История Англии для юных - Диккенс Чарльз (читать онлайн полную книгу .txt) 📗
Вот так обстояли дела, когда армия решила выйти из повиновения и без ведома парламента двинулась в сторону Лондона. Парламент в свою очередь перестал испытывать перед ней страх, послушался отважного Холлиса и проголосовал за установление мира в королевстве на основании сделанных королем уступок. Узнав об этом, полковник Рич и полковник Прайд прибыли в палату общин с конным полком и пешим полком, полковник Прайд стал у дверей со списком неугодных армии людей, велел указать ему на них, когда они будут проходить мимо, и арестовал. Впоследствии эту процедуру народ в шутку назвал «прайдовой чисткой». Кромвель со своими солдатами был в это время на севере, но, вернувшись домой, отнесся к случившемуся одобрительно.
Вот так, взяв одних членов палаты общин под стражу, а других заставив держаться от нее подальше, армия сократила их число примерно до пятидесяти. Оставшиеся согласились считать короля изменником, который пошел войной на парламент и собственный народ, и отправили в палату лордов ордонанс, где было сказано, что как изменника его следует допросить. Палата лордов, насчитывавшая тогда шестнадцать человек, единодушно отклонила ордонанс. Тогда палата общин издала еще один ордананс о назначении самой себя верховной властью в стране и о привлечении короля к суду.
Для безопасности короля отвезли в место под названием Херст-Касл: в дом на одинокой скале в море, от которого к хэмпширскому берегу во время отлива шла ухабистая дорога длиной в две мили. Затем ему приказали перебраться в Виндзор, но так как там он подвергся грубому обращению и за столом ему прислуживали солдаты, его перевезли в Сент-Джеймский дворец в Ловдоне и сообщили, что суд назначен на завтра.
В субботу, двадцатого января 1649 года, начался этот достопамятный процесс. Палата общин утвердила состав суда числом сто тридцать пять человек, куда вошли ее представители, армейские офицеры, а также юристы и горожане. Джона Брэдшоу, юриста, назначили председателем. Заседать решили в Вестминстер-Холле. На возвышении, в красном бархатном кресле сидел председатель, на голове у него была шляпа (с нашитыми пластинками из железа для безопасности). Остальные судьи разместились на боковых скамьях в таких же шляпах. Королевский трон, обитый бархатом, как и кресло председателя, поставили напротив. Из Сент-Джеймского дворца короля перевезли в Уайтхолл, а из Уайтхолла по воде доставили в суд.
Король вошел, окинул невозмутимым взглядом судей, многочисленных зрителей, потом сел, но вскоре опять встал и осмотрелся. Пока читали обвинение «в государственной измене, выдвинутое против Карла Стюарта», по лицу его несколько раз пробежала улыбка, а затем он поставил под сомнение полномочия суда, сказав, что без палаты лордов не может быть парламента, а здесь не видно ее представителей. И еще он сказал, что король должен входить в его состав, а он не видит короля на его месте. Брэдшоу ответил, что у суда достаточно полномочий, данных ему Господом и королевством. Потом он перенес заседание на следующий понедельник. В этот день суд возобновил работу, не прекращавшуюся всю неделю. В субботу король шел к своему месту в зале под раздававшиеся то тут, то там возгласы «Справедливости!» и требования казнить его: кричали солдаты, кто-то еще вторил им. Брэдшоу, как рассерженный султан, сменил черную мантию на красную. Королю вынесли смертный приговор. Когда он уходил, один солдат сказал ему вслед: «Да благословит вас Господь, сэр!». Офицер ударил его за это. Король сказал, что его преступление не заслуживает столь сурового наказания. Однажды, во время суда, с трости, на которую он опирался, слетел серебряный набалдашник. Случайность эта встревожила короля, будто предвещала, что и его голова слетит с плеч, и предчувствие сбылось.
Двадцатого января 1649 года начался этот достопамятный процесс
Возвратившись в Уайтхолл, он попросил у палаты общин разрешить ему свидание с дорогими его детками, — ведь время казни неумолимо приближалось. Свидание разрешили. В понедельник его опять отвезли в Сент-Джеймский дворец, и сюда из Сайон-Хауса близ Брентфорда попрощаться с отцом приехали те двое из его детей, что оставались тогда в Англии: тринадцатилетняя принцесса Елизавета и девятилетний герцог Глостер. До чего же печальная и трогательная это была сцена: король расцеловал и обнял бедных своих чад, сделал маленький подарок принцессе — две бриллиантовые печати, попросил передать самые нежные слова матери (она совсем этого не заслуживала, так как к тому времени уже завела себе возлюбленного, за которого вскоре вышла замуж) и сказал, что умирает во имя «законов и свободы страны». Я вынужден заметить, что дело было не так, но, полагаю, король в это верил.
В тот же день прибыли послы из Голландии убеждать парламент освободить несчастного короля, и мы бы с вами порадовались, если бы он согласился, но голландцы уехали, не солоно хлебавши. Шотландские уполномоченные тоже пробовали вмешаться, принц Уэльский прислал письмо, в котором он как наследник трона предлагал принять любые условия парламента, и еще одно письмо написала королева. И все равно смертный приговор был в тот день подписан. Рассказывают, будто Оливер Кромвель, подойдя к столу, чтобы поставить свою подпись, черкнул пером по лицу стоявшего рядом с ним уполномоченного. Уполномоченный тоже не успел еще расписаться и якобы в свой черед оставил на лице у Кромвеля чернильную отметину.
Король спал крепко и не думал о том, что эта ночь последняя в его земной жизни, а тридцатого января, поднявшись за два часа до рассвета, сам тщательно выбрал себе одежду, надел две рубашки, чтоб не дрожать от холода, и очень старательно причесался. Приговор передали троим офицерам армии: полковнику Хакеру, полковнику Ханксу и полковнику Файеру. В десять первый из них подошел к двери и сказал, что пора идти в Уайтхолл. Король, как всегда легкий на ногу, зашагал стремительно через парк, по привычке командуя страже: «Не отставать!». В Уайтхолле его проводили в спальню, куда ему был подан завтрак. Он уже принял причастие, есть не стал, а сидел, дожидаясь, пока церковные колокола ударят двенадцать раз и наступит полдень (он был вынужден ждать, так как эшафот достраивали). Послушав совета доброго епископа Джакстона, находившегося при нем, король съел немного хлеба, запив его стаканом кларета. Не успел он перекусить, как полковник Хакер, войдя в комнату с приговором в руке, выкликнул имя Карла Стюарта.
И низверженный король прошел по длинной галерее Уайтхолла, который в иные времена был многолюден, полон света, веселья и смеха, и через центральное окно Банкетного зала шагнул на эшафот, скрытый черным покровом. Он оглядел двух палачей в черных одеждах и масках, он оглядел ряды солдат — пеших и конных, а все они молча глядели на него, он посмотрел на обращенные на него лица зевак, толпившихся внизу, он посмотрел на свой любимый Сент-Джеймский дворец и посмотрел на плаху. Ему не понравилось, что она низкая и он спросил: «Неужели не нашлось повыше?» Затем, обратившись к тем, что стояли у эшафота, король сказал, что парламент, а не он начал войну, но он не может винить его, ибо тут вмешались потусторонние силы. Но за один незаслуженно вынесенный приговор, добавил он, ему приходится расплачиваться по справедливости. Он имел в виду графа Страффорда.
Низверженный король шагнул на эшафот через окно
Королю было не страшно умирать, но он хотел для себя легкой смерти. Кто-то дотронулся до топора, пока он говорил, и сбившись, он крикнул: «Поосторожнее с топором!». И еще он велел полковнику Хакеру: «Позаботьтесь, чтобы мне не причинили боли». Палачу король сказал: «Я произнесу совсем короткую молитву и махну рукой», — это был знак рубить.
Убрав волосы под белый атласный капюшон, протянутый ему епископом, он произнес: «Я убежден в своей правоте, и милосердный Господь со мной!». Епископ сказал, что в этом бренном мире королю осталось преодолеть последний отрезок пути, и пускай он тернист и горек, но короток и выведет на великую дорогу — дорогу с земли на Небеса. И напоследок, отдав епископу плащ и сняв с груди украшение — Георгия, король сказал: «Помните!» Потом он опустился на колени, положил голову на плаху, вытянул вперед руки и был мгновенно убит. Вздох прокатился по толпе, и неподвижные ряды застывших, точно статуи, солдат — конных и пеших, разом задвигались и рассыпались по улицам.
