Знамя на холме (Командир дивизии) - Березко Георгий Сергеевич (книги онлайн без регистрации полностью txt) 📗
— Горит конь, Егор, — сказал комдив.
Опустив голову, лошадь смотрела на людей немигающим влажным глазом. От намокшей шерсти исходило пахучее тепло. Маслов провел ладонью по твердой шее коня, и хмурое лицо кучера смягчилось.
— За полчаса добежала, товарищ полковник, — сказал он с тем оттенком фамильярной независимости в голосе, который свойственен всем возницам и шоферам.
— Смотри, простудишь Султана, — сказал комдив.
— Как можно! — ответил Маслов, довольный вниманием, оказанным его лошади.
Полковник зашагал в избу, и Столетов пошел рядом, докладывая на ходу:
— Только что вернулся Михалев с разведчиками. Двадцать часов пролежали в засаде… Языка взять не удалось…
Майор говорил с поспешностью, выдававшей опасение не быть дослушанным до конца.
— Как Подласкин? — перебил Столетова комдив. — Ничего нового?
— Ничего, товарищ полковник, — огорченно ответил Столетов.
«Когда это случилось?», подумал комдив. Подсчитав время, он удивился: шли третьи сутки как связь с капитаном Подласкиным была прервана, а казалось — это произошло вчера. Богданов задержался на крыльце и сверху посмотрел на майора.
Именно он, начальник разведки, был более других повинен в беде, постигшей целый батальон, быть может уничтоженный противником. Но, глядя на маленькое безбровое лицо Столетова, комдив не почувствовал гнева. Он был слишком утомлен, чтобы сердиться.
— Доложите сводку начальнику штаба, — сказал полковник, проходя в сени.
— Слушаю, — облегченно сказал Столетов, и это прозвучало, как «благодарю».
Майор был честен и сам считал себя в известной мере ответственным за неудачи последних дней. Но объяснение, к которому он все время готовился, почему-то откладывалось комдивом. И не дождавшись взыскания, Столетов стал уже надеяться на то, что он действительно не виноват.
Глава третья. Бой на высоте «181»
Богданов прошел в избу. В первой комнате на лавке возле остывшей печи дремали связные. Подполковник Веснин стоял в дверях другой комнаты.
— Соединитесь с Белозубом! — кричал начальник штаба. — Что там такое?
Положив руку на дверной косяк, он нетерпеливо постукивал длинными пальцами.
— Фиалка… Фиалка… Фиалка… — повторял телефонист.
— Вы уже здесь, Александр Аркадьевич? — сказал Богданов.
Веснин быстро отступил на шаг, пропуская полковника. Во второй комнате за столом сидел Машков, начальник политотдела дивизии и ее временный комиссар. Подперев рукой крупную красивую голову, Машков неподвижно смотрел перед собой покрасневшими от бессонницы глазами. Комдив поздоровался и, не снимая полушубка, тоже сел, недовольно осматриваясь.
Пять суток провел здесь Богданов, управляя боем, и все в этой комнате было теперь неприятно ему. Зеленая продавленная кушетка, темный комод в углу, обои со свисающими углами стали спутниками утрат и разочарования. Случайные вещи чужого, уничтоженного войной быта — они запомнились, кажется, навсегда. В простенке висела все та же картинка, изображавшая бурное море и фрегат под вздувшимися парусами. Ниже, с портрета в березовой рамочке, испытующе смотрела молодая женщина с серьезным лицом. Чтобы не видеть фотографии, Богданов сел боком и отвернулся. Но только победа могла увести полковника от этих докучных свидетелей его неудачи.
— Все мои люди в подразделениях, — сказал Машков.
— Понятно, — отозвался комдив.
— Инструктора ушли еще вчера вечером… все до одного человека.
Веснин вернулся от аппарата. Высокий, тонкий, в меховом жилете, поверх которого лежали аккуратно затянутые ремни, он двигался порывисто и резко.
— Не отвечает Белозуб! — громко сообщил Веснин.
— Обрыв провода, — предположил начальник подива.
— Связисты пошли на линию…
Веснин шагнул к столу и открыл сумку.
— Наш правый сосед в тревоге, — сказал он, передавая комдиву бумагу. — Доставлена на аэросанях.
Полковник прочел недлинное письмо от командира дивизии, действовавшей на участке справа. На стыке обоих соединений, прикрывая их фланги, держал рубеж тринадцатый полк майора Белозуба. И сосед был обеспокоен тем, что слева от него появились разведывательные группы противника. Сообщая об этом, генерал-майор, подписавший письмо, предлагал предпринять совместные действия для устранения опасности.
Богданов прочел бумагу и вопросительно посмотрел на Веснина, словно тот был осведомлен лучше.
— Ничего не пойму, — сказал начальник штаба. — Часа в три ночи Белозуб связался со мной и донес, что находится под непрерывным огнем, несет потери. Потом канонада прекратилась. Больше я ничего не имел.
Богданов заговорил не сразу. Как и многие молодые офицеры, он очень внимательно следил за впечатлением, которое производил на окружающих. Выйдя из академии только три года назад, он в начале войны командовал полком и лишь недавно получил дивизию. Ему не исполнилось еще тридцати лет, но даже в трудные минуты, когда тревожные, часто противоречивые известия приходят отовсюду, комдиву надлежало сохранять спокойствие, способность критической оценки и волю к достижению цели.
— С Белозубом связаться немедленно! — негромко приказал полковник.
— Выслал уже второго офицера, — ответил начальник штаба.
— Думаю, генерал-майор волнуется напрасно… Белозуб не уйдет с рубежа, — сказал Богданов, хотя и сам был теперь озабочен положением на своем правом фланге.
— Полагаю, что так, — неопределенно ответил Веснин.
Богданов продиктовал ответ командиру соседней дивизии, и начальник штаба вышел с пакетом в — первую комнату. В раскрытую дверь полковник увидел у печки бойца в заснеженной, мерцающей шинели. Обожженное морозом девичье лицо его было темным, как земля; белый лед висел на шапке, на бровях, на ресницах.
— Командир дивизии тут? — спросила Шура Беляева скрипучим, как будто замороженным голосом.
— Все тут, — ответил кто-то.
— Идите сюда! — крикнул Богданов.
Шура оглянулась на голос, торопливо похлопала себя по груди, стряхивая снег, посмотрела по сторонам, как бы ища поддержки, и неожиданно шумно вздохнула. Потом, вскинув голову, вошла в дверь, стуча ледяными валенками.
— Товарищ полковник, — с трудом проговорила Щура, — ефрейтор Беляева от командира второго батальона… капитана Подласкина.
Она замолчала, вытянувшись и устремив на комдива остановившиеся глаза.
— Ну, наконец! — почти крикнул Богданов. — Говорите, — сдерживаясь, сказал он.
— Приказано передать на словах, — сказала Шура все тем же скрипучим голосом. От волнения большие круглые глаза ее начали немного косить. Она откашлялась, вобрала в легкие воздух и отрапортовала: — «Окружены превосходящими силами в лесу на высоте «181». Данные разведки оказались ошибочными. Противник атакует беспрерывно. Боезапас подходит к концу. Делаю последнюю попытку установить с вами связь. Смерть немецким захватчикам! Капитан Подласкин».
Беляева затвердила донесение наизусть и, не пропустив ни слова, почувствовала некоторое облегчение.
— Садись, ефрейтор, — сказал комдив.
Лицо девушки омрачилось и потемнело еще больше.
— Садись, садись, — сказал комдив.
Беляева нерешительно опустилась на край табурета и сидела, прямая, с поднятой, как в строю, головой. Лед на ее бровях таял, и дрожащие капли скатывались по бронзовым щекам. Натруженные, солдатские руки лежали на коленях.
— Рассказывай… Как вы там живете? — спросил комдив.
Беляева не сразу поняла вопрос, ибо то, что происходило на высоте «181», непривычно было называть жизнью. На секунду в памяти Шуры возник заваленный метелями лес — непроходимая путаница веток, звенящих стволов и снега Она увидела людей, ползавших на небольшом пространстве, простреливавшемся из конца в конец, и раненых, коченевших в ледяных укрытиях. По ночам над блокированными ротами повисали осветительные ракеты, и бой в промерзшем лесу не прекращался третьи сутки. Но рассказать об этом комдиву Беляева не могла, как ни хорошо она все видела.
