Пироскаф «Дед Мазай» - Крапивин Владислав Петрович (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗

Роман-сказка для самого себя

Предисловие автора

Ясно из подзаголовка, что эту книгу автор написал прежде всего для себя…

У меня и раньше были такие книги. «Лоцман», «Синий Треугольник», «Дырчатая Луна», «Топот шахматных лошадок», «Пять скачков до горизонта»… Книги, где я уходил к себе, в ту страну, где мне было хорошо с друзьями и на родных берегах. Туда, где меня понимали…

Эту книгу многие не поймут. Если и прочитают, то с кислым лицом и оттопыренной губой. Прежде всего — так называемые взрослые читатели. Я зримо представляю их. Прежде всего это девицы и дамы послестуденческого возраста, которые, оттопырив наманикюренные мизинцы и помахивая сигаретой, говорят:

— Ах, я купила эту книжку, прочитала четыре страницы, и они меня не зацепили. Книжка совершенно не пошла. Больше не буду покупать книги Крапивина. Там опять дети спорят со взрослыми. К тому же, автор на старости лет совершенно разучился писать и чудовищно повторяется…

В том, что автор повторяется, его стали обвинять в 1966 году, когда он в журнале «Пионер» после повести «Та сторона, где ветер» напечатал «Оруженосца Кашку». «Слава, ты опять об одном и том же! Сколько можно?»

Сколько существую, столько и можно. Потому что живу в мире, где живут рядом со мной девчонки и мальчишки с добрыми душами и верными сердцами. Порой они крепко страдают от «наманикюренных» дам (среди которых немало и существ мужского рода), но держатся…

Короче говоря, что касается большинства взрослых читателей, то «лос фигос» с ними, как выражаются герои «Пироскафа».

Другое дело — ребята… У меня нет радужных надежд. Мальчики и девочки нашего времени с книгами дружат меньше, чем раньше. Но кое-кто дружит. И я думаю, что кто-нибудь из них прочтёт (или хотя бы пролистает) роман о Пироскафе. И, возможно, зацепится там за мысль, что жить на свете гораздо лучше, когда у тебя есть настоящие друзья. И когда есть свой «Пироскаф» — не обязательно старый пароход, а может быть просто любимая игрушка, книга или хотя бы поселившаяся в душе сказка… Если так случится, выходит, что я писал не зря…

Впрочем, я и так знаю, что не зря. Потому что у меня есть один верный и неизменный читатель (кроме меня самого). Это мой крепкий друг, третьеклассник Никита Петухов. Мы познакомились год назад в трудные дни киносъёмочной работы на дне знойного Тюменского лога. В первый час знакомства Никитка встал на цыпочки и шёпотом сказал мне в ухо:

— Владислав Петрович, я буду читать ваши книжки всю жизнь…

И читает.

Он стал и первым читателем рукописи о Пироскафе. И даже её первым редактором… Впрочем, Никитку и себя я здесь ощущаю одним человеком. Мы одинаково смотрим на мир, любим старые тополя, одуванчики, приключенческие книжки, сосновые кораблики и воздушных змеев. Мы даже родились почти в один день, в середине октября. А то, что я ухитрился сделать это на шестьдесят четыре года раньше, не играет никакой роли.

Осенью 2011 года моему другу Никите исполнится девять лет, и к этому дню я дарю и посвящаю ему уже отредактированную книгу «Пироскаф „Дед Мазай“».

Первая часть

Счастливый билет

Холодное молоко

Героя нашей книги зовут Сушкин. В начале этой истории было ему девять лет с хвостиком. Вернее, с ба-альшим хвостом, потому что Сушкин к тому времени закончил третий класс. И вот однажды утром он, уже в штанах и рубашке, но ещё не умытый, лежал на кровати в пустой спальне и пытался вспомнить, что ему снилось ночью. Кажется, ничего не снилось. Зато гудели и чесались ноги. Гудели от затяжной футбольной игры на пустыре за детдомовским гаражом, а чесались оттого, что их накусали голодные вечерние комары. Теперь на ногах темнели длинные подсохшие расчёсы…

Но это ничего! В таких ощущениях была даже приятность — напоминание, что наконец-то пришло лето… Зато не было никакой приятности в голосе Капки Бутыриной, которая сунулась в приоткрытую дверь.

— Сушкин! Ты почему валяешься на постели? Это же не разрешается!

— А что разрешается? — зевнул он.

— Завтракать… Ты почему не пришёл в столовую?

— А что там? Наверно, опять жареная рыба с вермишелью.

— С капустой…

— Тьфу…

— Ох, какой ты при… ви… рдели…

— …редливый, — подсказал он.

— Ага… А почему не пошёл со всеми в зоопарк?

— Чего я там не видел? Было одно доброе существо, страус Феня, да и того уморили. Остались два облезлых попугая и плешивый верблюд…

— Венера Мироновна говорит, что ты… этот…

— Кто я?

— Ин… диви… дву…

— …дуа…

— Ага… лист. Вот.

— Сама ты «лист»! Банный. Прилипла, как в парилке к ж…

— Хулиган!

— К железному тазу… Чего надо-то?

— Мне вовсе ничего. Марина Егоровна велела, чтобы ты пришёл в канцелярию.

— Зачем?

— А я знаю? Она сама скажет, зачем… — объяснила Капка с ехидной ноткой.

— Даже на каникулах нет покоя… — Сушкин спустил с кровати ноги, нащупал ими растоптанные кроссовки, потянулся, поддёрнул комбинезон с куцыми клетчатыми штанинами. Обошёл на пороге Бутырину…

В канцелярию звали обычно для нагоняя за какую-нибудь провинность. Но Сушкин провинностей за собой не знал. Он лениво прискакал на второй этаж и стукнул костяшками в приоткрытую дверь.

— Здрасте. Вот, я пришёл…

Молодая симпатичная Марина Егоровна скользнула по нему бархатистыми глазами.

— Вижу, что пришёл… Сушкин. Почему ты такой помятый?

Он пожал плечом, отчего лямка с блестящей пряжкой съехала с плеча, он поймал её локтем. Набросил опять. Тронул у левого уха колечко. Вопросительно глянул на воспитательницу.

Марина Егоровна работала здесь недавно. Пришла на эту должность, в третью группу, вместо Галины Евгеньевны, которая отправилась в декретный отпуск — она собиралась рожать ребёнка (дело, сами понимаете, непростое, требует подготовки). Галину Евгеньевну не то, чтобы очень любили, но была она своя, привычная. А Марина — непривычная. Непонятная даже. То улыбалась и заигрывала, то злилась и кричала непонятно из-за чего. «Видимо, у неё мало педагогического опыта», — решила третья группа.

Сейчас Марина сказала без сердитости, но и без улыбки:

— Судя по всему, ты валялся на кровати…

Сушкин переступил, почесал левой кроссовкой правую ногу и сообщил, что не валялся.

Марина Егоровна прищурила подведённые ресницы:

— Честное слово?

— Честное слово… не валялся, а просто отдыхал.

— Да-а?.. От каких это трудов?

— От учебного года.

— Хм… по-моему, ты не особенно надрывался. В дневнике тройка на тройке и тройкой погоняет…

— По чтению пятёрка, — возразил Сушкин. — И четвёрка по физкультуре… И по пению…

— Ну, разумеется! Ведущие предметы!

— Чтение — ведущий.

— Чтение для тебя не уроки, а удовольствие. Потому и пятёрка

— Ну, естественно, — согласился Сушкин и опять почесал кроссовкой ногу.

Марина Егоровна за недолгую свою работу воспитателем ещё не привыкла к способности Сушкина спорить спокойно и без грубостей — так, что не придерёшься Поэтому не выдержала и придралась:

— Зачем ты носишь эту свою серёжку?

— Нравится, — сказал Сушкин.

— Чушь какая! Что здесь может нравиться?

— Вы же свои носите, — напомнил Сушкин.

— Но я… я женщина! А мальчики не должны!

— Почему? Помните в кино «Пираты змеиных лагун» юнгу с синими волосами? У него тоже было в ухе кольцо…

— Нашёл с кого брать пример!

Сушкин хотел ещё сказать про Феликса, но не стал. Все равно ничего не докажешь.

— А я ни с кого не беру. Я сам по себе…

— Ты всегда «сам по себе»… — Марина Егоровна замолчала, не зная, что ещё сказать (ну, мало же опыта…). Сушкин пришёл ей на помощь: