Синие пташки-пикушки (рассказы) - Юровских Василий Иванович (бесплатные книги полный формат txt) 📗
Наших голубей съели детдомовцы, а в соседней деревне Макарьевке эвакуированные ребята не побоялись поднебесной высоты церковной колокольни - тоже, сказывали, извели голубей на суп. Когда позапрошлым летом у бабушки уволокли детдомовцы последнюю пару голубей, то соседка Мавра Яковлевна больше всех ругалась:
- Гли-ко, окоянное племя, святую птицу жрут! Да как ето можно!
- Голод, Мавра, голод... У нас-то с вами хоть животина какая-то водится, а у приезжих ни кола, ни двора, всё война отняла, - тихо молвила бабушка Лукия Григорьевна. И добавила: - А ты, соседушка, вспомни-ка тридцать третий голодный год. Вспомни, чего и кого мы сами тогда не переели? Не токо голубков, а хомяков жарили...
Где, где рыжий Пестик нашел голубят? Вон вразвалку идет он рядом с учительницей Александрой Евдокимовной Коровиной и в берестинку насвистывает. Сытый, одежда - рубаха и штаны - без единой заплаты. Ему что? У него отец - шишка вторая после председателя колхоза, а то и выше. Председатели меняются один за другим: этого на фронт, того снимут, другого в район переведут, а Григорий Павлович как был полеводом до войны, так и командует по сей день. А еще старший брат у Ваньки воюет командиром, и они за него что-то получают. Нет, не питаются Пестовы чем попало! И уж если кому везет, так тому всегда везет...
Если бы кто-то беднее завел голубят - нам бы тоже интересно, где он достал, но хоть не обидно. Да такие ребята и не утаили бы, взять Осягу или Алёху Шавкунова, Ваньку Воробья или Кольку Золенка. Ванька Пестов и не вредный парень, и мы с ним ни разу не ругались. И не жадный он, иной раз запросто куском хлеба поделится. Но все равно обидно, что именно он развел самым первым в Юровке, казалось, всех съеденных голубей.
Осяга случайно увидал, забежав за Ванькой по дороге в школу. Сизый голубь и пестрая, белокрылая голубиха клевали у него с ладони зерно и по-цыплячьи пищали. Ваньку он застал врасплох, и тот с перепугу просыпал зерно на землю и весь стал красным - не отличишь волосы от лица. А Осяга-то хитер: будто и не заметил голубей и зерно и не полез с расспросами. Ну и Ванька хитер: сбегал в дом за чем-то, а как вышли из ограды - Осяге отделил добрый кусок картофельного пирога.
- Думал вам оставить, а пирог теплый, скусный, и сам я не понял, как весь кусок проглотил и не подавился, - напрасно оправдывался Осяга.
Раз не было нас рядом - стало быть, не тащить же ему надкусанный пирог в школу. Правильно сделал, что сам съел! И Ванька не зря его подкормил, с умыслом, чтобы про голубей не сказывал. Да вот и сказал нам, а что из того? Все равно мы не знаем, где он их достал. Украсть же голубей у Пестова невозможно: одна черная дворняга с весны живет без привязи под яблонями, а растут они только у Пестовых. Вторая собака - овчарка - на цепи, но на ночь они спускают ее, и она тебя где хочешь достанет. С любого вора шкуру сдерет такой кобелище...
Разгадывая Ванькину тайну, мы прошлепали поворот на Штат, и пришлось догонять своих прямо посевами. А на пути по низине-суглинку осоту напрело - ступить некуда босиком! Начали его дергать еще и потому, что за простое хождение хлебами может влететь нам от бригадира Василия Николаевича Грачева. Он на своем Игреньке все время на поле.
С фронта Василий Грачев вернулся без правой ноги. До войны работал он на тракторе, и не было добрее его к ребятишкам - всех катал на колеснике. А тут вредным и злым стал, и кого на горохе заставал - немилосердно понужал сыромятным кнутом. Может, так и надо было?.. Но все равно лучше не попадать ему на глаза где не надо...
К обеду мы пробились через осотистую низину туда, где пололи все, а там вскоре перешли под гору к речке Крутишке, и каждый получил у поварихи по кружке распаренной пшеницы. Ничего, что мало и зерно целое, а не каша. Зато хлебное, и с кружкой пшеницы можно дюжить до такого далекого летнего вечера.
В обед и додумался Осяга до своей догадки:
- Робя, а Ванька достал голубей у бабушки Соломеи. Больше негде. У нее, мама сказывала, живет пара старых голубей под сараем. Ворожить она ходила к ней и своими глазами видела. Это после похоронной на нашего Василия...
- Хмы, а чо же мы с вами ни разу не видели? Сколь ведь раз на угор пробегали мимо бабушки Соломеи? - не поверил Кольша.
- Ну и как мы их увидели бы, если они летают низом на ограде? Нет, только у Соломеи и стибрил Пестик голубят или купил на зерно! - убеждал нас Осяга.
- Ладно, - решил за троих Кольша. - Завтра и проверим под сараем у Соломеи. Александра Евдокимовна давеча сказала, что сегодня последний день на прополке хлебов.
Я не знал, как спалось брату - мама не давала нам в постели шептаться, - а я ворочался с боку на бок и, чтобы не получить тумака и не мешать отдыхать маме и сестре, укатился под лавку и на голом полу все-таки уснул. Впервые во сне видел сизых голубей, поднимался вместе с ними над нашей избой, выше тополины. Голуби начинали кружиться, а я... падал. Сердце обмирало, я пытался звать на помощь маму и кричал, но никто меня не слышал, и я сам свой голос тоже не мог услыхать. От этого становилось еще страшнее и жальче себя - вот-вот упаду я и расшибусь до смерти, никогда больше не увижу тятю...
- Что-то ты, Васька, всю ночь трусил? - ворчала утром за столом мама. Из-за меня она, ясное дело, не выспалась как следует, а ей весь день работать в детдоме.
- Не знаю, чо, - промямлил я и раньше всех облизал свою ложку: дескать, я сыт и за столом мне нечего больше засиживаться. А хотелось еще и еще хлебать щи из свежей свекольной и морковной ботвы, приправленные луковым пером и забеленные сметаной.
- Гли-ко, сколь скоро ты сегодня наелся! - усмехнулась мама.
А я уже выскочил из-за стола и побежал к колодцу - черпать воду в кадки и деревянное корыто. Вчерашнюю мама до солнцевосхода располивала на огуречные гряды и помидорную рассаду. Доставать из черной пустоты тяжелую, кованную железом бадью с водой и нелегко, да и сплеснешь обязательно на босые ноги - обожжет их ледяным холодом, зато между делом сорвешь огурчик. Обмоешь его в кадке, и он враз запупырится светло-зелеными боками, станет холодным и вкусно-хрустким.
Ем огурец и вспоминаю, как прошлым летом в сенокос напросился у мамы черпать воду за нас детдомовец Вовка Блюденов. Парнишка он тихий и послушный, единственный из всех не только напуганный бомбежкой, а и раненный в бедро. Это когда эшелон с ребятишками немецкие самолеты разбомбили и он бежал степью от вагонов, фашистский летчик догнал его и строчнул из пулемета. Ладно, хоть одна пуля попала в бедро... Вовка налил воды во все посудины, а потом дорвался до огурцов. А когда явился в детдом, ему стало худо - вздуло живот, и мама с перепуганными воспитателями еле откачали Вовку на площади перед бывшим клубом, а теперь детдомом. После того случая даже Блюденову, а его особо жалели все женщины, работавшие в детдоме, больше не доверяли пособлять в чем-то у себя дома.
"Мало ли что может приключиться, и отвечай за дитенка, а тут и своих бед-горестей полон рот, хоть взаймы без отдачи давай!" - сказала тогда мама.
...Не заулком, а прямиком, мимо пожарки, заторопилась мама на работу, похвалила меня и сорвала для меня пузатый белоносый огурец. Стыдно стало за самовольно съеденный огурчик, но я тянул изо всех сил бадью, и она не приметила краску на щеках. Попутно наказала нам с Кольшей натаскать воды в баню Антониды Микулаюшкиной, а она вечером протопит. Ну и к бабушке сходить, может, ей чего нужно помочь.
Могли мы пойти к бабушке Соломее и одни, однако уговор с Осягой сдерживал нас и пришлось ждать, пока дружок управится с домашней работой и прибежит к нам.
Втроем спустились мы из нашего заулка на Подгорновскую улицу. Она тянется берегом речки Крутишки вплоть до большого моста, через который все ходят на угор, в мамино село Пески и дальше - в город Далматово. Третьей перед мостом и стоит изба бабушки Соломеи, с огородом до самой речки. Изба маленькая, одностопок, крытая пластами с дерном. Не успел ее сын Федор перекрыть избу тесом - началась война, и он с одногодками ушел на фронт. Он и голубей развел, и так вышло, что его голубки только и сохранились на всю Юровку.
