Собрание сочинений (Том 1) - Лиханов Альберт Анатольевич (читаем книги онлайн без регистрации txt) 📗
Она не плакала. Она глядела сухими, воспаленными глазами на пирамиду и, казалось, ничего не видела.
Костер раскидывал в красной траве черные тени и громко хлопал прогоревшими сучьями.
Я содрогнулся. Первый раз в жизни я видел такое горе.
Горе не одного человека, не двоих, не одной семьи, а горе целой деревни.
* * *
В ту ночь я долго не мог уснуть. Перед глазами плясал торопливый язык костра, бесконечно шуршало сено.
Я думал о памятнике, об убитых солдатах и о своем отце. Еще тогда, в городе, когда Васька рассказал, как погиб его отец, мне сделалось стыдно за то, что я счастливей моего приятеля. Сегодня я снова почувствовал это, но теперь я понял, что это не стыд. Я просто понял, что в час скорби других, такой скорби, которую я видел, твое счастье должно как бы отступить в тень, должно отодвинуться, стать в сторонку.
В трепещущих бликах костра, стоя у памятника, я не был, не мог быть счастливым от мысли, что мой отец жив, хотя мог погибнуть, как погибли эти Васильевы. Я горевал вместе со всеми, я выводил буквы дрожащей рукой, еле сдерживая слезы, и не думал, не мог думать про отца.
Теперь же, когда все осталось позади, отец словно шагнул ко мне, оттуда, из Германии, выступил из тьмы и встал совсем рядом. Мое собственное счастье стало ближе, и мне до смерти захотелось поскорее схватить отца за руку, поскорее увидеть его и не умом, а в самом деле ощутить свое счастье...
Я уснул в каком-то смятении.
Проснулся неожиданно. Словно кто-то позвал меня. Я оглянулся. Рядом всхрапывал Васька.
- Кто тут? - испуганно прошептал я.
Никто не отозвался. Я вздохнул: значит, показалось. Но легче мне не стало, наоборот.
Мысли, одолевавшие меня вечером, выплыли снова. Все, что я видел вчера у памятника, было тягостно, смертельно тягостно, и, все еще погруженный в это горе, я испугался за отца: а вдруг с ним что-нибудь случилось? Теперь, когда война кончилась?
Я тут же прогнал эту глупость - нет, нет, это ерунда. Ничего не может случиться с отцом. Война кончилась, ее больше нет.
Я вздрогнул: радостное предчувствие окатило меня, и я понял, что все это глупости - с отцом ничего не случилось, просто он вернулся домой.
Я перевел дыхание, боясь спугнуть придуманное мной. А что? Разве не мог вернуться? Мог! Очень даже мог.
Я толкнул Ваську...
Он молча вскочил, как часовой, уснувший на посту, потом уже спросил:
- Ты что?
- Васька, - сказал я, волнуясь, - знаешь, Васька, я сейчас домой пойду. У меня, наверное, отец вернулся.
- С чего ты взял? - удивился он.
- Просто так, - ответил я, торопливо стряхивая с себя сено, - просто так. Он, наверное, вернулся, надо идти.
Мы спустились в ограду. Тетя Нюра наливала в чугунок воду.
- Проснулись, голубчики? - удивилась она. - Спали бы еще.
- Нет, - ответил я, все больше волнуясь. - Нет, тетя Нюра, я должен идти домой, у меня отец приехал.
Она строго посмотрела на меня, помолчала, потом спросила:
- Чуешь, приехал?
- Чую, - ответил я, - чую, тетя Нюра.
Она засуетилась, пошла в дом, положила в рюкзачок каравай хлеба.
- Раз чуешь, - сказала она, - иди, Коля! Сегодня как раз машина с молоком в город идет, подвезут, я упрежу.
На дорогу я выпил молока, мы присели на минуту.
- Ну, мы пойдем пока, - сказал я. Мне не терпелось домой.
- С богом! - вздохнула тетя Нюра.
Молча, в звенящей тишине, мы прошли деревню и остановились у околицы. Грубый деревянный памятник высился на невысоком холме, и по нему яркие, как кровь, краснели буквы и цифры, которые мы с Васькой выводили вечером. Только звездочка была белая, фанерная.
- Покрашу сегодня, - сказал Васька и вздохнул.
Мы поднялись на горку, постояли минуту. Сверху было видно, как над полем белыми пластами стлался туман. Он стоял неподвижно над зеленой травой, над коричневой пашней. Снопы, словно пловцы в реке, поднимали над ним свои головы. В кустах весело перекликались птицы.
- Васька, - спросил я, - а почему только Васильевы? Все родственники?
- Есть и родственники, - сказал он, - очень даже много. Но у нас в деревне все Васильевы, потому что деревня Васильевка.
Он оглядел пирамидку тяжелым взглядом.
- Значит, уходишь? - спросил Васька негромко, словно все еще не мог поверить в мое решение.
Я промолчал, думая о своем.
- Тогда я тебе расскажу... - прибавил Васька. - Хотел потом сказать, но раз уходишь...
Птицы распевали все громче, все отчаянней, будто пробовали, кто кого перекричит, перечирикает, пересвистит.
- Понимаешь, - сказал Васька, - сегодня Семен Андреевич заехать должен. Обещал тогда.
- Ну? - спросил я, не понимая.
- Ну вот, - Васька опустил голову, - мамка ведь в район к нему ездила, все про отца спрашивала. А потом мне вдруг говорит... - Васька вздохнул, подопнул шишку, лежавшую на дороге. - А потом говорит: "Как считаешь, Василий, если я его к нам привезу? Если я замуж выйду?"
Я остановился. Я глядел во все глаза на Ваську. Нет, он не шутил, таким не шутят - правду говорил Васька, по голосу даже понять можно: будто все время он что-то глотает, будто что-то говорить ему мешает.
Мы пошли дальше. Дорога спустилась в овражек, и я узнал его, сиреневое море иван-чая. Только теперь кузнечики не стрекотали. Сыро в рано было для кузнечиков.
- Ну? - подтолкнул я замолчавшего Ваську.
- Ну, я спросил тебя, что бы ты делать стал, если бы отца у тебя убили, а мать снова замуж пошла. - Васька пнул новую шишку. - Ты ответил, что сбег бы, ну, и я мамке так же сказал.
- Она тоже меня про это спрашивала, - сказал я Ваське и вдруг вспомнил все подробно, до мелочей: я жну, стоя на одном колене, а тетя Нюра из-за спины спрашивает меня тихим, мягким голосом.
"Дурак! - обругал я себя. - И Васька спрашивал, и тетя Нюра, а я и внимания не обратил, думал, мало ли что говорят, что спрашивают. А оказалось вон как".
- И убежишь? - спросил я Ваську.
Васька помолчал, потом вздохнул.
- Отца все одно не воротишь, а куда я побегу?.. - Он подумал и прибавил: - Вот и сказал я вчера мамке: "Семен Андреевич-то приедет, так пусть остается".
Васька говорил теперь уверенней, спокойней и шагал быстрее, тверже.
"Вот как все обернулось, - думал я, - будет теперь у Васьки отчим".
