Родишься только раз - Юрца Бранка (читать книги бесплатно txt) 📗

Мама сказала:

— Колеса говорят: „Поезд спешит!“

— Куда спешит?

— К отцу!

Тут она нас обняла и звонко рассмеялась.

— Ну, слышали, как говорят колеса?

Мы снова прислушались, и мама опять сказала:

— Поезд спешит.

— Куда спешит?

— К отцу!

Мы уловили ритм колес и вместе с ними напевали песенку, которую пел поезд.

Дорога была долгой. На редкость долгой. Ей просто не было конца.

Вскоре и песня колес нам наскучила.

Теперь мама показывала мелькавшие за окном деревья, ручейки и речки, стада коров на лугах, дома и людей на дороге.

Станции шли одна за другой. Но нашей все не было.

— Мама, куда мы едем? — в который раз спрашивала я.

— Ты же знаешь, к отцу!

— А куда к отцу?

— Далеко-далеко!

Игра, которая нас так забавляла, неожиданно прекратилась.

— Мама, мама, мы не едем далеко, мы едем в Марибор! — веско заявил брат.

Я навострила уши:

— А где Марибор?

— Еще одна остановка, и еще одна…

Но маме больше не удавалось успокоить меня.

Когда поезд останавливался, я хватала ее за руку и тащила к выходу, на перрон, к отцу.

— Уже Марибор!

На каждой остановке мне хотелось выйти из вагона. В Марибор. К отцу.

— Нет, нет, еще не Марибор! — говорила мама.

— Уже, уже, уже…

— Тогда ступай одна!

Я пошла по вагону к выходу.

Мама догнала меня, взяла на руки и понесла назад. Теперь уж я смирно сидела на своем месте.

В Марибор мы приехали очень усталые.

Там нас встречал отец.

Мама помахала ему в окошко. И мы с братом, встав на скамейку, тоже.

— Папа здесь! — кричала мама. — Видите его?

Папа стоял на путях и тоже махал нам. Прямо по рельсам подбежал он к нашему поезду.

Наконец мы все трое были в тамбуре вагона, а внизу, у ступенек, стоял наш папа.

Я протянула руки, и папа подхватил меня. Он поднял меня, как пушинку, обнял, поцеловал в обе щеки и поставил на землю рядом с собой.

Потом он взял Кирилла и поднял его так высоко, что мне показалось, будто он вот-вот взлетит. Еще мгновение — и брат уже стоял на земле рядом с ним.

Затем он подал руку маме, и она спустилась на перрон. Они обнялись, и отец растроганным голосом проговорил:

— Я так вас ждал!..

— Теперь мы все вместе, — сказала мама.

С Похорья задул холодный ветер.

— Ой, как здесь холодно! — воскликнула мама.

— Это тебе не Крас, — сказал отец, — зимой здесь ходят в пальто…

В Крапиве у мамы не было никакого пальто. Первое пальто она себе завела перед отъездом в Марибор.

На тележку, которую отец одолжил у хозяина дома, родители сложили весь наш скарб, впряглись в дышло и двинулись в путь.

Кирилл спокойно шагал рядом с ними, а я все время хныкала и капризничала, и отцу пришлось взять меня на руки. Я тут же крепко заснула.

Так мы оказались на другом конце нашей родины.

Отец снял квартиру в старом, приземистом одноэтажном доме на берегу Дравы, у самого железнодорожного полотна. Неподалеку был огромный мост, по которому ходили поезда в Марибор и обратно.

За нашим домом находилась конюшня, где громко ржали и били копытами скаковые лошади, принадлежавшие господину Тралину. Мы часто видели, как он вместе с женой катил по нашей улице в экипаже, запряженном парой бойких, породистых рысаков.

По соседству с нами жили Центнеры. Отец Центнер был точильщик. Он возил на тележке свое точило, кричал под окнами: „Точим ножи и ножницы!“ — и точил все, что ему давали. Никогда у нас не было таких острых ножей, как в то время, когда мы жили у Дравы.

Итак, мы жили в Мариборе, в который после войны понаехало много народу с Адриатики.

Сколько раз я слышала, что Марибор лучшее место на земле, что это прямо-таки штирийский [1] Меран.

Я тогда не понимала, что хотят сказать люди этим сравнением, но угадывала, что в нем высшая похвала Марибору, и всю жизнь гордилась Марибором и его жителями.

Весной нас, ребят, охватывало какое-то особенное нетерпение в этом штирийском Меране. Мы просто не могли дождаться, когда наконец сбросим башмаки и будем бегать босиком по мягкой траве, по дороге, по двору.

Много лет спустя мне довелось побывать в настоящем знаменитом Меране, который одолжил Марибору частицу своего славного имени. Меран — это альпийский городок в Италии, угнездившийся высоко в горах, обвеваемых теплыми морскими ветрами.

— Откуда вы? — спрашивали нас погонщики мулов.

— Откуда? Из штирийского Мерана!

— Значит, из Марибора!

— Вы, возможно, из Марибора, а мы из штирийского Мерана. — заметили мы и так припустили вперед, что только искры полетели.

Панамка осталась на поле боя

Не помню, какой был день — будни или воскресенье.

Помню только, что мама стояла на пороге.

Мы жили на Драве, в низеньком, покосившемся, приземистом домишке.

Папа, брат и я собирались в дорогу.

Мама, в завязанном сзади платке, стояла в дверях и скорее для очистки совести молила:

— Пожалейте меня, не ходите!

Лицо ее выражало тревогу.

— Я пойду с папой! — решительно заявил брат и, помахав словенским флажком, выжидательно воззрился на отца.

— Ну, ребятки, пошли! — бодро сказал папа, пропуская мимо ушей мамины просьбы.

— Не бери детей! — опять простонала мама.

Она просила и умоляла, но отец был не из тех, кого можно переупрямить.

Мы с братом прижались к отцу, взяли его за руки и зашагали с ним в сторону Заречной улицы. Я спешила изо всех сил, боясь, как бы мама не передумала и не вернула нас домой.

Я оглянулась: мама все еще стояла у порога и смотрела нам вслед.

Итак, победа за нами! Мы шли в город! Шли по Заречной улице, которая спускалась вниз, под железнодорожный мост, а потом снова поднималась наверх.

Драва была такая широкая, что я едва видела другой берег. Мутная и быстрая, она яростно билась о бетонные сваи моста.

Мы шли по берегу Дравы в ту сторону, откуда она текла.

— Чья Драва? — спросил брат и глянул на отца.

— Драва наша! — ответил он.

— Наша! — подтвердила я.

— А чья Сава? — погромче спросил Кирилл.

— И Сава наша! — ответил папа.

— Наша! — словно эхо, повторила я.

— А Соча? — спросил Кирилл еще громче.

— Наша! — ответил отец.

— Наша! — присоединилась к нему я.

Эти слова мы повторяли снова и снова, утром, в постели, за обедом и ужином — всегда, когда папа был дома. Они стали нашим гимном, нашей любимой игрой. Я участвовала в этой игре, даже не подозревая, что тем самым мы осуждаем захватчиков, посягнувших на нашу словенскую землю вдоль реки Сочи. [2] А теперь кое-кто зарился на наш город Марибор. [3]

Дома об этом постоянно говорили, и я себе живо представляла каравай пшеничного хлеба, от которого другие хотят отломить по куску. А я бы никого не подпустила к нашему караваю.

Папа посмотрел на меня и потянул за руку:

— Шагай, дочка, шагай!

Я поглядела вверх, чтобы увидеть его лицо, и моя панамка слетела на землю. Папа нагнулся, поднял ее и нахлобучил мне на голову:

— Смотри, больше не теряй!

Через некоторое время я пощупала затылок — панамка была на месте. Успокоенная, я снова залюбовалась отцом, который казался мне просто великаном.

Иногда, когда у него было хорошее настроение, он сажал меня на колени и снимал майку, показывая след от раны, полученной в Галиции. Я водила пальцем по шраму, а папа говорил:

— Знаешь, дочка, если б пуля вошла на миллиметр ниже, то у тебя с Кириллом уже давно бы не было отца.

Но сейчас мы все трое были вместе. Мы шли по широкой ухабистой улице мимо особняков зажиточных горожан. Ставни везде были закрыты, но мы все равно чувствовали на себе враждебные взгляды обитателей этих особняков. На улице была толчея — это простой люд спешил на Главную площадь, где должен был состояться митинг.