Собрание сочинений в 4-х томах. Том 2 - Лиханов Альберт Анатольевич (книга бесплатный формат txt) 📗
— Шмели, — подтвердил отец.
— Шмели, — как эхо отозвался Темка.
Река освобождалась от тумана, словно в половодье ото льда. Они спустились к воде, срезали ивовые удилища, торопясь, насадили наживку.
Нет, определенно счастье улыбалось сегодня Толику! Он первым вытащил рыбку, и не беда, что попалась совсем малюсенькая, чуть больше спички, — ведь главное положить начало, главное первому увидеть затонувший поплавок, вздрогнуть от счастья и испуга, дернуть, торопясь, удилище и закричать на всю реку, так, что отзовется эхо:
— Пойма-а-ал!
Может быть, у рыб есть такое правило: маленькие клюют у маленьких рыбаков, те, что побольше — у тех, кто побольше, а самые большие тянутся к крючку взрослого рыбака, к серьезному человеку? Наверное, есть такое правило, потому что отец вытаскивал редко, но больших окуньков — с его ладонь, Темка почаще — ему попадались толстые пескари и сорожки. Толик же таскал каждую минуту мелкую и доверчивую щеклею. Так что наловили они порядочно. И когда поспела на костре уха, ели ее с писком за ушами. Еще бы, ведь нет ничего приятней, чем есть пищу, не только самим тобой приготовленную, но и добытую!
Но это было все-таки половиной дела. Они же сюда не только за ухой приехали. Главное — охота. Не простая, с фотоаппаратом.
Конечно, для настоящей фотоохоты нужен специальный аппарат, с длинным, почти в метр, объективом, чтобы издалека снимать всяких зверей. Ясно, с обыкновенной «Сменой» труднее будет подкрасться к осторожным птицам или лесным зверькам, но что ж — так еще интереснее!
За рыбацкую удачу первым поохотиться досталось Толику, и, пообедав, он отправился в лес.
Как удивительно в летнем лесу! На березовых листьях, словно капельки крови, — божьи коровки. Растопырит коровка крылья, задребезжит ими и сорвется в небо. Толик проводил жучка глазами, потерял из виду, перешагнул через муравьиный тракт. Присел улыбаясь. Бегут, бегут муравьишки, работают с утра до ночи, тащат травинки, соломинки, тащат дохлых жучков, торопятся, ничего на свете не замечают. И не ссорятся никогда. Ни разу в жизни не видел Толик, чтоб муравьи между собой не поладили, поссорились бы, подрались. Мирный народ муравьи!
Толик шагал по прозрачному, освещенному солнцем лесу, прислушивался к таинственным летучим шорохам, всматривался в ветви, отыскивая птиц, и вдруг благодарно подумал о Темке.
Все-таки раньше он не понимал ясно Темкиной любви к дельфинам, которых тот никогда и в глаза не видел, к кашалотам, хотя забавно, что кашалот протаранил судно. Темка говорил — ему кит понравился за прямой характер, за отчаянность, но дело было, конечно, не в этом.
Только сегодня понял Толик все по-настоящему. Сегодня, потому что сегодня он увидел жеребенка, который катался от радости на спине и мог радоваться не меньше, чем люди. Видел луг, усыпанный хрусталиками росы, а сейчас разглядывал муравьев и думал о божьих коровках.
Все живое оказалось близким и похожим на него, человека. И жеребенок, и божьи коровки, и муравьи жили, трудились, радовались — они были сродни ему. Толик думал теперь про животинок не как чужой, посторонний, а как старший их брат. И хвалил Темку: он давно был старшим братом дельфинов, кашалотов, цыплят — всего, что есть живое…
4
Толик присел. На ветке скакала птичка. Она попрыгала, приглядываясь к мальчишке, и юркнула за дерево. Он обошел ствол и опять — в который раз сегодня! — счастливо засмеялся. Из маленького дупла торчал веселый птичий нос.
Толик спрятался в куст, поставил диафрагму и выдержку, навел стеклышко объектива на дупло и замер.
Птица наконец появилась в окошке, покрутила носиком, прежде чем слететь. Толик щелкнул, и птичка исчезла. Он хотел подняться и идти дальше, но, подумав, решил, что надо снять птичку еще раз — мало ли, вдруг с первого раз не получится.
Он сидел в зарослях, думая про маленькую работягу, которая, наверное, тысячу раз за день слетает в лес, пока накормит досыта своих птенцов, а потом, когда подрастут, учит летать — словом, ведет себя как настоящая мать, ничем не отличается от человеческой матери: так же любит своих ребят, заботится о них.
Думая о своем, Толик услышал чьи-то голоса. Он приподнялся из своей засады и увидел отца с Темкой. Они шагали по опушке леса не торопясь, о чем-то разговаривая, и Толик решил притаиться — выскочить неожиданно, когда они подойдут, а до этого, может, еще вернется птица, и он сумеет ее снять.
Но птичка не летела, а голоса приближались, и Толик услышал, как, продолжая разговор, отец сказал:
— …Не суди так строго!
— Не строго, — ответил ему, волнуясь, Темка. — Я не строго, а по совести. Ведь это не стихийное бедствие.
Толик притаился, даже не думая о том, как нехорошо слушать чужие разговоры. Просто он не считал, что у Темки могут быть с отцом разговоры, секретные от него. А когда понял, что могут, было поздно.
— Все зависит от человека, — ответил отец. — Если слабый, то стихийное. Он сам с собой ничего поделать не может.
— Но ведь должен он думать о других?
Толик понял, что они говорят про Темкиного отца.
— Пьяный человек не хозяин сам себе, — ответил отец и вздохнул.
— А трезвый — хозяин? — спросил Темка резко.
Отец как будто задумался и не отвечал. Они вплотную подошли к засаде, где сидел Толик, и остановились.
— Смотри, — сказал отец задумчиво. — Гнездо.
— Подождем, пока прилетит? — спросил Темка и без остановки добавил: — Вот вы — хозяин сам себе?
Отец чиркнул спичкой, до Толика долетел запах табачного дыма.
— Ты о чем? — сказал отец, помолчав.
— Петр Иванович! — вдруг грубо сказал Темка. — Когда вы уйдете от нас?
— С чего ты взял? — Голос отца дрогнул.
— Надо, чтоб вы ушли, — ответил Темка. — Вам надо вернуться.
— Ты никак не можешь смириться со мной? — спросил отец напряженно.
— Разве я говорил бы с вами так про своего отца? — Темка помолчал. — Он никогда не обращался со мной, как вы. Пил и ругался, ругался и пил. Вы совсем другой. Но тоже не хозяин сам себе.
Отец усмехнулся.
— Что ты знаешь? — сказал он. — Вот вырастешь, тогда поймешь.
— Я и сейчас понимаю, — не обиделся Темка и вдруг попросил: — Дайте прикурить!
Опять чиркнула спичка, Толик представил, как курят Темка и отец. Говорят и курят, будто равные.
— Ах, Артем! — вздохнул отец. — Торопишься быть взрослым, а не знаешь, как это трудно, взрослым-то быть.
— Пацаном еще труднее, — зло ответил Темка. — Потому что мы от вас зависим.
Толик смотрел на дупло все это время, и птица наконец прилетела. Но он не шелохнулся. Фотоаппарат лежал у него на коленях.
— Прилетела! — заметил отец, и Темка ничего не ответил. Наверное, просто кивнул.
— Уходите скорей, Петр Иванович, — задумчиво сказал Темка. — Смотрите, как вас Толик ждет, да и маму мою вы не любите, я ведь вижу.
— Не говори глупостей! — прикрикнул отец, голос его напрягся как струна. — Никуда уходить я не собираюсь!
Толик напряженно вслушивался в разговор и все хвалил Темку, все удивлялся его настойчивости и силе. Он одного только боялся — что отец и Темка снова поссорятся. Особенно когда отец повторил резко:
— Не говори глупостей!
Но Темка вдруг спросил с надеждой:
— Так вы не уйдете?
Сначала Толик облегченно вздохнул — слава богу, они не поссорились, но, когда отец и Темка отошли, неожиданно понял: Темка обрадовался, что отец никуда не уйдет.
Фигурки отца и Темки уменьшились, стали букашками в зеленом поле. Толик поднялся и увидел, как вдруг небо стало ниже, земля сузилась, трава поблекла. Он заплакал, до боли в пальцах слов дерево, где жила птица. Значит, теперь все! Значит, отец не вернется, и у Толика больше нет союзника! Так хорошо и так настойчиво говорил Темка, Толик радовался, что у него есть верный товарищ, — и вот его не стало…
Что-то мокрое скользнуло Толику за шиворот. Он поднял голову. Низко над вершинами деревьев плыли махровые тучи. Солнца будто никогда и не было. Начинался дождь. Сначала капли были большие и тяжелые; они гулко щелкали по листьям, и Толик встал под большую березу, думая, что такой дождь скоро пройдет. Но он не переставал, капли стали меньше, и полился занудливый осенний поток.
