Самый романтичный выпускной бал. Большая книга историй о любви для девочек - Усачева Елена Александровна
– А ты не боишься экзаменов? – спросила Соня, подумав, что настоящие экзамены и испытания их ждут впереди, когда они останутся одни.
– Я не боюсь того, что от меня не зависит.
– Судя по твоему спокойствию, от тебя никогда ничего не зависит и все происходит само собой.
Соня оттолкнулась от перил и пошла в крытую часть теплохода. На улице ей вдруг стало холодно. Тихон не стал ее догонять.
Первые экзамены собрали всех. Около крыльца ждали русиша, который должен был отвести их в другую школу. Тырин демонстративно стоял отдельно. На остальных – черные пиджаки, темные юбки. Гладкий влился в их строй свинцовой струей: как всегда, светло-серый костюм. Пошли, стараясь особенно не разговаривать, не сбивать настрой на победу, не портить приметы. Фил хромал – под пяткой ему мешался старый, еще дедовских времен пятак. Федя с Ваней все поправляли падающие на лицо сальные волосы – головы не мыли уже за неделю. И не брились, отчего их класс стал похож на группу гангстеров, идущих на дело. Гладкий в их компании вполне тянул на главного мафиози.
– Я сегодня домой возвращалась, – шептала Лена, намертво прилипшая к Катрин. – Счастливую ручку на столе забыла – и вернулась. Все теперь будет плохо?
– Нисколько. – С непривычки работать левой рукой не получалось – но Катрин все сегодня делала только левой. Примета такая. Встать с левой ноги, брать работу левой рукой. Даже смотреть на экзаменационный лист вначале нужно было левым глазом.
Тихон был безмятежен. Абсолютно. И улыбка у него была не нервная, как у Димочки, и не демонстративная, как у Фила, а спокойная. Он не знал результата, а поэтому был уверен в победе.
Когда-то на уроке, посвященном религии, историк предложил поспорить на тему, что? есть вера, и выдвинул несколько тезисов. Спора не получилось. Все сошлись на том, что не вера делает людей, а люди – веру. Их вера в Тырина сделала его лидером, а потом она же его низвергла. Вера Гладкого в успех позволила ему упасть с пятиметровой высоты и не разбиться.
Глава 10 Отложенный выпускной
Томительные ожидания результатов, обсуждения, кто какие лекарства пьет, чтобы выдержать все испытания. К концу экзаменов смотреть друг на друга было страшно.
Соня теперь постоянно получала эсэмэски от Тихона.
«Спокойно. Все будет хорошо».
«Не хмурься!»
«Выпрямись!»
«Тише, тише… Привет от Тиши».
Больше всех баллов на экзаменах получил Гладкий. Следом ровно выступили Ваня с Федей, оба тут же помчались сдавать документы на мехмат. Тырин прокололся на литературе и пролетел мимо бюджетного в МГИМО. Фил неожиданно собрался отнести документы на психфак. Димочка с отцом уже съездил в Домодедово, где заседала комиссия от летного училища. Соня тянула. Она вдруг поняла, что хочет выбрать вуз, где не будет ни одного человека из ее класса. На курсы она ходила, но в этот институт больше не тянуло. Три вуза! Почему бы не выбрать Тимирязевскую академию? С животными и растениями все лучше общаться, чем с людьми… Томочка погрязла в китайских иероглифах. Для поступления ей нужно было сдать один экзамен в самом институте – китайский. И собеседование. Китайский Соня уже ненавидела, потому что вредная Томка приходила заниматься к ней. Вместе ведь лучше…
– Ты послушай, а я говорить буду.
– Я ничего не понимаю, – закрывалась от подружки книжкой Соня.
– Тут понимать нечего.
Томочка что-то быстро рисовала на бумаге, бормотала бесконечные слова. И так же монотонно, без перехода:
– Твои сколько на выпускной потратились?
– Не знаю. – Соня клала палец на страницу, чтобы потом долго не искать.
– Кузнецова говорила, что пятьдесят тысяч. Мать ей еще цепочку золотую подарила и кольцо с аметистами.
– Аметисты недорогие.
– Я тоже хотела что-нибудь недорогое, но отец приволок брюлики. Мать сказала, что даже у нее такого нет.
– Украдут тебя вместе с брюликами, – хмыкнула Соня, находя глазами строчку. Пелевин. Она его не любила. Можно было читать сначала, можно было читать с конца – все одинаково.
– Посмотрим, что будет у Ленки, – ехидничала Томочка, выводя новый иероглиф. – Она тоже говорила о каких-то тысячах за платье.
– Мы стараемся, а мальчишки придут в тренировочных. Твой еще и с самолетом под мышкой.
Томка фыркнула, падая лбом на исписанный листок. Но тут лицо у нее стало серьезное.
– Но твой-то как всегда, в белом?
– Он не мой. – Соня закрыла книгу. – И я вообще не хочу идти на выпускной.
– Ты что? Увидеть всех последний раз!
– Вот именно – видеть никого больше не могу.
Томочка провела линию и остановилась. Провела по линии еще раз, потом еще. И вдруг стала часто-часто черкать ручкой, превращая линию в жирную черту.
Они посмотрели друг на друга.
– А я вот не представляю, как буду жить без наших. Держусь за Падалкина, как за последнюю надежду.
– Если он поступит, уедет на полгода.
– Уехать – это объективная причина, а быть в городе и не встречаться… Я боюсь того, что будет впереди. Боюсь незнакомых людей, боюсь сама принимать решения…
– Когда-нибудь это надо было начинать, – пробормотала Соня и заметалась.
Какое бы ей принять решение? Сейчас же! Категорично! Раз и навсегда. Позвонить Тихону? Никогда не звонить Тихону? Не идти на выпускной? Быть верной школьному братству? Ничего в голову не пришло.
Томочка быстро написала несколько иероглифов и смяла листок.
– Домой я пойду, – произнесла она. – Послезавтра увидимся.
Соня кивнула, надеясь, что до послезавтра произойдет что-нибудь очень страшное: цунами обрушится на город, прибежит из джунглей Кинг-Конг или приползет Годзилла. Впрочем, достаточно будет одной локальной трещины в платформе земной коры, чтобы туда провалились школа и тот клуб, куда они собрались ехать.
Часы шли. И над головой все явственней проступала надпись: «Надо». Всегда все надо. Например, идти в парикмахерскую, делать прическу.
– Мама! Мама! Я не хочу идти на выпускной! – выла Соня, какой час терпящая расчесывания, налачивания, укладывания.
Мама сидела в соседнем кресле и с любопытством листала журнал – взяла на работе отгулы, чтобы подготовить ребенка к празднику.
– Что за глупости? – Голос мамы был тише, чем перелистываемые страницы.
Полная улыбчивая парикмахерша создавала на голове Сони шедевр парикмахерского искусства – локоны в стиле двадцатых годов. К черному короткому платью на бретельках все это очень шло. Бесконечная нитка жемчуга, перехваченная узлом на уровне живота. Черная лента на лбу. И ярко-красная губная помада. Черные балетки – без каблука ходить страшно неудобно, но надо. Тогда так носили. Это стильно.
– Вот и хорошо. Потерпи, скоро все закончится.
У Сони на мгновение помутилось в глазах. Показалось: в кресле рядом сидит не мама, а Тырин. С женским журналом в руках.
Соня дернулась, заставив парикмахершу недовольно покачать головой.
– Сейчас вы станете такой красавицей… – неуверенно пробормотала она.
– Это нервное, это пройдет.
Из-за журнала маму не видно. На Соню с легким прищуром смотрела Кира Найтли. Высоко взбитые, чуть разлохмаченные волосы, затянутая в корсет тощая грудь, спадающие с костлявых плеч бретельки.
– И потом, – вещала «Найтли», – не забывай, сколько за все это заплачено! Ладно платье – оно еще пригодится. Ладно подарки учителям – все-таки люди работали, старались. Но поездка за город, заказ автобуса, праздничный стол, аниматоры! Не поедешь ты – поеду я.
– Вот и езжай! – попыталась вырваться из кресла Соня, но ее задержал фартук. Огромный голубой фартук, перекинутый через спинку кресла. Он за что-то там зацепился. Соня почувствовала, как ей резко сдавило шею воротником, и упала обратно.
Белка! Белка в сачке. Черт!
– И перестань спорить. – Кира Найтли на обложке поморщилась – мама скомкала краешек обложки. – Выйдем отсюда – позвоню Ирине Петровне, спрошу, что тебе еще попить. Эти стрессы, эти экзамены…
Соня поджала губы и уставилась на свое отражение в зеркале. Чистый инопланетянин. Серебряная фольга торчала во все стороны. Заколки подхватывали волосы, топорща кончики локонов.
