Сказочные повести. Выпуск девятый - Смирнов Анатолий Иванович (версия книг txt) 📗

Таков был ужас тётушки Ганимед.

Негр громко хохотал, вытянув длинные голые ноги в красных туфлях, похожих на гигантские стручья красного перца.

Трубка прыгала у него в зубах, точно сук от порывов бури. А у доктора прыгали, вспыхивая, очки. Он тоже смеялся.

Тётушка Ганимед стремительно вылетела из комнаты.

— Мышь! — вопила она. — Мышь! Мармелад! Негр!

Доктор Гаспар поспешил ей вдогонку.

— Тётушка Ганимед, — успокаивал он её, — вы напрасно волнуетесь. Я забыл вас предупредить о своём новом опыте. Но вы могли ожидать… Я ведь учёный, я доктор разных наук, я мастер разных приборов. Я произвожу всякие опыты. У меня в мастерской можно увидеть не только негра, но даже слона. Тётушка Ганимед… Тётушка Ганимед… Негр — одно, а яичница — другое… Мы ждём завтрака. Мой негр любит много яичницы…

— Мышь любит кислоты, — шептала в ужасе тётушка Ганимед, — а негр любит яичницу…

— Ну вот. Яичница сейчас, а мышь ночью. Ночью она поймается, тётушка Ганимед. Ей уже ничего не осталось делать на свободе. Мармелад съеден раз и навсегда.

Тётушка Ганимед плакала, добавляя слезы вместо соли в яичницу. Они были такие горькие, что даже заменяли перец.

— Хорошо, что много перцу. Очень вкусно! — хвалил негр, уплетая яичницу.

Тётушка Ганимед принимала валерьяновые капли, которые теперь почему-то пахли гвоздикой. Вероятно, от слез.

Потом она видела через окно, как доктор Гаспар прошёл по улице. Всё было в порядке: новый шарф, новая трость, новые (хотя и старые) башмаки на красивых целых каблуках.

Но рядом с ним шёл негр.

Тётушка Ганимед зажмурила глаза и села на пол. Вернее, не на пол, а на кошку. Кошка от ужаса запела. Тётушка Ганимед, выведенная из себя, побила кошку, во-первых, за то, что она вертится под ногами, а во-вторых, за то, что она не сумела в своё время поймать мышь.

А мышь, пробравшись из мастерской доктора Гаспара в комод тётушки Ганимед, ела миндальные коржики, с нежностью вспоминая о мармеладе.

Доктор Гаспар Арнери жил на улице Тени. Свернув с этой улицы налево, вы попадаете в переулок, носящий имя Вдовы Лизаветы, а оттуда, перерезав улицу, славящуюся дубом, который разбила молния, можно было, пройдя ещё пять минут, очутиться на Четырнадцатом Рынке.

Доктор Гаспар и негр направились туда. Уже поднимался ветер. Исковерканный дуб скрипел, как качели. Расклейщик афиш никак не мог справиться с листом, приготовленным для наклейки. Ветер рвал его из рук и бросал в лицо расклейщику. Издали казалось, что человек вытирает лицо белой салфеткой.

Наконец ему удалось прихлопнуть афишу к забору.

Доктор Гаспар прочёл:

— Вот, — сказал доктор Гаспар, — всё ясно. Сегодня на Площади Суда предстоит казнь мятежников. Палачи Трёх Толстяков будут рубить головы тем, кто восстал против власти богачей и обжор. Три Толстяка хотят обмануть народ. Они боятся, чтобы народ, собравшись на Площади Суда, не сломал плахи, не убил палачей и не освободил своих братьев, осуждённых на смерть. Поэтому они устраивают развлечения для народа. Они хотят отвлечь его внимание от сегодняшней казни.

Доктор Гаспар и его чёрный спутник пришли на рыночную площадь. У балаганов толкался народ. Ни одного франта, ни одной дамы в наряде цвета золотых рыбок и винограда, ни одного знатного старика на расшитых золотом носилках, ни одного купца с огромным кожаным кошельком на боку не увидел доктор Гаспар среди собравшихся.

Здесь были бедные жители окраин: ремесленники, мастеровые, продавцы ржаных лепёшек, подёнщицы, грузчики, старухи, нищие, калеки. Серую, старую, рваную одежду иногда только украшали либо зелёные обшлага, либо пёстрый плащ, либо разноцветные ленты.

Ветер раздувал седые волосы старух, подобные войлоку, жёг глаза, рвал коричневые лохмотья нищих.

Лица у всех были хмурые, все ожидали недоброго.

— На Площади Суда казнь, — говорили люди. — Там будут падать головы наших товарищей, а здесь будут кривляться шуты, которым Три Толстяка заплатили много золота.

— Идём на Площадь Суда! — раздавались крики.

— У нас нет оружия. У нас нет пистолетов и сабель. А Площадь Суда окружена тройным кольцом гвардейцев.

— Солдаты ещё покуда служат им. Они в нас стреляли. Ничего! Не сегодня-завтра они пойдут вместе с нами против своих начальников.

— Уже сегодня ночью на Площади Звезды гвардеец застрелил своего офицера. Этим он спас жизнь гимнасту Тибулу.

— А где Тибул? Удалось ли ему бежать?

— Неизвестно. Всю ночь и на рассвете гвардейцы сжигали рабочие кварталы. Они хотели его найти.

Доктор Гаспар и негр подошли к балаганам. Представление ещё не начиналось. За размалеванными занавесками, за перегородками слышались голоса, позванивали бубенцы, напевали флейты, что-то пищало, шелестело, рычало. Там актёры готовились к спектаклю.

Занавеска раздвинулась, и выглянула рожа. Это был испанец, чудесный стрелок из пистолета. У него топорщились усы и один глаз вращался.

— А, — сказал он, увидев негра, — ты тоже примешь участие в представлении? Сколько тебе заплатили?

Негр молчал.

— Я получил десять золотых монет! — хвастался испанец. Он принял негра за актёра. — Иди-ка сюда, — сказал он шёпотом, делая таинственное лицо.

Негр поднялся к занавеске. Испанец рассказал ему тайну. Оказалось, что Три Толстяка наняли сто актёров, для того чтобы они представляли сегодня на рынках и своей игрой всячески восхваляли власть богачей и обжор и вместе с тем охаивали мятежников, оружейника Просперо и гимнаста Тибула.

— Они собрали целую труппу: фокусников, укротителей, клоунов, чревовещателей, танцоров… Всем были выданы деньги.

— Неужели все актёры согласились восхвалять Трёх Толстяков? — спросил доктор Гаспар.

Испанец зашипел:

— Тсс! — Он прижал палец к губам. — Об этом нельзя громко говорить. Многие отказались. Их арестовали.

Негр в сердцах плюнул.

В это время заиграла музыка. В некоторых балаганах началось представление. Толпа зашевелилась.

— Граждане! — кричал петушиным голосом клоун с деревянных подмостков. — Граждане! Разрешите вас поздравить…

Он остановился, ожидая, пока наступит тишина. С его лица сыпалась мука.

— Граждане, позвольте вас поздравить со следующим радостным событием: сегодня палачи наших милых, розовых Трёх Толстяков отрубят головы подлым мятежникам…

Он не договорил. Мастеровой запустил в него недоеденной лепёшкой. Она залепила ему рот.

— М-м-м-м-м…

Клоун мычал, но ничего не помогало. Плохо выпеченное, полусырое тесто залепило ему рот. Он махал руками, морщился.

— Так! Правильно! — закричали в толпе.

Клоун удрал за перегородку.

— Негодяй! Он продался Трём Толстякам! За деньги он хулит тех, кто пошёл на смерть ради нашей свободы!

Музыка заиграла громче. Присоединилось ещё несколько оркестров: девять дудок, три фанфары, три турецких барабана и одна скрипка, звуки которой вызывали зубную боль.

Владельцы балаганов старались этой музыкой заглушить шум толпы.

— Пожалуй, наши актёры испугаются этих лепёшек, — говорил один из них. — Нужно делать вид, что ничего не случилось.

— Пожалуйте! Пожалуйте! Спектакль начинается…

Другой балаган назывался «Троянский Конь».

Из-за занавески вышел директор. На голове у него была очень высокая шляпа из зелёного сукна, на груди — круглые медные пуговицы, на щеках — старательно нарисованный красивый румянец.

— Тише! — сказал он так, как будто говорил по-немецки. — Тише! Наше представление стоит вашего внимания.

Некоторое внимание установилось.

— Ради сегодняшнего праздника мы пригласили силача Лапитупа!