Мастер Мартин-бочар и его подмастерья - Гофман Эрнст Теодор Амадей (читать хорошую книгу полностью .txt) 📗

- Собственно, что касается меня, то я совсем не знаю, к какому мастеру мне поступить на работу, нет у меня здесь никаких знакомых, и вот я подумал: милый брат, не возьмешь ли ты меня сразу же к мастеру Мартину? Может быть, и мне удастся наняться к нему.

- От твоих слов, - отвечал Фридрих, - у меня словно камень с души свалился: ведь если ты останешься со мною, мне будет легче победить мой страх, мою тоску.

И так оба юных подмастерья смело двинулись в путь, к дому знаменитого бочара мастера Мартина. Это было как раз в то воскресенье, когда мастер Мартин давал обед по случаю своего избрания в старшины, и в самый полдень. И вот когда Рейнхольд и Фридрих вступили в дом мастера Мартина, они сразу же услышали звон стаканов, навстречу им загудели, сливаясь вместе, веселые голоса пирующих.

- Ах, - сказал Фридрих, впадая в полное уныние, - мы не вовремя пришли.

- А я думаю, - ответил Рейнхольд, - что как раз вовремя: ведь за веселым обедом мастер Мартин должен быть в добром расположении духа, и он, наверное, исполнит наши желания.

Вскоре вышел в сени и сам мастер Мартин, которому доложили об их приходе; одет он был по-праздничному, яркий румянец играл у него на щеках, да покраснел и нос. Увидев Фридриха, Мартин громко воскликнул:

- Да это Фридрих! Так ты вернулся, добрый малый? Вот за это хвалю! И тоже посвятил себя достославному бочарному ремеслу? Правда, когда речь заходит о тебе, то господин Хольцшуэр делает отчаянное лицо и говорит, будто в тебе погиб великий художник и будто ты мог бы отливать такие же красивые фигуры, такие же решетки, как те, что видишь в церкви святого Себальда или в Аугсбурге в палатах семьи Фуггеров. Но все это - глупая болтовня, ты правильно сделал, вступив на путь истинный. Добро пожаловать! - И мастер Мартин взял его за плечи и, по своему обыкновению, прижал к себе, полный искренней радости.

Фридрих совсем ожил от ласкового приема, оказанного ему мастером Мартином, вся его тоска рассеялась, и он свободно и смело изложил мастеру не только свою просьбу, но предложил в работники и Рейнхольда.

- Что ж, - сказал мастер Мартин, - что ж, вы, право, не могли бы прийти более кстати, чем именно сейчас, когда работы все прибавляется, а работников у меня не хватает. Рад вам обоим! Снимайте ваши котомки и входите в дом; обед, правда, идет уже к концу, но вы все-таки садитесь за стол, а Роза о вас позаботится.

И мастер Мартин с обоими подмастерьями вошел в комнату. Там с раскрасневшимися лицами сидели почтенные мастера во главе с советником Якобусом Паумгартнером. Только что подали сладкое, и благородное вино искрилось в больших стаканах. Никто никого не слушал, все громко разговаривали, и каждый думал, что его слушают, а время от времени то один, то другой начинал громко хохотать, сам не зная почему. Но когда мастер Мартин, держа за руки обоих юношей, громко возвестил, что к нему только что, и как нельзя более кстати, явились два подмастерья, имеющие хорошие свидетельства, все умолкли и невольно залюбовались двумя красивыми молодыми людьми. Рейнхольд с чувством достоинства осмотрелся кругом, и взгляд его был светел. Фридрих же потупил глаза и вертел шапочку в руках. Мастер Мартин отвел юношам места на нижнем конце стола, но это, оказалось, были самые хорошие места, ибо тотчас же появилась Роза, села между друзьями и стала заботливо потчевать их роскошными яствами и благородным вином. Милая Роза, блистающая всею прелестью, всем очарованием красоты, между двух прекрасных юношей, окруженная старыми бородатыми мастерами, - какое это было чудное зрелище; так и хотелось сравнить ее с сияющим утренним облачком, что одиноко плывет по мрачному небу, или, пожалуй, с первыми весенними цветами, что покачивают над серой поблекшей травой свои веселые головки. От беспредельного блаженного восторга Фридрих почти не мог дышать и лишь время от времени украдкой бросал взгляды на ту, которой полна была его душа; он уставился в свою тарелку - разве мог он проглотить хоть один кусок? Рейнхольд, напротив, не сводил с прелестной девушки своих лучистых глаз. Он начал рассказывать о своих путешествиях; а Роза еще никогда не слыхала таких удивительных рассказов, ей казалось, будто все, о чем говорит Рейнхольд, встает перед ее глазами, воплощаясь в тысячи сменяющихся образов. Она была вся зрение, вся слух, она не знала, что с нею происходит, когда вдруг, в пылу рассказа, Рейнхольд схватил ее руку и прижал к своей груди.

- Ну что же ты, - внезапно прервал Рейнхольд свою речь, - что же ты, Фридрих, сидишь как немой, словно остолбенел? Или ты разучился говорить? Ну, давай выпьем за здоровье милой, прелестной молодой хозяйки, которая так радушно угощает нас!

Фридрих дрожащей рукой взял большой стакан, который Рейнхольд налил до краев и который он (Рейнхольд настаивал на этом) должен был выпить до последней капли.

- Теперь за здоровье нашего доброго хозяина! - воскликнул Рейнхольд, снова налил, и Фридриху снова пришлось осушить стакан. Тут огненные духи вина овладели его телом и привели в волнение застоявшуюся кровь, которая могучим потоком забурлила во всех его жилах.

- Ах, мне так невыразимо хорошо, - прошептал он, и лицо его покрылось жгучим румянцем, - ах, мне так хорошо, как никогда еще не бывало!

Роза, которая, наверно, совсем иначе истолковала его слова, улыбнулась ему с невыразимой нежностью. Тогда Фридрих, отбросив всякий страх, молвил:

- Милая Роза, ведь вы, наверно, совсем не помните меня?

- Да что вы, милый Фридрих, - отвечала Роза, потупив глаза, - полно, возможно ли, чтоб я так скоро забыла вас? У старого господина Хольцшуэра - а я тогда, правда, была еще ребенок - вы не гнушались играть со мною и всегда знали, чем бы занять и позабавить меня. А ту прехорошенькую корзиночку из серебряной проволоки, которую вы мне тогда подарили на рождество, я и посейчас храню и берегу как память.

Слезы блестели на глазах упоенного блаженством юноши, он хотел что-то сказать, но из его груди, подобно глубокому вздоху, вырвались только слова:

- О Роза, милая, милая Роза!

- Я всегда, - продолжала Роза, - от всей души желала снова увидеть вас. Но что вы изберете бочарное ремесло, этого я никогда не думала. Ах, как вспомню те прекрасные вещи, которые вы делали тогда у мастера Хольцшуэра, мне становится так жаль, что вы бросили ваше искусство!

- Ах, Роза, - сказал Фридрих, - ведь я только ради вас изменил своему милому искусству.

Едва были произнесены эти слова, как Фридриху от страха и стыда уже хотелось сквозь землю провалиться! Ведь самое необдуманное признание сорвалось с его уст. Роза, как будто обо всем догадываясь, отвернулась. Напрасно искал он слов. Тут господин Паумгартнер с силой ударил ножом по столу и объявил, что господин Фольрад, почтенный мастер пения, споет песню. Господин Фольрад тотчас же встал, откашлялся и запел на златозвучный лад Ганса Фогельгезанга такую чудную песню, что у всех от радости сердце запрыгало в груди и даже Фридрих забыл о своей злой тревоге. Пропев еще несколько прекрасных песен на другие чудесные лады, как-то: сладкогласный лад, трубный лад, цветущий райский лад, свежий померанцевый лад и другие, господин Фольрад сказал, что если среди сидящих за столом есть кто-нибудь, владеющий чудным мастерством пения, то пусть и он запоет теперь песню. Тут Рейнхольд поднялся с места и сказал, что если ему будет позволено сопровождать свою песню игрой на лютне, по итальянскому обычаю, то и он споет песню и при этом сохранит немецкий лад.

Так как никто не возражал, он принес свой инструмент и, взяв несколько благозвучных аккордов, служивших прелюдией, запел такую песню:

Где дивный водоем,

Что пряным бьет вином?

В подвале, там,

И вам

Дано его струи

Увидеть золотые,

О дивный водоем,

Что светлым бьет вином,

Кто смастерил

И сбил

Его искусно так,

С таким усердьем рьяным?

Кто светлый водоем

Сработал, вам знаком: