С тобой все ясно (дневник Эдика Градова) - Васильев Владимир Петрович (читать книги полностью txt) 📗
И как же Любочка? Может, я и тут предатель?
Андрей на меня смотрит зверем. Боря здоровается сквозь зубы. Роман-Газета мяой помыкает, как непобедимый владыка своим рабом в "Анчаре". Женьшеню моя фамилия ничего не говорит. Мария Степановна ушла. К Любочке я сам не смею подойти. Томка на меня все еще дуется за свой первый охаянный борщ.
Римме Николаевне не до нас, она выхаживает больного после тяжелейшей операции и пропадает в больнице.
Люди, я кому-нибудь нужен? Хоть кому-нибудь?
Минус заглядывал в школу, опять в новой модной куртке на шикарной "молнии". Девчонки его окружили.
По-моему, он еще больше поглупел из-за своих усов - ни о чем другом не думает. "Минус интеллект", - бросил Андрей, проходя мимо. Зато причесочка у него - настоящий "дикобраз"!
В одном уютном местечке, где мы с ним курили, Минус похвалялся подвигами своей компании. Лампочки - так, легкое развлечение. Мелкие художественные детали, как сказал бы Босов. Недавно они "сделали профилактику" какому-то прохожему, их искали дружинники, но они успели сквозануть. Т. е. сделать ноги.
Т. е., литературно выражаясь, убежать.
Минус намекнул, что будут дела и похлестче.
Погони, засады, риск - живут как в детективе.
Сидоров пишет научно-фантастический роман о полета космонавтов на альфу Центавра. Дал мне на биологии почитать. Мура! Он нас всех назвал по именам и думает, что получились живые люди. На самом деле сплошные цифры и вычислений (хотя орбиту полета он рассчитал оригинально!),
Почему он меня не включил в основной экипаж?
Я у него всего-навсего дублер. А героиню у него зовут Соля, и она обладает фантастической способностью превращаться в волну. На море во время шторма. В световую волну во время космического полета. И фигура у нее как застывшая волна.
Это он здорово заметил. Соля - Савченко Оля, конечно.
И еще мне понравилась, даже не понравилась, а прилипла как-то фраза: "Она увидела в его взгляде грусть и нежность". (Главный герой, разумеется, Ромка - командир корабля.)
Но лучше всего описано состояние анабиоза. Я, как дублер, погружен в него почти до конца действия.
На литературе бы мне впасть в спячку!
Если на уроке уж очень скучно, я вылезаю на подоконник и прыгаю с парашютом вниз. Дурная привычка. С пятого класса тренируюсь. Стропы обычно запутываются за ветки, я выхватываю финку, отрезаю их и лечу в сугроб. Оглядываюсь. Тяжело дышу. Вдали слышен лай собак и незнакомый говор. Я достаю автомат и...
- Градов, о чем ты замечтался? - спрашивает меня Женьшень.
Я встаю, но молчу.
Моя фамилия ему что-нибудь говорит, раз он ее запомнил? А ведь я на литературе глух и нем. Нем-то уж точно.
Но если честно, то мне уже так хочется поднять руку на этом уроке, так хочется, что я кричу: "Держите меня трое - двое не удержат!"
И еще мне хочется, чтобы Один Человек увидел в моем взгляде грусть и нежность.
Где наша "Группа АБЭ"? - там мы были все равны, никто никем не командовал. А с Романом... Он то и дело корит меня: "Лишних вопросов не задавай.
Это не твоего ума дело. Ты рядовой механик, твое дело руками работать, а для остального есть Главный Конструктор..." Белоручка и болтун. Нормальное положение рта - открытое.
Сегодня я объявил себе День Молчания. За сутки - ни слова. Так он даже не заметил. Только один раз сказал: "Ты что, язык проглотил - поздравь меня.
Мопед конструкции РоСи-1 готов". Я молча пожал ему руку и молча ушел. По-моему, он и не заметил, что я насовсем. Хотя и проводил меня до остановки автобуса.
И все трещал без умолку, доказывая, что Машина все равно в конце концов победит Человека. Трещал как Женьшень на уроке - красиво и вдохновенно.
- Да вот, смотри. Бездушные железные автоматы поят нас водой. Газировкой. А мы, люди, стоим в очереди. И если уж он не даст тебе воды за твою монету, то бей его в железную грудь своим слабым человеческим кулаком - ему-то что?
Действительно, ему-то что? Я не стал бить в его железную грудь своим слабым человеческим кулаком.
Ему нужен друг-автомат - исполнительный и бессловесный. С тобой все ясно, Роман Сидоров! Прощай.
Мне не нравится его походка. Я ненавижу его голос.
И слова - высокие, красивые. Слишком высокие, слишком красивые.
Ходит он по классу бесшумно, незаметно. И голос у него - сочный баритон. Раз прислушаешься -и уши развесишь. Может, он нас гипнотизирует? Поет-обволакивает, а вникнешь - барабан.
Девчонки-дуры обсуждают, какими духами лучше тетрадь для сочинений побрызгать. Небось при Бабусе им такое и в голову не приходило. А я только теперь и оценил М. С.
С седьмого класса помню урок по "Молодой гвардии" Фадеева. Никаких красивых слов, а - мороз по коже. Как будто каждый из нас подпольщиком побывал.
Сегодня этот пришел на урок - сияет. "Вы начинаете думать! Я получил первое вольное сочинение и объявляю во всеуслышание: вольные сочинения принимаю на любую тему, в любое время дяя и ночи".
А что, ввалиться в полночь: вольное сочиненьице, мол, принес?
Он требует (ну, просит) вольных сочинений? Будут.
Начну так: "Какого черта понадобилось новому учителю копаться в наших душах?!" И - без подписи. Или под псевдонимом. Какой-нибудь КИСОЧКИНЪ, например.
Полетели первые листья. Выл в роще, на своей Пушкикюкой Полянке. Строки его застряли во мне, как осколки в груди ветерана. Нет, глупости. Я не ранен, я лечусь Пушкиным. Никто не может ответить на твои вопросы. Пушкин может.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим.
Может, Пушкин потому и гений, что он все знал и на все вопросы мог ответить?
Может, я сам виноват, что со всеми перессорился?
А все из-за этого Женьшеня. Я не могу без друзей.
Не могу без Андрея, не могу без Бори, как они этого не понимают. Даже без Роман-Газеты не могу.
Ну так иди мирись. Черта с два! Дурацкий характер.
Оля Савченко ведет себя так, что я начинаю сомневаться: была ли записка? Было ли что-нибудь в кинотеатре? Может, и впрямь ничего не было? И все это мне только почудилось?
Римма Николаевна чувствует, что я в тупике. Раньше в такие дни она меня утешала: "Все беды ты себе нафантазировал. Ты еще и не живешь".
Теперь она видит, что я живу, я живой, мне больно.
- Сынок, все хочу поговорить с тобой, - начинает.
А Томку послала за хлебом, хотя у нас целый батон черствеет. Но Томка на такие вещи сообразительная, скрылась, не пикнула. - Ты растешь. Становишься мужчиной...
- Не надо! Ни слова больше!
Я бросаюсь наутек от матери, от разговора. Стыдно.
Опять сорвался. Чего я стал орать на всех, как последний псих?
Погулял, возвращаюсь. Томка уже дома. Уроки учит, отличница.
- Давай я брошу школу, - предлагаю я матери. - Ты не бойся, пойду работать.
- Пойми, школа и готовит тебя к труду, - говорит Римма Николаевна. Труду квалифицированному.
- Пойми, я хочу жить, действовать, а меня "готовят к труду", - говорю я.
- Ты еще мальчик. Подросток. Нельзя требовать от тебя слишком многого...
Не требуйте от меня "слишком многого". Требуйте от меня невозможного. Я смогу.
Ангелина Ивановна на классном часе объясняла нам про внешний вид. Боря светился от восторга и, кажется, пытался конспектировать. Счастливчик! А я не могу с ней согласиться. Все время ловлю себя на том, что спорю. Внутренне, конечно. Попробуй сказать вслух - сразу до Риммы Николаевны дойдет. Когда-нибудь отрежу телефон в нашем доме.
Иногда мне хочется быть лохматым, как сто тысяч болонок, и носить брюки с раструбами широкими, как рупоры.
Интересно, что об этом сказал бы Женьшень?
На Ангелину я не обижаюсь, но я ей не верю. Андрей мне объяснил в прошлом году: "Понимаешь, классный руководитель - это РЬШнадзор. Ее дело следить, чтоб мы не рыпались". Андрей любит сочинять всякие словечки, каламбурить. У него это здорово получается.
