Жизнь и приключения Заморыша - Василенко Иван Дмитриевич (библиотека книг .TXT) 📗
Дверь открылась. Подняв над головой молот, я ринулся прямо к тому месту, где раздавался вчера гулкий звук.
Еще секунда - и я хватил бы изо всех сил молотком по стене.
Только в самый последний момент сообразил, что сперва надо оттянуть синюю бархатную материю. Я опустил на пол молот и ухватился за край полотнища, который еле приметно отходил от стены. Полотнище отошло, и я с удивлением увидел стену не каменную, а деревянную, полированную, с круглой маленькой кнопочкой.
Едва я к этой кнопочке прикоснулся, как стена раздвинулась.
Открылась внутренность чего-то вроде шкафа, только очень глубокого и большого. В шкафу один нз другом стояли деревянные ящики, те самые, которые ночью сгружали Анастасэ, Дамиан и Дука. Но не в них же пират Куркумели спрятал свои сокровища! Я поднялся на цыпочки и заглянул в верхний ящик. Там лежали толстые широкие брусья, упакованные в глянцевую бумагу. На бумаге что-то было напечатано латинскими буквами, но что, я разобрать не успел: в церкви в это время затрезвонили. Испугавшись, что сейчас вернется патер, я поскорей задвинул стену, схватил молот и ушел.
Ах, как я был опечален!
ТАЙНА КУЗНИЦЫ
Мне захотелось погулять с Илькой и поиграть с ним в городки.
Весь день я провел дома, где по мне уже все соскучились, а перед вечером отправился на край города.
Подойдя к кузнице, я заметил, что к крыше приставлена лестница: значит, Илька опять прячется за трубой и наблюдает.
Конечно, я тоже полез на крышу. Но там Ильки не оказалось.
Наверно, он отлучился. Я решил его подождать. Через дыру в крыше выходил кислый теплый чад. "Шик-шик-шик-шик" неслось из кузницы вместе с газом. "Не Илька ли раздувает мехом горн?" - подумал я и заглянул в дыру. На дворе были сумерки, и в кузнице уже горела лампа. При ее тусклом свете я увидел Тараса Ивановича, Гаврилу и еще нескольких человек. Мех раздувал не Илька, а Гаврила, Тарас же ворочал клещами в курном угле горна красную полосу железа. Около лампы сидел человек с серенькими усами и бороденкой, в очках, в шляпе. Перед ним стояло на полу корытце, до краев наполненное чемто желтым, похожим на студень. Человек брал из стопы лист бумаги, расстилал его на студне и откладывал в сторону, где уже лежали другие листы. У самой стены, на черном земляном полу, валялись железные штуки, похожие на тот пистолет, из которого стрелял Илька в подсолнечник. Двое мужчин в замасленных синих блузах поднимали их с пола и начищали наждачной бумагой. Так вот что скрывал от меня Илька! Тут делают пистолеты и печатают листовки вроде той, которую кто-то занес к нам в класс. Кто-то!
Теперь ясно, кто: Илька и занес, а то кто ж еще!
Едва я об этом подумал, как в голову пришла и еще одна мысль: за короткое время я одинаково - глядя через дыру, сверху вниз, - узнал две тайны. Но там, в монастыре, мне совсем не было стыдно. Почему же сейчас я чувствовал себя так, будто сделал что-то скверное? Бежать?.. Надо скорее бежать, пока меня не увидел Илька!
Только я это подумал, как сзади кто-то схватил меня за ворот и так потянул, что с моей рубашки посыпались и запрыгали по крыше пуговицы.
- Ты что тут делаешь? Подглядываешь?!! Ах ты, провокатор! - услышал я злобный шепот Ильки. Не выпуская ворота из рук, он заставил меня слезть на землю и потащил к домику, где я когда-то обедал. - Сейчас мы тебя допросим, поповский подлипала, - сказал он и втолкнул меня в дверь.
От страха я лишился голоса.
Спустя минуту в дом вошли Тарас Иванович и Гаврила. Илька тыкал в меня пальцем и объяснял:
- Вот он, поповский наймит. Полез я на крышу, а он поджал хвост и сиди-ит, в дырку смотрит. Это его попы подослали, не иначе,
Тут ко мне вернулся голос и я сказал:
- Ты, Илька, дурак!.. Ничего не знаешь, а тащишь. У меня все пуговицы отлетели...
И, неожиданно для себя, я заплакал. В самом деле, я шел к Ильке, как к другу, а он - за ворот...
Тарас Иванович усмехнулся в усы и двумя пальцами поднял за подбородок мою голову.
- Ну, а все-таки, зачем ты на крышу залез, а? - спросил он, заглядывая мне в глаза.
- К Ильке, - ответил я. - Мы и раньше за трубой прятались, провокаторов подстерегали.
Илька смутился и заморгал глазами.
- Так то ж вдвоем, а тут ты один залез. Еще скажешь, я и в кузницу позволил тебе заглядывать?
- А что ты увидел в кузнице? - продолжал спрашивать Тарас Иванович.
- Все, - ответил я, не таясь. - И как листовки печатают, и как пистолеты делают.
Тарас Иванович посмотрел на Ильку и покачал укоризненно головой:
- Ах, Илька, Илька!.. Что же нам теперь делать?
- А ничего! - ответил я. - Пусть мне провокаторы руки-ноги ломают, я все равно смолчу.
Мать Ильки, Кузьминишна, все время смотрела на меня своими карими ласковыми глазами молча, а тут и она вмешалась в разговор:
- И смолчит. Он хороший мальчик.
- Хороший-то хороший, а в церкви поет, - раздумчиво сказал Тарас Иванович.
- Ах, вы не знаете! - горячо воскликнул я. - Это ж вовсе не потому!..
- Тебя что ж, отец заставляет?
- Нет, я сам... Я там клад искал...
- Кла-ад? - удивленно воскликнули все четверо.
У Ильки от любопытства глаза стали круглыми.
- Ох ты!.. - присел он. - А мне ни слова! Ну не жулик?
Меня принялись расспрашивать. Я ничего не утаил.
Рассказал и про то, как патер и наш батюшка кружку делили и как сбежало шоколадное тесто. Ну и смеялся же Тарас Иванович!
Пришел тот человек, который листовки печатал (звали его Михаилом Ефимовичем), и мне пришлось рассказывать все сначала; он слушал и записывал в книжечку.
Потом Тарас Иванович сказал:
- Ах ты, Митя, Митюха! Пользы от твоей затеи не получились никакой, а вреда ты наделал много. Если бы и был клад, так неужто монахи не поживились бы сами? На что другое, а на золото да на камни драгоценные у них нюх, как у гончих. А главное - не так надо освобождать царских узников. Не только твой Петр, или Сигизмунд, или учитель Алексей Васильевич весь трудовой народ в России узник. Главное - надо царя свалить и разогнать его свору, темницы ж потом сами раскроются.
- Жди, когда вы его свалите, а у Алексея Васильевича чахотка, - опять вмешалась Кузьминишна. - Вот Илья рассказывал, учитель этот в школу с бутылочкой молока всегда приходил. Это как, а? Да он в тюрьме и года не протянет.
