Мой марафон - Хазанов Юрий Самуилович (список книг .TXT) 📗
Потом я увидел Генку с мячом — он за мной из дому выскочил.
— Ты чего? — сказал он.— Пошли уберём. Скоро обедать.
— Ну и обедайте,—ответил я.—Кто вам мешает!
— Давай сыграем,— сказал Генка и кинул мне мяч.— Пас! Но я отбил мяч в другую сторону. Хотел в лужу, да не попал.
— Идём,—сказал Генка, когда принёс мяч.—Брось. Хочешь, я сам уберу?
Опять эти милости?.. Конечно, все хорошие, я один плохой. Знаю, что будет папа говорить: что я эгоист, самолюбивый, обидчивый, думаю только о себе... Всё знаю. Ну и ладно. Зато они добрые. Особенно Генка. Пусть его по головке гладят...
— Чего стоишь? — сказал я ему.— Никуда не пойду. Я...
— Пойдём. На обед знаешь что? Пельмени.
— Я в город поеду,—сказал я.—Надоело всё.
— И я с тобой,—сказал Генка.—Давай, правда? Пешком. Как туристы. Папа пустит. Сейчас мешки уложим...
— Нужен ты мне!.. — сказал я.— Без хороших обойдёмся.
— Чего ты? — сказал он.— Что я сделал?
Но я повернулся и пошёл. Я тогда не думал ни о каком городе, просто говорил, что в голову придёт.
— А денег-то у тебя нет! — услышал я Генкин крик.
Я шёл к автобусной станции и чуть не наткнулся на Дылду. Так я её про себя называл.
— В палатку идёшь? — спросила Оля.—Скорей, а то на обед закроется.
— Ага,— сказал я.
Я хотел попросить у неё денег на билет до города, но теперь было неудобно — ведь я сказал, что иду за продуктами. Да у неё и нет, наверно. Только ростом большая, а тоже девчонка. Я сел в автобус. Народу было мало, и скоро вошла кондукторша и стала всех обходить. Тогда я вылез.
«Пешком пойду,— подумал я.— Назло».
Я пошёл по шоссе. Минут через пять меня обогнал автобус, но я даже не поглядел на него. Сначала я вообще никуда не глядел, только себе под ноги. Даже не мог бы сказать, какого цвета «Волга» проехала, какой лес за обочиной — лиственный или смешанный, и много народа на пруду или нет... Но потом я стал замечать даже то, что не надо: как, например, в одном саду, за забором, сидел парень и ел что-то вкусное. Мне показалось по запаху, что любительская колбаса, и так захотелось откусить...
Идти стало легче, я как-то втянулся — особенно когда начал от нечего делать считать до четырёх, потом вроде стихов говорить: «Всё рав-но дой-ду до дома, всё рав-но дой-ду до до-ма...» Теперь я понимаю, почему солдатам всегда считают. Только им через мост нельзя в ногу идти, потому что он может рухнуть. Мне папа говорил. Им перед мостом всегда такую смешную команду подают: «Отставить ногу». А мне можно «не отставлять» — я один. Интересно, а если вдвоём или нас пять — тоже надо «отставить ногу»? Об этом я думал, когда шёл через речку. А потом стал думать, что скоро в школу и мама обещала связать мне свитер. Хорошо бы из собачьей шерсти — она самая тёплая. Жалко, мы не собирали шерсть нашей Пери. А то был бы у меня рыжий свитер. И рыжие перчатки...
— Подержи, я конус подтяну.
Это сказал мне белобрысый парень, класса так из шестого. Он на велосипеде сзади подъехал, а я и не слышал. Он спросил, куда я иду.
— В город,— сказал я.— Подвези до станции.
Белобрысый потрогал шины, посмотрел на меня так, как будто взвешивал, и сказал:
— Садись. Только я потом направо сверну. Тебе ещё километров шесть останется.
Сидеть на раме было очень жёстко. Хуже, чем на ишаке — я один раз ездил на нём. Особенно когда белобрысый съехал на обочину: потому что шофёры всё время ругались, что мы по шоссе едем.
Он был очень любопытный, этот белобрысый. Всё спрашивал, куда, зачем... А что я скажу? Ну я и рассказал, что отец у меня злой, как Иван Грозный, и лупит чем попало. И днём и ночью. А мама очень добрая — она мне свитер сама свяжет, из нашей собаки. Вот я к ней иду. Отец даже денег на дорогу не дал.
— У нашего Лёшки тоже,—сказал белобрысый.—Напьётся и начнёт... Я бы таких отцов знаешь... Он ударит, а я бы ответил. Честное слово. Ой!
Я даже закричать не успел. Мы налетели на какой-то камень, свалились, и я ободрал коленку.
— Восьмёрки нет,— сказал белобрысый про велосипед.
Я сидел на земле и лизал колено. Оно было такое шершавое от пыли и царапин, что я поцарапал язык.
— Ездок! — сказал я.— Лучше б я тебя вёз. Не умеешь — не берись.— Я опять лизнул колено.— Надо мне было пешком пойти.
— Можешь идти, ещё не поздно! — сказал белобрысый.
— Ну и пожалуйста,—сказал я.— Гуд бай.
Белобрысый сел и уехал. Я даже не знал, как его зовут. Я всё-таки не думал, что уедет. Какой обидчивый! Что я такого сказал? Вот с кем дружить, наверно, плохо. Чуть что... Такой и в беде может бросить.
Идти пешком не хотелось, но машины шли редко, и ни одна не остановилась, когда я поднимал руку. Наверно, потому, что здесь автобус ходит. Но в автобус я садиться не стал.
Ох как скучно было идти! Даже думать ни о чём не мог. Вот если б карманный транзистор! Повесил бы на шею — красота! Включил на полную мощность — не то что дома: чуть громче, уже сосед в стенку стучит...
Я, наверно, устал и хотел есть, но главное — мне было скучно. Я пробовал петь, скакать на одной ноге, читать стихи, идти задом — всё было неинтересно. Потом я придумал: пройти четыре шага и повернуться. И опять четыре шага. Раз, два, три, четыре. Кругом... Раз, два, три, четыре. Кругом... Раз, два...
— Смотрите, ребята, псих идёт! — услышал я.
Я остановился. Голова немного кружилась, поэтому я не сразу увидел, кто назвал меня психом. Их было человек шесть на поляне. Они сидели около костра, а над костром... А над костром висел котелок, и когда я перепрыгнул через кювет, то увидел, как в котелке что-то булькает. Я не хотел к ним подходить, но само получилось. Про «психа» я вспоминать не стал, а только сказал просто так:
— Тут разве костёр разрешают?
— «Разрешают — не разрешают»! — сказала девчонка.— Если об этом думать, со скуки умрёшь.
Рядом с костром лежали мешки, палки. А вон палатка. Туристы, значит.
— У нас двухдневный поход,— сказал мальчишка.— По нашему району. Мы из Покровского.
— Сейчас малый привал,—сказал другой.—А большой через два часа.
— Я тоже километров двадцать прошёл,—сказал я.
— Откуда? Я назвал.
— Ну, это и девяти не будет,— сказала вторая девчонка.— У тебя тоже поход?
— Нет,— сказал я.— Важней. Я к матери иду. Ушёл от отца. Он меня бьёт...
И вдруг мне стало так скучно врать про злого отца, а другого ничего придумать не мог, и вообще очень хотелось есть. Котелок булькал всё сильней.
— Суп? — спросил я.
— Каша,—сказала первая девчонка.—Где твоя мать живёт? Не с отцом?
— В городе,—сказал я.—А какая каша?
— Значит, две квартиры. Здорово! — сказал кто-то.
— Чего «здорово»? — сказала девчонка.—Тебя бы лупили, узнал бы, где раки зимуют.
— А знаешь, где они зимуют?
Это он меня, что ли, спрашивает? А раков тоже едят. Ещё как! Мама покупала. Красные такие.
— Они себе норы роют и там спят.
«Кто спит? — подумал я.—Чего он мелет? Лучше бы в костре помешал. Вдруг палка обгорит, и каша бух в огонь». Мальчишка, который сидел ближе всех, засмеялся.
— Колька и Стёпка знаешь что придумали? На спине друг друга нести. По очереди. Так, говорят, меньше устанешь. Хо, меньше! Через полкилометра выдохлись.— Он опять засмеялся.
— Митька-то!.. На ежа сел,— сказала девчонка.
— Ничего не сел! Я рукой об землю опёрся.
«Чего они смеются? — подумал я.— Ну, сел и сел. Что такого?» Я подошёл к кусту, сорвал ягоду и сунул в рот. Хоть что-нибудь пожевать.
— Выплюнь! Ты что?! — закричал Митька.—Это волчья! От двух умрёшь!
— Я одну взял,— сказал я, после того как выплюнул. Девчонки вынули из мешка хлеб и стали его разламывать.
— Интересно,— сказала одна из них,— кто изобрёл мороженое?
— Александр Македонский,— сказал я.
— Ври,—сказал мальчишка.
Но на этот раз я не врал. Я читал где-то, что после самых жарких боёв он любил смешивать снег с мёдом и с фруктами.
— Ребята,— сказал я,— есть очень хочется.
