Жизнь и приключения Заморыша - Василенко Иван Дмитриевич (библиотека книг .TXT) 📗
Но сейчас, когда мне было так тяжело, я решил пойти хоть к бабке. Шел я медленно и все озирался, не рыщет ли по улице регент в поисках меня. Совсем стемнело, когда я добрел до будки и постучал в дверь. Бабка прикрыла ладонью глаза от света лампы, присмотрелась и сказала:
- А, это ты?.. Пришел-таки. Все меня забыли, осталась совсем одна. Как умру, так некому будет и глаза закрыть. Чаю хочешь?
Она налила мне крепкого, почти черного чаю и положила на блюдечко кусочек сахару.
- Не пишет, значит, Зойка? - спросил я.
Бабка пошарила на полочке и протянула мне конверт.
В конверте был листок тетрадочной бумаги. Я вслух прочитал:
"Здравствуй, дорогая бабуся!
Клаляется тебе твоя внучка Зоя Лебеденко. Не писала тебе долго потому, что поломала руку. Теперь рука срослась, но пришла другая беда. Наш цирк окончательно разорился, а пана Сигизмунда посадили за долги в тюрьму. Он, бедненький, там заболел от переживаний и плохих харчей. Одни артисты поехали искать работы в Харьков и Ростов, а я с подружкой Дашей, что на афишах пишется Виолетта Кастельоне, остались здесь, в городе Чугуеве. Нас в другой цирк еще не взяли, да мы с Дашей и сами не хотим отсюда ехать, покуда пана Сигизмунда держат в тюрьме. А когда его выпустят, никто не знает. Он хоть и хозяином считался в цирке, а часто выходил на манеж клоуном и разные слова говорил про царских слуг и царских генералов, а раз даже про самого царя. Вот теперь ему и пришивают дело. Может, его даже и в Сибирь сошлют. Мы с Дашей нанялись в мастерскую рубахи шить солдатам, которых погнали воевать с японцами. Что заработаем, то тратим на хлеб себе и на передачи пану Сигизмунду. А какие там передачи! Тоже только хлеб да папиросы по три копейки десяток. Может, я и домой вернулась бы, да совесть не велит бросить пана Сигизмунда одного в беде. А может, и вернусь, кто знает.
Я тебя, бабуся, слезно прошу, не умирай, покуда мы не свидимся. А свидимся, так тоже не умирай. Вот скинем царя, тогда у нас жизнь будет совсем другая. Я опять буду акробаткой в цирке и выпишу тебя к себе, чтоб ты на старости лет жила у меня и ничего не делала. И еще прошу тебя, бабуся, когда повстречаешь Митю, который тебе пуховый платок привез, то поклонись ему от меня.
И чтоб он никогда меня не забывал, а я его буду помнить вечно. Вот покуда все. Внучка твоя Зоя Лебеденко".
Бабка горестно покачала головой:
- Не умирай! Кому же охота с белым светом расставаться. Но только и в будке одной жить, вроде паршивой собаки, не очень привлекательно. Сманул Зойку, а теперь вот и сам в тюрьму сел. Так ему и надо.
- Нет, бабушка, вы его не знаете: он хороший, - возразил я. - Он и Зойку грамоте обучил, и с Петром дружил, а уж лучше Петра никого на свете нет.
Бабка подумала и повела бровями.
- Может быть. Только хороших людей на свете мало, особенно из этих, из хозяев. Каждый за свой карман держится.
Тогда я рассказал все, что мне говорили о пане Сигизмунде Петр и Зойка и что он сделал для меня самого.
Бабка молча выслушала и ничего не ответила. Но, когда я собрался уходить, вынула из сундучка носовой платочек, развязала в нем узелок и протянула мне помятую трехрублевую бумажку.
- Ты теперь уже грамотный - вот и пошли ей, - ворчливо сказала она. - Пусть берет с собой на работу по бутылочке молока... А тому... как его?.. Зидигмунду... хоть чаю с сахаром пусть передаст...
Я бумажку взял, но Зойкиного адреса в письме не оказалось, и деньги пришлось вернуть бабке обратно.
Пришел я домой поздно, когда половой уже подметал чайную.
Увидя меня, отец закричал:
- Опять ты стал шляться по ночам, негодный мальчишка! Где был?
- У товарища. Я с ним уроки готовил, - соврал я.
- У товарища! Товарищи до добра не доведут. За тобой регент приезжал. Так и уехал ни с чем. Это как же, а? Хорошо получилось?
- Хорошо, - затаив страх перед отцом, ответил я. - Петь им я больше не буду. Меня уже мальчишки дьяконом дразнят.
- Дураки они, твои мальчишки. Не обращай внимания,сказал отец. Но я и по голосу его, и по лицу заметил: ему было неприятно, что меня так дразнят. - На чужой роток не накинешь платок. Подразнят и перестанут.
- Все равно не буду, - упрямо продолжал я. - Какой я грешник! Да у меня и горло болит.
Мама подмигнула мне, дескать, не соглашайся, стой на своем.
Отец помолчал и примирительно сказал:
- Ну, не хочешь, так как хочешь. Я справлялся у знающих людей: говорят, на малолетних эпитимию накладывать не полагается.
- Конечно, не полагается, - сказала мама. - Они просто зарабатывают на нем. Театр из церкви сделали, патлачи чертовы. Не ходи - и только. А будут приставать, скажи, что горло болит.
- Ну, пусть так, - заключил отец.
Я успокоился и пошел спать.
Я УДИВЛЯЮ ОТЦА
На другой день перед началом урока истории батюшка приоткрыл дверь в класс и поманил меня пальцем. Я вышел в коридор.
- Ты почему не явился вчера в церковь? - злым шепотом спросил он.
- У меня горло болит, - спокойно ответил я.
Его серые глаза потемнели и стали похожими на глаза кошки, когда она вертит хвостом.
- Вот как! Отчего же оно заболело? Наверно, мороженое тайком ел, непослушный? Вот я поговорю с твоим отцом!
- Поговорите, пожалуйста, - будто не замечая угрозы, сказал я. - Отец любит, когда к нему приходят поговорить.
Батюшка недоуменно глянул на меня, фыркнул в бороду и пошел.
Вернувшись из училища домой, я увидел, что оба зала нашей чайной, "тот" и "этот", полны народа. Такого гама у нас еще никогда не было. Мужчины с красными, потными лицами что-то кричали, пересвистывались, стучали костяшками рук по столу, звякали крышками о чайники. На всех столах лежали ломти черного солдатского хлеба. Половой Герасим в рубашке, потемневшей на спине от пота, метался между столами, держа в каждой руке по два чайника с кипятком. Отец оставил буфет и тоже суетился в зале, беспрерывно повторяя: "Спокойнее, братцы, спокойнее! Подлили в котел воды, сейчас закипит".
В углу три молодых парня пели, страдальчески прикрывая глаза:
Ах, зачем нас берут во солдаты,
Отправляют на Дальний Восток!
Ах, при чем же мы тут виноваты,
Что мы вышли на лишний вершок!
- Братцы, - вопил пьяным голосом рябой мужчина с серебряной серьгой в ухе, - да мы этих япошек сапогами раздавим!.. Мы их солдатской крупой забросаем!..
