, что воздуху было легче его держать. Но и дорога дальняя была, стёрлись в конце концов новые крылья.
— Где вы, мои птенчики? — снова вымолвил он, и тут получил вторые крылья.
Решил он тогда лететь через море — дорога короче. Но море-то огромное, а присесть передохнуть негде. Видит — и эти крылья стираются.
— Где вы, мои птенчики? — прошептал он в последний раз — и не упал в бескрайнее море. Правда, на этот раз выросли совсем маленькие крылышки.
А море всё не кончается. Не видно берегов. Вдруг смотрит соловей: корабль плывёт, — присел на мачту передохнуть.
День и ночь плыл корабль. Наконец увидел соловей край земли.
Там нашёл он своих птенцов… Подросли, конечно, за это время, но главное — живы! Живы! Это были его птенцы! Все трое! Он их сразу узнал!
— Господи! — сжалось сердце у соловья. — Пёрышки у них есть, а крыльев… нету!
— Это папа! — пискнул старший птенец. — Точно!
И птенцы прильнули к певцу. Гнездо их — старая шляпа — давно уже не грело, всё продырявилось за это время.
— Как же вы жили? — спросил отец.
— Мы слышали, что ты летишь сзади! — сказал младший птенец. — Твоё сердце стучало нам: тук-тук! тук-тук!
— Это был поезд, — погладил его старший птенец.
— Не-ет, это было сердце отца.
И отец рассказал, с каким трудом он долетел до них и как вырастали у него новые крылья.
