Бриг «Три лилии» - Маттсон Уле (читаем книги бесплатно txt) 📗
В следующий миг они исчезли.
Глава четырнадцатая
Я ПОЕДУ С ТОБОЙ, МИККЕЛЬ!
Никогда Миккель не забудет этот день.
Какой пронизывающий ветер дул на дороге… Как плакала Туа-Туа; как учитель поминутно садился, задыхаясь от кашля.
А после!..
Туа-Туа сразу побежала вверх по лестнице, затопить печку и поставить чайник, учитель же задержался в дверях.
Он внимательно, очень внимательно посмотрел на Миккеля, потом пожал ему руку, крепко, словно хотел показать, что перед ним уже не школьник Миккель Миккельсон, а взрослый мужчина, на которого вполне можно положиться.
— Вот увидишь, лошадь скоро вернется, — сказал он.
А затем последовало самое главное. Но сначала учитель прокашлялся как следует.
— Она… моя Туа-Туа — славная девочка! — пробормотал он. — Береги ее, Миккель Миккельсон. Ей может понадобиться твоя забота.
И длинные тонкие пальцы органиста заскользили вверх по перилам.
Три дня спустя вся деревня Льюнга погрузилась в траур.
«Двустороннее воспаление легких с осложнением на сердце», — значилось в справке, которую написал врач, сидя за столом в учителевой гостиной.
Правда, как раз в этот день приехала тетушка Гедда Соделин из Дании. Но кто может утешить девочку, которая плачет без конца и не хочет больше жить?
Миккель решил все-таки попытаться, но его остановили в прихожей сильные руки тетушки Гедды.
— Поговорить с Туа-Туа, с бедной крошкой? — Тетушка Гедда непрерывно вытирала слезы. — Неможется ей, кашляет, бедняжечка. Ее нельзя беспокоить, ни в коем случае.
Миккель и Боббе побрели домой. У Миккеля было такое чувство, точно он проглотил камень — здоровенный булыжник, вроде тех, что летели с Бранте Клева, когда взрывали тур. И камень этот очутился там, где у людей сердце.
Нашелся, однако, человек, который не стеснялся потревожить больную. Его звали Малькольм Синтор. На пятый день после похорон он явился верхом на своей Черной Розе — «дела улаживать».
Синтор председательствовал в муниципалитете. Муниципалитет назначил нового учителя, а посторонним жить в школьном здании не полагалось.
— Господи, куда же денется наша крошка, наша ТуаТуа?! воскликнула тетушка Гедда.
— Ничего, пусть едет с теткой в Данию, — ответил Синтор. — Через три недели чтобы квартира была свободна. Сироты только обуза для муниципалитета. Ни к чему нам это.
С этими словами Синтор уехал.
Не плачь, Туа-Туа, и не упрашивай!
Хоть и добрые глаза у суровой на вид тетушки Гедды, но вот беда: глаза эти смотрели в какие-то необычные очки, в которых все люди казались маленькими детьми. Особенно Туа-Туа.
— Ешь капусту да не мели попусту! — сказала тетушка Гедда. — Что ты будешь делать тут одна?
Ну как объяснить такой тетушке, что очень важные обстоятельства никак не позволяют тебе уезжать из Льюнги?
За неделю до отъезда Туа-Туа поднялась с постели. День выдался ветреный, а Миккель уже полчаса стоял у сарая и свистел. Ежедневно с трех до пяти тетушка Гедда ложилась вздремнуть после обеда, и Туа-Туа выскользнула незамеченная.
— Ой, Миккель!.. — шептала она дрожащим голосом. — Я… я так тебя ждала. Про Белую Чайку что слышно?
Миккель покачал головой.
— А Боббе?
— Если через шесть дней он не будет убит и закопан, то Синтор пойдет со своими враками в суд. А в суде его дело верное. Как я тогда говорил, так и сделаю, Туа-Туа. — Он взял ее за руку. — Конечно, тебе еще хуже… Я почти все время о тебе думаю.
Туа-Туа зажмурилась, пытаясь стряхнуть слезы.
— Через шесть дней, Миккель, и меня тоже здесь не будет. — Она рассказала о новом учителе и переезде в Данию. Билет заказан, в субботу уплывем.
Миккель помолчал, не выпуская руки Туа-Туа.
— В ночь на субботу мы с Боббе уйдем из дому, — сказал он. — Попробую на какой-нибудь пароход наняться.
— Миккель… вот бы мне с тобой!
Миккель пожевал щепочку.
— На американской линии девочек не берут… Разве что в камбуз?
— Ой, Миккель, вот было бы хорошо! Я буду тебя во всем слушаться. Возьми меня с собой, Миккель, милый! У меня теперь, кроме тебя, никого нет… Обещай, что возьмешь!
Миккель посмотрел на худое тельце Туа-Туа. Зеленые глаза стали еще больше с последнего раза.
— Уходить надо ночью, — сказал Миккель. — Ты сможешь?
— Наружная дверь будет заперта, но я вылезу в окно в маленьком классе.
— И еды собери на дорогу, — предупредил Миккель. — Я уже две недели собираю. Кусок в рот, кусок в карман. Все, что не портится. А храню в каменоломне.
Туа-Туа прикусила губу от волнения.
— Я все-все соберу, только возьми меня! Знаешь, Миккель, у нас все получится!
Она подняла руку и погладила его волосы. Миккель покраснел до самых пяток.
— Конечно, надо только вместе держаться! — ответил он охрипшим голосом. — Вместе!..
Глава пятнадцатая
ШЛЯПА С ПЕРЬЯМИ
«Король Франке» — так назывался пароход, который причаливал к пристани Синтора по средам, пятницам и субботам. В эти дни на пристани поднимали вымпел.
Кому надо было в Льюнгу, те чаще всего садились на «Короля Фракке».
В понедельник вечером богатей Синтор явился верхом к школе и велел поторапливаться со сборами. Получено письмо: новый учитель прибудет на «Франке» уже в среду. Так что отправляйтесь в Данию поживее!
Туа-Туа чуть не закричала от отчаяния. Как предупредить Миккеля?
Мандюс Утот подкатил с подводой и отвез на пристань два огромных багажных ящика. Самый большой заключал в себе учителев орган. Тот самый, на котором учитель летними вечерами играл «Ютландскую розу».
Тетушка Гедда укладывала вещи и без конца пила бузинный чай, чтобы не заболеть насморком от всей этой пыли. И не сводила глаз с «дорогой крошки».
— Миккеля Миккельсона увидишь на пристани, — говорила она. — А по горам носиться, только гланды распухнут. Пуще огня остерегайся насморка и распухших гланд!
Настал последний вечер. Небо было сумрачное, ветер бушевал вовсю. Тетушка Гедда чувствовала, как «простуда во все суставчики забирается». Не было и восьми, когда она легла спать, обмотав шею кроличьей шкуркой. Ключ от двери тетушка положила в изголовье.
Туа-Туа лежала и плакала. Наволочка намокла, пришлось переворачивать подушку. Часы пробили девять, потом половину десятого. Тихо, как мышка, она встала с кровати и оделась. Много еды скопить не удалось: кусочек ветчины, копченая селедка да два ломтя сухого хлеба. Все это Туа-Туа завернула в платок вместе с огарком свечи, медальоном — в нем была карточка мамы — и пожелтевшим портретом учителя Эсберга. После этого она опять всплакнула и пошла на цыпочках вниз по лестнице.
Туа-Туа шла в чулках, а башмаки держала в руке. Правда, ветер так сильно завывал и шумел в деревьях, что ее все равно бы никто не услышал.
Наружная дверь была заперта, пришлось идти через класс. В одном углу на стене виднелось серое пятно: здесь стоял папин орган. Туа-Туа высморкалась, вытерла глаза, открыла окно и прыгнула с подоконника на землю.
Только у одного Синтора горел свет, в остальных домах спали. Ветер трепал кусты сирени. Туа-Туа подумала, сколько ей идти в темноте до постоялого двора, и похолодела.
— Хоть бы Миккель не рассердился и не стал меня ругать, — прошептала она, натянула башмаки и двинулась в путь.
Дома скоро исчезли позади, внезапно вынырнули из мрака голые сосны на Синторовой пустоши, точно заколдованные великаны. Как плохо без папы!.. Возле первого загончика Туа-Туа остановилась и пожевала копченой селедки.
— Ой… что это?
Селедка застряла в горле. Из самого большого загона появилась фигура. Сперва Туа-Туа показалось, что у фигуры на шее огромный воротник, но потом она разглядела брыкающиеся ноги: овца!
Из-за мрака Туа-Туа видела только силуэты, но и этого было достаточно, чтобы приметить шляпу с перьями на голове у незнакомца.
Туа-Туа взвизгнула, уронила селедку и помчалась мимо «шляпы» вниз по Бранте Клеву. Послышалось хриплое блеяние, потом стук камней: незнакомец выпустил перепуганную насмерть овцу и тоже побежал.
