Виктор Вавич (Книга 2) - Житков Борис Степанович (книги читать бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Анна Григорьевна смотрела радостными глазами, как счастье играло в муже, она кивала ему головой.
- Ты вот позволь, - Тиктин стоял посреди комнаты, придерживал пенсне, - вот: Манифест! Капитуляция! Капитуляция, голубчики. Нет, ты слушай дальше...
- Надю, значит, выпустят, - закивала головой Анна Григорьевна, заулыбалась вдоль кровати, будто радостная лодка издали плывет.
- Да Господи! - замахнул назад голову Андрей Степанович. - Да тут открывается... Фу! - дохнул Андрей Степанович. - Да, да ты пойми... Боже мой! Неужели не понимаешь? - и Тиктин убедительно улыбался и развел руки в одной пенсне, в другой листок - и глядел на Анну Григорьевну. Невероятно!
Тиктин заходил по комнате - тряс головой, руки за спиной и листок. Он ходил от окна к двери. И вдруг стал у окна.
- Гляди, гляди! Да иди сюда, - и он, не оборачиваясь, махал что есть силы Анне Григорьевне, - да скорей, как есть!
Он глядел в окно, прижался в угол к стеклу, - вон, вон, что делается, - и он, не глядя, поймал жену за затылок и направлял голову, - вон, вон! Смотри назад, народу-то!
И загудели тонко стекла от гула, от ура.
- Смотри, гимназисты-то, гимназисты! - и Андрей Степанович вскочил на подоконник, раскрыл нетерпеливой рукой форточку.
Из форточки шум, веселый, взъерошенный, и тонкими голосами не в лад: ура-а!
- Ура! - гаркнул Андрей Степанович, на цыпочках вытянулся, весь вверх, в высокую форточку.
Анна Григорьевна вздрогнула, засмеялась, бегала глазами по улице, как вот проснулась, а за окном веселая заграница, красивей, чем мечталось.
- Санька! Да Санька же! - крикнул назад Андрей Степанович.
- Уж удрал, удрал! - и Анна Григорьевна размягченно махала рукой. Давно-о уж!
Андрей Степанович легко, мячиком, спрыгнул с подоконника.
- Да ты понимаешь, что это можно сделать! - он за плечо повернул к себе Анну Григорьевну и смотрел секунду. Анна Григорьевна улыбалась - глаза у него, как ясные бусинки. - Ничего ты не понимаешь! - Андрей Степанович быстро поцеловал в щеку Анну Григорьевну, повернулся и в кабинет. - Сапоги! Сапоги! Куда я их бросил? Конституция! Ну не черт его подери! - спешил, приговаривал.
Ура!
САНЬКА не знал, какой день, - замечательный день, будто солнце, гимназисты и ученицы какие-то на углу кричали ему ура, и Санька шапкой им махал на ходу, и дворник в воротах стоял, осклабился насмешливо и бородой на них поддавал - ишь, мол! А потом гурьбой чиновники почтовые с гомоном у почтамта на крыльцо всходят, говорят, руками машут, ранний час, а народу, народу! Кто-то вон уж с крыльца ораторствует, возглашает, и у крыльца куча, толпа целая, и пока дошел Санька, уж закричали ура! - и этот с крыльца с шапкой наотмашь, как в опере стоит - и рот открыт, шея надулась - ура! И все кивают и улыбаются, как знакомые, около мальчишек с листками толпятся, и все друг с другом говорят. Санька протискивался к газетчику - у него рубль в зубах и нагребает сдачу. Какой-то еврей:
- А вам, господин студент, зачем? Не давайте, он вчера знал! А! Исторический документ - можно! Дайте ему. - Смеется. Потом наклонился к Саньке: - А что? Будут права? Да? Вам же известно.
Санька мотал головой:
- Да! да! Все будет.
Откуда-то сверху из окна слышно было, как сильно играл рояль марсельезу. Кто-то затянул, как попало, не в лад:
Allons, enfants de la-a...*
---------------------------
* Идем, сыны... (фр.)
Никто не поддержал, и голоса весело бились в улице. Саньке вспомнился гимназический коридор перед роспуском, нет, бурливее взмывала нота, и все сильней, сильней. И не разгоняют! Санька вдруг вспомнил - ни одного ведь городового не встретил, и здесь, у почты, нет.
Два листка ухватил Санька, чтоб не возиться, какая тут сдача!
"Ушла или застану?" - думал Санька, размахивал на ходу листками. Санька чуть не пробежал лестницей выше, и вдруг сама открылась дверь.
- Да я с балкона видела! Бежит, как оглашенный, листками машет.
Танечка стояла, придерживала на груди черный с красным капот.
- Танечка! - Он хотел с разгону радости поцеловать Таню, но Таня отодвинулась.
- Видала? Видала? - Санька тряс листками.
- Да что? Что?
- Конституция!
- Фу, я думала, хоть царя убили, - Таня нахмурилась.
- Ни одного городового! - и Санька отмахнул рукой, как скосил.
- А что? Sergents de ville?** - И Таня прошла в гостиную.
------------------------------
** Полицейские? (фр.)
- Ведь свобода же! - говорил Санька из прихожей и видел, как Таня отодвинула занавеску и стала что-то внимательно поправлять в цветах.
Санька не знал, что говорить, все покатилось вниз и летело быстрым вальком с горы, без шуму, и он хотел задержать, задержать скорей и не знал: чем, каким словом или сделать что? И сейчас закатится за какую-то зазубрину, и тогда надолго, навсегда.
- Таня! - сказал Санька в гостиную. Таня стояла спиной, нагнулась к цветам. "Еще хуже, - думал Санька. - Пойти? Не окликнет, наверно, не окликнет, и значит потом уж никогда. Что же я сделал такого?"
Он вдруг в отчаянии затопал ногами по паркету в шинели и в шапке, отдернул занавес.
- Таня, ну простите, ну чего ты? - и он взял ее за локоть. Таня увернула руку. Еще что-то ковырнула в цветах, вдруг выпрямилась.
- В комнату не входят в пальто и в шапке, - и глядела строго в глаза, и будто последние слова говорит при расставании, - подите снимите.
Санька пошел, и хотелось разбить каблуками паркет. Он начал стягивать шинель и вдруг быстро натянул рукав обратно, крутнул замок и выскочил на лестницу.
- Ну и к черту, и к черту, и к черту. - Санька повторял это, гвоздил слова и бежал со всех ног через две ступеньки, вон из парадной и налево угол ближе, свернуть скорей, чтоб не оглянуться на балкон, ни за что не оглянуться. И только минуту Санька не слышал улицы, он еще не свернул за угол, как вошел в уши голос, весь город в голосе, и вот, кажется, здесь он начинается высоким холмом и растекается вдоль повсюду и опять и опять прибывает, будто прорвало землю, и бурлит взлетом голос, и всех тормошит, дергает радость. Вон у "Тихого кабака" у немецкого в дверях толчея. Санька протолпился, у стойки хозяин улыбается и, как подарок, подает каждому кружку, никто не сидит, все стоят, говорят, и вон целуются, ух, как целуются, будто помирились только что, и слезы на глазах.
- ...и мы, и мы терпели, - и кружку к бороде прижал господин какой-то, - и жертвовали, чем могли. Да ведь меня с четвертого курса поперли... и чем мог, всем, чем... - и он вдруг схватил свободной рукой почтового чиновника, потянул к себе. - Дождались! Господи!
Кто-то махал Саньке поднятой кружкой, низенький, из кучки людей профессор, старичок мой! Санька с кружкой тискался к нему, проливал на соседей, а все только чокались по дороге, кивали мокрыми усами и все: "Дождались! Слушайте! Замечательно? Ведь это черт его теперь, что у нас будет!"
- Ну, понимаете, я дальше, - слышал Санька веселый бас, - и дальше ни одного, как вымерли городовые, глазам своим...
- Чокнуться с вами! Ах, дьявол заешь - ведь по-новому, ей-богу, как с начала жить начнем!
Санька тянул кружку старику-профессору. Старик кивал, и не слышно было, что говорил, что-то радостное, лукавое, веселое, хорошее что-нибудь очень говорит и, наверно, хитроумное. Санька не мог протиснуться, он кивал издали, смеялся и пил из кружки как будто общее пиво, залог какой-то, черт его знает, но замечательное, замечательное пиво.
- ...и читал лекции в народной аудитории - рабочие сплошь. Хорошо агитация. А это, знаете, тоже. Нет, нет! Не пустяк! - Седоватый, в крылатке, и шляпу сдвинул на затылок, он тыкал мохнатой папиросой, закуривал, и вдруг сверху, как глашатай:
- Ведь рано или поздно, - услышал Санька знакомый голос, - все равно должно было - безусловно!.. безусловно! капи-ту-ля-ци-я! - Башкин взмахнул шапкой надо всей публикой.
